Алексей Хлуденёв - Олег Рязанский
Бирута по-матерински обрадовалась приезду сына, который был встречен ею с большим торжеством и почетом, и при первом же взгляде на него она увидела в его глазах лихорадочный блеск. По этому блеску в глазах, по привычке гордо выдвигать подбородок, по некоторым жестам и словам мать поняла, что сын её болен тщеславием. А тщеславие разжигает в нем воинственный дух. В первой же беседе с ним она узнала, что он снова хочет идти на Восточную Русь. Гордый Витовт не просил у матери прорицаний, он приехал к ней лишь для того, чтобы повидаться, но Бирута, как мать, желавшая любимому сыну удач и благополучия, втай от него поворожила несколькими способами. Гадание на узорчатых муравьиных палочках, а также на угольке и на воде ясно показало на тщетность предпринимаемых им усилий. За семейным обедом, как бы между прочим, ненавязчиво, мягко она посоветовала сыну быть пооглядчивее с русскими. На Руси, сказала она, следует действовать больше умом и хитростью, чем оружием, и не надо спешить с завоеваниями. И вообще ему, сыну, не худо было бы хорошенько передохнуть: уж очень часто он воюет, много тратит сил и теряет здоровье. Наверное, он плохо спит ночами и оттого в его глазах нездоровый блеск.
Витовт догадался, что мать, видимо, успела поворожить, и он недовольно, по-воински грубо, ответил:
- Насчет Руси, мать, ты, может быть, и права, но Олегу Рязанскому и его зятю Юрию Смоленскому я охотно сверну головы.
Бируте не понравился такой ответ, и она промолчала. Витовт пояснил:
- Юрий казнил моего наместника, и за это я его не прощу. А Олега не прощу за то, что он первый пособник Юрия и посадил его на Смоленске.
Тогда Бирута сказала:
- Разве ты на его месте не так бы поступил?
- Так, - сказал Витовт. - Но Олега я уберу с дороги.
- Не трогай его, - посоветовала Бирута.
Сын посмотрел на мать, старую и мудрую, с волевым подбородком, унаследованным от неё им самим. Она пояснила:
- Олег стал стар и скоро умрет. Своей смертью.
В самом деле, подумал Витовт, этому Олегу пора и на тот свет. До каких пор ему выезжать на поле брани? Не выждать ли, как советует мать, какое-то время? Когда он умрет, тогда и турнуть Юрия из Смоленска. Без поддержки он не усидит на столе. Правда, у Олега есть два сына, но навряд ли они с таким же успехом, как и отец, смогут держать Юрия на престоле.
Витовт чувствовал, что душа его тихо радуется такому ходу мыслей. В самом деле, как это просто - выждать какое-то время, пока Олег не уйдет на тот свет, и тогда куда легче управиться с Юрием.
Но Бирута, оказывается, ещё не все высказала. Чуть погодя она посоветовала сыну не навязывать Руси католической веры. Это было бы преступно по отношению к православным, как преступно навязывание католицизма Литве. Русские не примут чужой веры, а если они не примут чужой веры, то их не взять ничем, никакими мерами, никакой силой.
Витовт вспомнил свое недавнее пребывание под Смоленском. Уже тогда он ощутил - путь на Восток ему преграждает не столько сила военная, сколько сила православия, незримая, обозначенная лишь храмами, куда стекался народ для молений, да крестами. Хотел того Витовт или нет, но, став католиком, он невольно настораживал православных, которые опасались, что если Смоленск отойдет к окатоличенной Литве, то это может обернуться для них попыткой отторжения их от предковской веры.
Все-таки мудра его матушка! И этот второй её совет Витовт запомнит и учтет в своих дальнейших планах и действиях.
Глава одиннадцатая
Младший сын
Когда Витовт стоял под Смоленском, князь Олег, получив об этом весть от зятя, просившего у него помогу, стал готовиться к походу. Выступить не успел - ему донесли, что Витовт, не взяв Смоленска, ушел восвояси. Князь Олег был рад успеху своего зятя, сумевшего отстоять свой город без его поддержки.
Однако, предвидя, что упорный Витовт будет вновь и вновь цепляться за Смоленск и не успокоится, пока не добудет его, решил готовить упреждающий удар. Совсем некстати стало ухудшаться его здоровье, стали выпадать зубы, заваливаться рот. Одолеваемый хворями, князь Олег все более стал ощущать потребность жизни внутренней, жизни покаянной ради спасения собственной души. Подумывал о том, чтобы до скончания дней своих заключить себя в монастырь и принять святую схиму. Внутренне он готов был предаться суровому аскетическому образу жизни для очищения своей души от страстей, порождаемых самолюбием и самоугодием. Готов был давать отпор даже и малым своим страстям - этому он изрядно научился в дни хотя и непродолжительных, но частых своих пребываний в Солотчинской обители.
В то же время что-то ещё удерживало его в миру, в своей должности, что-то не позволяло ему разом обрубить все. Все, к чему был привязан и призван, что имел, строил и созидал, за что страдал и платил кровью. Не так-то просто решиться в одночасье вручить великое княжение наследнику. Сможет ли Федор, старший сын, при помоге Родослава удержать великое рязанское княжение? Сможет ли постоять за свой народ? За свою отчину и дедину? Сможет ли поддержать в трудный час Юрия Смоленского?
Ох, Юрий, Юрий!.. Прямой, горячий, в чем-то непутевый, в чем-то незадачливый... Как ты там - вне ока тестева? Вне его крыла, которым он тебя охранял, как курушка охраняет цыплят от коршуна? Помни, Юрий, помни, зять мой, - спасение твое не во мне, твоем тесте, а в тебе самом, в твоем народе, а более всего, - в Господе Боге, заповеди которого, увы, ты предаешь забвению...
Часто Олег Иванович трогательно думал о дочери Анастасии, которая так неожиданно пришла к нему в Смоленске посетовать на супруга. И, сетуя, не себя она жалела, а его...
Нелегко, очень нелегко было князю Олегу вдруг взять и отмахнуться от всего, что приросло к нему, что было его заботой и болью. Не решаясь оставить навсегда мирскую жизнь и уйти в монастырь, князь Олег, при его-то здоровье, уже не мог позволить себе возглавить войско и отправиться на поле брани. Встал вопрос - кого из сыновей послать на Литву во главе войска? Если по старшинству, то уряжать старшим воеводой следовало Федора. Но Федор, в отличие от Родослава, в ратных делах был менее удачлив; ему куда лучше давались дела управленческие.
На великий пост, до разлива, князь Олег отбыл в Солотчинскую обитель - поговеть, помолиться, очиститься от грехов, сосредоточиться на Боге, ощутить, как в душу сладостно будет приливать покой, несущий с собой силу.
Той весной небеса дали тревожный знак. Случилось небесное знамение по небу, сияя, прошла комета. По преданиям, подобные знамения - не к добру. Князь-инок огорчился, связав явление кометы с предстоящим походом на Литву. Встал на молитву на всю ночь. Просил у Бога прощения за свои прегрешения, просил помоги в войне с Витовтовыми ратями, сокрушался, что немощь не позволяет ему самому сесть на конь - приходится посылать кого-то из сыновей, менее, чем он, искушенных в воинском деле.
Быстро таяли снега на низменной пойме меж Окой и Солотчей, тихо оседали в сосновых борах снега, обнажая где прошлогоднюю темную клюкву, где выпотрошенные дятлами сосновые шишки. На лесных полянах, запрокинув голову, распушив перья, развернув короткий черный хвост и полуопустив аршинные крылья, затоковали розовоклювые глухари. Вот уж потянулись и журавли, вытянув длинные ноги назад и равномерно махая крыльями, будто молотя цепами рожь...
На всем необозримом, на сотни верст, пространстве Мещеры, на месте которой миллионы лет назад было море, а затем море отступило и понадвинулся из Скандинавии ледник, а затем и ледник отступил, оставив после себя озера, валуны и песок, и эти места навсегда облюбовала себе сосна, - на всем этом пространстве, в поймах рек, оврагах и лощинах, копилась под шорох оседавших снегов талая вода. И настал этот великий час - час ледолома. Треск и гуд волной пошел по рекам сверху донизу. Вздувшиеся вешней водой и выплеснувшие её из берегов реки Пра, Гусь, Мокша, Унжа, Ока, клекоча и рокоча, пенясь и вскипая, закручиваясь в излучинах и взрывая со дна клубы песка, неодолимо, разгульно, с бешенством потащили вырванные с корнем деревья, бревна смытых непрочных строений, плетни, солому, сено, всякую ветошь и всякий мусор. И пошли, пошли льдины-икры, скрежеща и крошась...
В канун Пасхи, по полой воде, разливанным морем разбежавшейся от Солотчи до Переяславля, к пристани обители приткнулся насад - большая речная лодка с наставленными бортами. В ней, кроме гребцов, князь Родослав и давно приглядывающийся к монастырской жизни (и впоследствии принявший монашеский чин) Данила Таптыка. Князь Олег, исхудавший - лицо его сделалось за дни пощения костистее, жестче, но глаза смотрели мягко, - положил руки на плечи сына, пожал их.
И первое, о чем попросил Родослав после того, как осведомился о здоровье отца, - послать его с войском на Брянск, который, как и Смоленск, издревле принадлежал черниговским князьям, прародителям рязанских князей. Брянск был повоеван Литвой ещё при Ольгерде. Князь Олег озаботился, сказал, что было небесное знамение, которое, как известно, не к добру.
