Василий Лебедев - Искупление

- Михайло!

- У стремени, княже!

Бренок предстал пред ним, а Дмитрий не успел еще расстаться с тем, что осенило его в эту светлую минуту раздумья.

- Ты, Михайло... Подай-ко мне твой шлем!

Бренок подал ему свой шлем, и Дмитрий узнал его! Это был тот шлем, который он примерял давно, ранним утром в кузнице Лагуты, а узнав, обрадовался и еще более утвердился в решении своем...

- Завтра, Михайло, ничему не дивись... Коли повелю тебе, мечнику своему и другу, любезному сердцу моему, стати под знамя мое - станешь, и будут тебя хранить вой стремянного полка и все прочие, коим надлежит хранить великого князя.

- Княже..,

- А службу вечернюю исполни, как повелел тебе! И пусть крепко уверятся вороги, что-де стоим мы на сем береге и не сбираемся покуда на правый...

- Верно, княже...

- И пусть наутреенаткнутся на нас, готовых на брань великую, силою их не устрашенных!

- Пресветлы помыслы твои, великой княже! Я исполню повеление твое!

Они стояли у шатра. Молчали. Бренок был взволнован словами князя, но противоречить и не стать под защиту стремянного полка не мог, да и думалось сейчас не о себе, а о князе, где сам он будет.

- Михайло, пошли ко мне Митрея Михайловича Боброка.

- Исполню, княже!

Он прискакал тотчас, кинул повод не успевшему спе-. цшться стремянному слуге своему, опередил в этом подручного боярина своего Федора Кошку, приодернул легкие, еще не бранные доспехи - калантарь саморучной ковки, блестевший, как чешуя, поправил меч и, сдернув с головы подшлемник, вошел в шатер, броско перекрестясь у входа. Дмитрий смотрел на него, на его широкий лоб в тяжелых морщинах, смотрел в глаза, всегда наполненные удивлением перед этим миром и какой-то отрешенностью от него. Это хотя и озадачивало Дмитрия, объясняло неразговорчивость Боброка. Казалось, при каждом вопросе он будто пробивается сквозь мысли, всегда отягощавшие его, с трудом внимает тому, что говорят, и лишь погодя взгляд его обращается на собеседника, обретает остроту и ясность, после чего ложится неторопливо и сам ответ.

- Что скажешь, княже?

- Присядь-ко исперва, Митрей Михайлович, - молвил Дмитрий, указывая на столец рядом с собою. - Испей квасу медового или поешь чего. Вот гостинцы купцов, что нынче обозом пришли.

Боброк понимал, что эти слова - не главное.

- Сыновья сурожанина Весякова Тимофея все в моем конном полку, а на них глядя, и иные сели на конь, - тихо проговорил он и добавил: - У батьки торговля - не ахти, так пусть хоть сыны послужат правому делу.

- Весякова помню. Бородою тучен и брови густы. Помню...

- Коли брови густы, будут карманы пусты.,. Чего велишь?

- Пора поле объехать, - строго сказал Дмитрий. Боброк посмотрел на него, кивнул задумчиво и заметил:

- А в полках твердят: Русь на сем береге биться станет.

- Вот станут в нощи на поле Куликове - поймут, где биться.

* * *

В половине дня прискакал из степи сотник сторожевого полка Семен Мелик. То, что прискакал сам, не послав десятника, то, как торопливо кинулся с берега в воду и гнал коня на кручу левого берега, к шатру великого князя, говорило о важности вестей, с которыми он пожаловал из степи. Дмитрий уже ждал его, выйдя из шатра и соображая между делом, что не надобно Брегк ку скакать за Красный холм и искать Мелика: сам появился, и вовремя.

- Великой княже! Мамай спешит к Дону! Он уж у Гусиного броду! Всех князей и мурз, все силы темные ведет на нас! Все орды перевезлися, правым брегом идут! Великой княже, токмо нощь, едина нощь меж нами! Нападет завтра на нас несметная сила! Княже!

- Чему дивишься, Семен? - спросил Дмитрий, не отводя глаз от щита Мелика, надрубленного уже с одного краю - был в стычке с разъездами татар.

- Будь готов, княже, к рати великой!

- Русь, с помощью божией, готова, Семен! Поди-ко в мой шатер, испей квасу.

Теперь все было ясно: грядет роковой час.

А под вечер всколыхнулись задние полки. Там чудилось смятение, крики слышались. Дмитрий только что вернулся от берега Дона, где отыскивал с Боброком еще один, потаенный брод, самый нижний по течению, нашли такой. Радовало Дмитрия и поле, где они побывали после полудня. То было знакомое поле - поле его прежнего отдыха, когда он ездил в Орду девять лет назад. Девять лет... Он еще раз осмотрел это поле с Боброком и Серпуховским и окончательно порешил с ними, где ставить полки. Все было удобно: и большое поле, и привольные дубравы слева и справа, и мелкие речушки, и овраги, что станут мешать стремительному разгону престрашной татарской конницы, только разве утреннее солнышко станет бить в глаза русским, но солнышко - невелика помеха и недолга. Правда, надежда на то, что конница Мамая не сможет взять разгон, была несбыточной, но что до левого и особенно правого крыла русских, то тут, верно, обойти их будет невозможно: слева дубрава, справа перелесок и овраг. Тут - все крепко...

И опять великому князю и Боброку приглянулась дубрава слева, на левом крыле завтрашнего устоя русских полков. Хороша дубрава. Девять лет назад приютила Дмитрия и Бренка, поохотились и отдохнули там, даже встретили стадо из дальней деревни, когда засуха заставила гнать коров сюда, на влажное Куликово поле... И захотелось Дмитрию с Боброком, кроме запасного полка, что упятится к Непрядве, поставить за дубраву еще один, больше и крепче, тайный, неведомый своим и невидимый врагу. Объехали дубраву. Слева и справа ее нетрудно будет коннице обогнуть и ударить в решающий час. Подумали. Оставшихся полков - только-только расставить на громадном пространстве, и каждый будет знать, что помощи им ждать неоткуда, бежать некуда... Быть по сему!

В добром настроении вернулся Дмитрий с поля и от потаенного броду; а тут - на тебе! - сутолока позади!

"Уж не Ягайло ли потерял голову и напал, осмелев беспутно?" подумалось Дмитрию, но издали, от задних рядов доброхотной дружины отроков, приданной запасному полку, скакал, светясь улыбкой, отрок Палладий, ныне старшой над отроками.

- Княже! Новгородцы пришли!

Дмитрий с трудом удержал слезы: просыпается Русь.

Вскоре меж рядами расступившихся полков засветились дорогие доспехи новгородцев - сразу видать, что посадник снарядил воинов из казны городской. Сел Дмитрий на коня, корзно накинуть забыл, отмахнулся от Ивана Уды и поскакал навстречу нежданной подмоге.

- Не ждал вас, новгородцы! А пришли - примите мой низкий поклон от всей земли русской!

Дмитрий слез с коня и низко, большим обычаем поклонился новгородскому воинству.

- К нам пристала устюжская рать, княже! - сказал староста Плотницкого конца, приведший воинов Новгорода.

И только тут Дмитрий заметил позади блестящей новгородской дружины конников Устюга. Воевода подъехал и устало обнажил голову, помолился, держа шлем в левой руке:

- Великой княже! Мы пришли под руку твою, токмо кони наши все копыта содрали. Не ездоки мы...

- Поставлю вас в пешие ряды, и да благословит вас бог!

Дмитрий расцеловал воеводу этой нежданной подмоги и не мог скрыть слез. "Вот оно! - подумалось ему. - Пробудися, Русь, избеги междоусобий и прославься..."

Дмитрий уже отправлялся в свой шатер, но его окликнул Бренок.

- Княже, иноки!

Однако к великому князю приблизился лишь один конник в монашеском одеянии, второй был скрыт рядами воинов.

- Великой княже! Отец Сергий велел кланяться тебе и принять во ряды воев твоих нас с Пересветом.

Ослябя ловко спрыгнул с коня и, высокий, чуть сутулый, поклонился Дмитрию и протянул ему завернутый в холст освященный хлебец монастырский и письмо от игумена.

- А где брат твой? - спросил Дмитрий.

- Коня в табунец отводит...

Дмитрий тут же, на глазах сотен новгородцев, устюжан и нахлынувшего вокруг передового полка, которому в сутеми предстояло первому двинуться к переправе, на глазах гостей-сурожан развернул помятый за долгую дорогу свисток и, с трудом составляя слова, прочел сначала про себя, потом вслух; "Благословляю тя на брань, господине, так и пошел, а поможет ти бог и святая богородица".

Солнце тихо опускалось за кромку леса, за Непряд-вой, а с другой, с ордынской стороны и от багровой на закате воды Дона подымался туман.

- Вода у заката аки кровава есть! - послышался Дмитрию знакомый голос. Глянул праворучь - Захарий Тютчев стоял рядом и оправлял сбрую коня.

Захарий сбирался на правый берег, за Красный холм, со второй крепкой сторожей.

18

Весь последний год Мамай не спускал глаз с Руси. Его разведка, знавшая свое дело еще со времен Батые-ва углана Субэдэ, в эту весну особенно неусыпно следила за всеми русскими княжествами, особенно за Московским, и если бы все наторенные степные тропы Мамаевой разведки, проложенные в эту весну и лето на Литву, на Рязань, на тайные стойбища своих доводчиков в землях московских, владимирских, нижегородских, слить воедино, то получилась бы большая Владимирская дорога...