Владимир Мединский - О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»

Громадность ущерба особенно поражает, если принять изначально точку зрения противников Петра, и считать направление «реформ» выбранным неправильно, а уничтожение наработанного за весь XVII век ничем не оправданным. Получается, что 36 лет страна шла в совершеннейшее никуда, постепенно разрушаясь, теряя сотни тысяч людей и расточая накопленные раньше богатства. А все больше и больше людей на Руси соглашаются с такой оценкой, и нехорошее слово «антихрист» утрачивает эмоциональность, становясь чуть ли не диагнозом.

Но даже сторонники европезации по Петру и те вынуждены признать неоспоримое: цели, пусть даже посчитать их изначально благими, достигались совершенно чудовищными средствами. Хотя «достигались» — слишком оптимистично сказано. Говоря откровенно, при жизни Петра большая часть поставленных в рамках «Плана Петра» задач решена не была.

Европой так и не стали, но дух нации — растоптали, свободу — почти потеряли.

По словам вполне прозападного и пропетровского историка-либерала В. О. Ключевского, Петр «надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку… хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства — это политическая квадратура круга, загадка, разрешаемая у нас со времени Петра два века и до сих пор неразрешимая».

Добавлю — эта квадратура неразрешима и по сей день, через 100 лет после Ключевского.

Петр пытался внедрить в России очередную утопию. В России XVIII века произошло то, что всегда происходит при попытке осуществить на практике какие-то умозрительные идеи. На бумаге они могут выглядеть совершенно замечательно, но вот беда: пока никому не удавалось воплотить в жизни все так же чудесно, как спланировано на бумаге. А кроме того, для осуществления утопии приходится начинать с разрушения — уничтожать реально существующее,[321] потому что оно мешает построению утопии, сопротивляется и прилагает все усилия, чтобы измениться как можно меньше.

Для того чтобы осуществить петровскую утопию, оказывается, необходимо уничтожить любую самодеятельность людей, любое самоуправление, любую независимость от властей. Ведь люди не хотят строить утопию, и если они будут независимы, если они смогут выбирать, то строить ее ни в коем случае не будут.

Петр последовательно уничтожал, разрушал то русское общество, которое сложилось после Смутного времени, существовало и развивалось почти весь XVII век.

За долгие годы правления Петра Россия перестала двигаться по своему естественному пути. Двадцать тысяч указов обрушились на страну, парализовав ее систему управления.[322]

Они ввергли страну в анархию, чуть ли не в смуту. Система приказов, Боярская дума, разделение страны на уезды отменены, а на смену им не пришло ничего лучшего или хотя бы даже подобного по качеству.

Добавьте к этому невероятный «заворот мозгов», когда, по сути, вся верхушка общества не очень-то понимала, куда вообще надо плыть и каких берегов держаться. Это тоже закономерный результат деятельности Петра.[323]

В результате в 1725 году Российская империя оказалась в совершенно удивительном состоянии. И искусственного общества, выдуманного в кабинетах немецких философов, в ней не построили. И того общества, которое существовало до Петра, тоже уже не было. Весь «период дворцовых переворотов» — это попытки нащупать какой-то выход из тупика и выработать новую общественную идеологию и новый способ общежития.

Даже в Петербурге в системе управления царил чудовищный бардак, а во многих губерниях вообще не было суда, способного отправлять правосудие. Власть правительства сводилась фактически к сбору налогов (при помощи армии) и к набору рекрутов (тоже при помощи армии). Рейды регулярных (!) войск за налогами, по словам В. О. Ключевского, напоминали набеги татар. Невольно возникает еще одна аналогия — действия колониальной армии в Индии, Африке, Индонезии… Везде, где только существовал колониализм.

«Петровская армия вела себя в России, словно в завоеванной стране», — ставит свой диагноз современный писатель Александр Бушков. А упоминавшийся выше современник Петра купец Посошков в своих заметках писал: «При квартирах солдаты и драгуны так несмирно стоят и обиды страшные чинят, что и исчислить их не можно. А где офицеры их стоят, то и того горше чинят… и того ради многие и домам своим не рады». Этого богатого купца некий полковник вдруг стал поливать бранью и грозил проткнуть шпагой. Посошков пытался подать иск «о защите чести и достоинства», но офицер на суд не пошел. Мол, он человек военный и судить его может лишь столичная военная коллегия.

И таких примеров множество.

Сложно представить, но при Петре в этом комплексе зданий умещались практически ВСЕ «ФЕДЕРАЛЬНЫЕ МИНИСТЕРСТВА И ВЕДОМСТВА».

Бушков, например, описывает следующие случаи. В Костроме полковник Татаринов выгнал за город всех членов городского магистрата, то есть высшего органа городскойгражданской администрации. Коломенского бургомистра некий драгунский офицер в невеликих чинах велел своим солдатам высечь, что и было исполнено. Доходило и до смертоубийства.

Во время какого-то из бюрократических экспериментов в провинцию были посланы гвардейцы с предписанием: губернаторам непрестанно докучать, чтобы они готовили ведомости. В противном случае гвардейцы должны были губернаторов, вице-губернаторов и прочих подчиненных сковать за ноги и на шею намотать цепь, и по то время не освобождать, пока те не изготовят отчетность.

Такая вот армейская дисциплина.

В результате за пределами крупных городов, в стороне от больших дорог царила почти полная анархия, и были уезды, по которым вообще нельзя было проехать. Никак. Число разбойников в этих уездах, как горько шутили, превосходило число законопослушных подданных.[324]

Иные разбойничьи шайки контролировали приличные куски территории Российской империи — целые волости. Эти шайки вели неплохое хозяйство, а некоторые атаманы вводили в бой сотни и тысячи людей. Известны случаи, когда разбойники брали уездные города и освобождали своих захваченных солдатами товарищей (при этом часть солдат уходила с ними). В таких случаях утрачивается вообще представление, где тут разбойничьи шайки, а где — повстанческие армии…

Местных крестьян эти разбойники чаще всего не трогали, ограничиваясь поборами, но всех проезжих грабили неукоснительно, а дворян вообще не выпускали живыми.

Если назвать вещи своими именами, то получится — несколько десятилетий правительство Российской империи контролировало только часть своей территории, и даже те, которые, вроде бы подчинялись Петербургу, делали это очень относительно.

28 января 1725 года закрыл глаза царь Петр I, которого еще при жизни одни подданные нарекли земным богом, а другие, как уже говорилось, — Антихристом. После этой смерти Российскую империю трясло еще несколько десятилетий: буквально от самого часа смерти Петра и до того, как в 1762 году жена его внука, Петра III, убила мужа и сама заняла престол.

Ведь и правда — период истории Российской империи с 1725 по 1762 год вполне официально назывался «периодом дворцовых переворотов». То есть долгие 37 лет власть в Российской империи была какая-то «ненастоящая», нелигитимная. Она с невероятной легкостью переходила из рук в руки. Это была какая-то игрушечная власть, потому что с одной стороны, Император был неограниченным монархом, и мог делать почти все, что угодно, а с другой, кучка придворных и гвардейцев по своему разумению решала, кто должен быть Императором.

И при всей абсурдности периода «дворцовых переворотов» на всем его протяжении весь этот бардак постепенно изживался. В 1740-е годы порядка и стабильности стало больше, чем было сразу после смерти Петра, а при Елизавете, в 1750-е годы, — больше чем в 1740-е, при Анне. Причем порядка стало больше и в головах, и в государстве.

Так что в прямом смысле Российская империя стала не более, а менее демократичным государством, чем Московия!!! Социальной стратификации меньше. Шансов на карьеру у купца или мещанина с эпохи после смерти Петра и до реформ Александра II практически нет.

И защищенность крестьянина и мещанина, и возможности самореализации простолюдина теперь МЕНЬШЕ, чем было в XVII веке. А вот чиновников во много раз больше.

А все-таки демократия!

После всего сказанного дико прозвучит утверждение: Россия и в XVIII веке оставалась относительно демократичной страной.