Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

она с политическою последовательностью, по мере своей безопасности от Польши.

Монахи и монахини получали от неё „милостыню на церковное строение* безотказно;

но сперва пограничные власти не всех обращавшихся к царской благотворительности

допускали в самое сердце Великой России. По царскому указу, многим давали

милостыню в Путивле, и затем возвращали в „Литовскую Сторону*. Теперь царь

подавал милостыню не только на церковное строение, но и на школы, которые, как

жаловался киевский митрвполит, „оскудели оскудением благодетелей своихъ*,

разогнанных, разоренных и перебитых козаками (чего не смел высказать письменно).

Теперь в Москву принимались уходившие из окозаченного Киева эллинисты-богословы

„для справки греческих книг на славянскую речь*, для перевода

историкофилософсишх книг с латинского языка и для устройства певче * ских школ.

Наконец, в августе 1652 года, было наказано пу-

гбйпе choroby wpadato od ziela i liscia ntanego na pokarm zbierajac. Kazdy dzieii

kupamito sig wlekto z rtfjfcnicli krajtfw, miast i wsi za Dniepr sig cisneio, eo chlopska

swywola jeszcze nie wybila i Tatarowie nie wybraii. Kraje hvowskie, wolynskie, podolskie,

miasta puste i wsie pozostawali.

S37

тпвльским воеводам: веех приходящих из Киевской Земли чернецов и черниц,

которые выйдут на государево имя, пропускать к Москве без малейшего задержанья, с

провожатыми, и давать им подводы, „чтоб им пи в чем нужи не было". Вот с кого

началось самое искреннее и прочное присоединение Малороссии к России!

Монахи первые возвестили о стремлении Малоруссов к новому центру русского

мира; монахи оправдывали его собственным переселением в самую среду

Великорусеов; монахи давали у нас в Малороссии православно-русское направление

всем умам, остававшимся за пределами католического влияния и вообще полыцнзны.

Точнее сказать, они сохранили у нас всецело древнее русское благочестие. Презирая

так называемое невежество этого класса и соединенные с действительным

невежеством пороки, игнорировали мы доселе великую службу его в деле русского

воссоединения, и приписывали это спасительное дело отребиго польскорусской

общественности—днепровским гайдамакам, черноморским пиратам, татарским

побратимам. Нет, общественная и семейная жизнь в тогдашней Малороссии тие давала

возможности сохранить в целости национальные предания о предках и старине: только

порвав связи с миром и его житейскими попечениями, было возможно спасти нашу

русскую национальность в будущем посредством ясных воспоминаний о былом под

сению древних наших святынь, на гробовищах отдаленнейших наших предков.

Деспотическая политика московского правительства проницала во мрак русского

будущего глубже, нежели наши питомцы либерального Запада проницают во мрак

русского прошедшего. Москва привлекала к себе элементы строительные, но вовсе не

разрушительные,—вовсе не те, которым так сочувствуют верхогляды малорусской

современности. Не изощряла она меча на пагубу соседственпой державы, поддерживая

в пей злодеев, как это нам представляют; нет, она своим примером и внушением

воспитывала в родствен * пой Малороссии общественное мнение, поколебленное'

духом пагубной польскорусской вольности. В лице проповедников и хранителей

православия, опа поддерживала в польской Руси те правила единовластия и

соподчиненности, которыми создалась политическая свобода Руси Московской. Для

этого ей были нужны вовсе не козаки, естественные нарушители гражданского

порядка. Она Козаков чуждалась. Опа не знала, как от них отделаться и дома в своей

великой работе собирания Русской земли. Наследие новогородчины с одной стороны и

татарщины с другой, этот разбойный класс не давалъ

т. ии.

43

338

.

Москве покоя со времен Иоанновеких, колебал её владычество в эпоху грозных

Смут и готовил ей в будущем Разина да Пугачева. Чтб касается Козаков днепровских,

то это разрушительное орудие было выковано врагами Москвы на её пагубу, и если

Москва запачкала свои руки этим орудием в борьбе с Польшею, то не иначе, как

пачкает руки человек, вырывающий окровавленный нож у того, кто покушался его

зарезать.

Вернувшись от Хмельницкого, Богданов легко мог объяснить себе, почему для

проходимца, хвалившагося и Польшу, и Немецкую Империю, и самого папу отдать в

руки турецкому султану,—почему для Козаков, перед которыми, по их словам, дрожал

весь свет еще во время Сагайдачного, земля сошлась клином в Московском

Государстве. На всем пути его в Чигирин и обратно, как доносил оп царю, куда ни

приезжал он, духовные и светские всех состояний люди окружали его и со слезами

молили Бога о том, чтобы московский царь принял их в поддапство на том же

основании, па паком пребывают все его подданные. Эта всеобщая мольба была явление

великое, и если привели к пей население края козаки, то привели только своим

беспутством; прямыми же начинателями и творцами русского воссоединения были у

нас на юге те, которые, именем церкви, воспрещали козакам „ходить на Москву, на род

христианский".

Подчиняясь их внушению, козаки, как разноплеменное и разносословное скопище,

не могли выдержать своего обета до конца. В 1633—1684 годах они проторили новый

татарский тлях от ворот России, Смоленска, к центру России, Москве. Но, сводя дома

кровавые счеты с землевладельцами, они, еще во времена Копецполь* ского, стали

переселяться в северские и придонецкия пустыни вместе с подпомощпикамп своими и

другими слобожанами. Теперь, после катастрофы под Берестечком и неудачного отпора

под Белою Церковью, настал новый период переселения Козаков, а вместе с ними и

других людей в соседния пустыни.

Жолнерские переходы и постои, на которые горько жаловался сам Конецпольский,

заставили служившего ему инженера Боплаиа назвал Польшу папским раем и

мужицким адом. Но и в те времена к притеснителям и грабителям „убогих людей",

жолнерам, присоединились уже их враги и подражатели, козаки. Косипщипа и

Наливайщина были для мещан и селян предзнаменованием тех бедствий, которым они

подвергались от козацкого разгула впоследствии. Козаки Сагшдачного, йдучи к Хотину

против Турок, опу-

.

339

стошилп столько панских имений, что, по донесению королевского агента,

зазывавшего их на войну, едва ли сами Турки с Татарами могли бы причинить больше

вреда. Наконец Хмельыитчшиа ринулась на поприще Косинщияы и Ыаливайщииы в

сообществе Татар, прожгла Волынь во всех направлениях, недобитков меча предала в

татарские лыка, остальных разогнала но недоступным трущобам. Голод и мор,

следовавшие за козацкимн и жолнерскими похождениями, заставили волынцев бежать

из несчастной родины, куда глядят глаза. Еще до Береетечьекой войны, дороговизна

еьестишх припасов дошла до такой степени, что в Луцке мацу ржаной муки продавали

но 120 злотых, и голодные люди умирали толпами. Одна женщияа под Луцком (записал

в июне 1651 года Ерлич) сделалась людоедкою, и делилась человеческим телом с

соседями, а другая резала и ела собственных детей.

Спасаясь от Козаков, Татар и жолнеров, волынцы перебегали с места на место,

прятались по болотистым трущобам, переходили за Днепр, и нашли наконец

безопасное убежище в полтавских пустынях, граничивших с московскими

пустопорожними землями. Многие забрели и в Московскую Землю, в которую

направлял свое бегство знакомый отцам и дедам их царь Наливай с козацкимн семьями,

и в которую проторили дорогу, по сказанию оче видца, игумена Фишшйвича, беглые

иавлюковцы. Этим способом явились первые малорусские слободы около Путивля и

Белгорода.

От нужды и беды польские ц русские шляхтичи делались козаками. Когда козацкая

сила рушилась под Бсрестечком, разочарованные в ней прозелиты козатчииы бежали за

пределы козацкого нрйсуда. Об одном из таких беглецов, Дзинковском, сохрани' лось

документальное предание, что он, предводительствуя тысячею Козаков острожского,

новообразовавшагося тогда полка, выпросил у царя дозволение поселиться па его

земле с предоставлением ему права сохранить в новых слободах полковые и сотенные

порядки козацкие. Примеру Дзипковского следовали и другие.

Московский царь, пользуясь правом, выговоренным еще в Полянове, привлекал в

свои украишы способных к их защите выходцев, как заботливый и практический

хозяин. Для беглецов Хмельниччини строились у него хаты, в которых они находили

даже готовое зерно на засев нови, никому не принадлежащей, никем не оспариваемой.