Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин
Опыт, проделанный Стефановичем, больше не повторялся. Однако вызванное им у части народников сочувствие характерно. Источник этого сочувствия был тот же, что и самого плана Стефановича: противоречие между убеждением народников, что именно крестьянство является самой основной и решающей революционной силой, призванной до основания обновить всю социальную и политическую жизнь России, и действительным состоянием деревенской массы, до крайности угнетенной и резко недовольной своим положением, глухо, а иногда и открыто волновавшейся, однако в то же время отсталой, забитой, не только чуждой социалистических стремлений, но и вообще не способной подняться на действительно сознательную, организованную революционную борьбу без пролетариата, без его инициативы, помощи и руководства. Это противоречие создавало некоторую идейную неустойчивость и могло толкать тех или других представителей народничества в сторону таких недопустимых начинаний и предприятий, как Чигиринский заговор.
5. Крестьянское движение 70-х годов
Грабительский характер крестьянской реформы 1861 г. во многом определил особенности последующего социально-экономического развития России. Как известно, он проявился прежде всего в двух ее основных чертах: в крайней недостаточности и недоброкачественности крестьянских наделов и в неимоверно вздутых платежах за них. Катастрофические последствия такого характера реформы сказывались с течением времени все более явственно и остро. Вопрос об упадке крестьянского хозяйства, о разорении деревни становится с конца 60-х годов и особенно на протяжении 70-х годов одной из важнейших и наиболее постоянных тем русской публицистической и экономической литературы. Выше уже была отмечена книга Флеровского «Положение рабочего класса в России». В течение 1867 – 1869 гг. в «Отечественных записках» печатались статьи Скалдина (Ф.П. Еленева) «В захолустьи и в столице», изданные отдельной книгой в 1870 г. Очерки Скалдина немедленно обратили на себя внимание Н.П. Огарева[1028], а потом служили предметом тщательного изучения Маркса[1029], Энгельса, впоследствии были подвергнуты анализу В.И. Лениным (в работе «От какого наследства мы отказываемся?»). Очень далекий от демократии, автор не мог, однако, не показать тяжелых результатов ограбления крестьян, совершившегося в 1861 г. «Большинство крестьян, – писал Скалдин, – оказалось по освобождении в весьма стесненном положении относительно угодий и находится в безвыходной зависимости от помещиков». Далее Скалдин свидетельствовал: «В надел вошли и кустарники, и топкие места… Крестьянские луга во многих имениях отошли к помещикам… Выгонов у крестьян большею частью вовсе не существует, так что они принуждены просить у помещиков дозволения выгонять скотину на помещичью землю, за разные послуги в пользу помещиков… Крестьянин самый деятельный и трезвый, имеющий в семействе, кроме себя самого, двух или трех работников, не в состоянии есть круглый год чистого хлеба, а принужден, в течение нескольких месяцев, мешать его с мякиной»[1030].
По самым скромным подсчетам, среди бывших помещичьих крестьян 18 губерний примерно от двух пятых до половины получили явно недостаточные наделы, а в 12 губерниях процент крестьянских хозяйств с недостаточными наделами колебался от 53 до 69[1031]. Если размер и качество наделов уже при совершении реформы не обеспечивали в огромной части случаев даже полунищенского существования крестьян (особенно бывших помещичьих), то в дальнейшем положение продолжало изменяться к худшему. К началу 60-х годов средний надел на ревизскую душу составлял в Европейской России у помещичьих крестьян 3,2 десятины, а для всех разрядов, т.е. с учетом государственных и удельных крестьян, он равнялся 4,8 десятины. К концу 70-х годов средний размер надела для всех разрядов крестьян понизился до 3,5 десятины. При этом в таком районе, как Средне-Приволжский, эта цифра теперь была равна 3,1 десятины, а в Центрально-черноземном районе она снизилась до 2,2 десятины[1032].
Следует в то же время учесть все более прогрессировавший в пореформенный период процесс расслоения крестьянства, внутри которого выделялась, с одной стороны, зажиточная верхушка, а с другой – масса обездоленных, нищающих, разоренных крестьян. Наделом даже в две десятины были обеспечены отнюдь не все крестьяне. В литературе конца 70-х годов отмечались такие явления, как наличие, например, в Воронежской и Пензенской губерниях одной пятой крестьян с наделом менее одной десятины на душу[1033]. Существовала и далеко не малочисленная группа совершенно безземельных крестьян. Сама реформа 1861 г. сделала сразу известную часть крестьян (дворовых и пр.) безземельными. В дальнейшем число безземельных возрастало. Исследователи расходились в точном определении численности безземельных крестьян; но цифра эта, бесспорно, была уже к середине и концу 70-х годов достаточно велика. Так, обозреватель «Отечественных записок» известный публицист Г.З. Елисеев в 1875 г. принимал цифру в 6 млн. безземельных крестьян; либеральный «Вестник Европы» в 1881 г. определял «размеры безземельного сельского пролетариата» примерно в 3 – 5 млн. человек[1034].
Тяжелое состояние крестьянского хозяйства, обусловленное в первую очередь крайним малоземельем, переходившим в подлинный земельный голод, зависело наряду с этим от лежавших на крестьянах непомерных платежей. Бывшие помещичьи крестьяне выплачивали огромные выкупные платежи (а еще не перешедшие на выкуп, остававшиеся на положении временнообязанных, – оброки), бывшие государственные платили высокую оброчную подать. Помимо этого, крестьяне платили подушную подать, государственный земский сбор,
