Джеффри Хоскинг - История Советского Союза. 1917-1991
Впоследствии имели место и другие выступления, которые не достигали таких масштабов: из-за плохих жилищных условии (Киев 1969 г., Днепропетровск 1972 г.), из-за нехватки продовольствия (Свердловск 1969 г., Днепропетровск 1972 г., Горький 1980 г.), по поводу завышенных производственных норм (Витебск 1973 г., Киев 1981 г.), из-за низкой заработной платы (Свердловск 1969 г., Днепропетровск 1972 г., Тольятти 1981 г.). Иногда насилие со стороны милиции по отношению к простым гражданам, насилие, в котором не было никакой необходимости, также приводило к массовым демонстрациям. Так случилось в Александрове (Владимирская область) в 1969 г., в Днепродзержинске в 1972 г. и в Орджоникидзе в 1981 г.
Все эти демонстрации и забастовки происходили спонтанно, т.е., иными словами, импровизация всегда преобладала над организацией. Профсоюзы были частью номенклатурной системы, во всяком случае таковыми были профсоюзные лидеры. Поэтому, несмотря на то, что они были, как я уже говорил, достаточно действенны в защите некоторых интересов трудящихся, и речи не могло быть о том, что они примут участие в каких-либо действиях, направленных против властей. Для того, чтобы переломить эту ситуацию, в конце семидесятых годов было предпринято по меньше мере две попытки создать независимые профсоюзы. Они значительно отличались и от официальных профсоюзов, и от того, что считается таковыми на Западе. Ассоциация свободных профсоюзов была создана в 1977 г. мелкими служащими и рабочими. Объединяла их не столько общность социального происхождения, сколько то, что они постоянно сталкивались друг с другом в приемных ВЦСПС (Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов), прокуратуры и Верховного совета, где пытались получить возмещение за многочисленные притеснения, которые им пришлось перенести по месту работы. Чтение их дел раскрывает мрачную и достаточно одностороннюю картину взаимоотношений между начальством и работниками на советских предприятиях. Как говорилось в первом официальном заявлении Ассоциации свободных профсоюзов, опубликованном в западной прессе (в советской оно никогда бы не появилось), “нас нигде не хотели даже выслушать, а наши протесты направлялись именно в те органы, действия которых мы и опротестовывали”.
Очень типичен случай организатора этого профсоюза Владимира Клебанова. Горный инженер из Донбасса, он уже с конца 50-х гг. выступал против начальства, которое воровало для своих нужд материалы, брало взятки, использовало фонды в личных целях и т.д. Когда на производстве он получил увечье, начальство отказалось выплатить ему компенсацию, и он вынужден был обратиться в суд, который решил дело в его пользу. Но потом его уволили с работы и выселили с семьей из квартиры. Временно Клебанова поместили в психиатрическую больницу, где он получил диагноз “паранойя” и “патологическое развитие личности”. Его случай служит примером тех средств, которые начальство могло использовать в борьбе с рабочими, а также показывает, что, вопреки ожиданиям властей, справедливости иногда можно было добиться и в советском суде. Да и поставить человеку психиатрический диагноз тоже было далеко не просто: отнюдь не все советские психиатры под давлением властей нарушали свой профессиональный долг.
Но в конце концов власти все же добились своего. Клебанов был уволен и не мог никуда устроиться на работу. Поэтому он и многие другие в 1977 г. начали борьбу за свои права. В уставе Ассоциации свободных профсоюзов есть знаменательные слова о том, что ее целью не является борьба за материальные интересы, но “защита прав и поиск справедливости”. Своим противником члены Ассоциации считали “бюрократию и плохое управление, расточительность и небрежное отношение к национальной собственности”.
Большая часть членов Ассоциации была арестована вскоре после ее создания. Самого Клебанова снова отправили в психиатрическую больницу. Поэтому следующий независимый профессиональный союз, который был создан в 1978 г., — Свободная межотраслевая организация трудящихся (СМОТ) — не стала оглашать имена своих участников. Так некоторым из них удалось по крайней мере остаться на свободе. СМОТ продолжала издавать доклады о нарушениях гражданских прав, прежде всего в сфере производственных и трудовых отношений, но не только там. Так был сделан первый шаг правозащитного движения по направлению к подполью в последние годы жизни Брежнева.
Как было сказано в предыдущей главе, не собираясь радикально менять колхозную структуру сельского хозяйства, Хрущев в известной мере улучшил материальную базу деревни и сделал сельское хозяйство одним из приоритетов политики партии. Преемники Хрущева критиковали его за непоследовательность и положили конец кукурузной и животноводческой кампаниям, но не оставили попыток добиться тех же целей, используя при этом более спокойные и последовательные методы.
На мартовском 1965 г. пленуме ЦК Брежнев объявил, что отныне колхозы и совхозы должны будут составлять планы заготовок на несколько лет вперед. Закупочные цены были повышены, так что производство и бюджет стало можно планировать на более стабильной основе. К тому же Брежнев обещал более весомые премии за перевыполнение плана. Ограничения приусадебного земледелия, возобновленные в последние годы Хрущевым, были снова сняты, налоги на них уменьшены, а председателям колхозов приказано разрешить использование пастбищ и сенокосов для частного животноводства. Брежнев также обещал постоянно увеличивать капиталовложения в сельское хозяйство. Эти средства должны были расходоваться на удобрения, улучшение земель, на строительство дорог, школ и жилых домов, а равно и другие положительные изменения условий сельской жизни.
В общем, правительство действительно твердо выполняло свои обещания. Около двух десятилетий капиталовложения в сельское хозяйство составляли 20–25% всех инвестиций (сравните с 4% в США). Это свидетельствовало об исполнении обещаний, но также и о чрезвычайно неэффективном использовании ресурсов. Плата за продукцию сельского хозяйства была существенно повышена. Однако это, особенно в городах, не привело к повышению цен на продовольствие, причиной чего был страх спровоцировать выступления, подобные новочеркасскому. Для того чтобы покрыть разницу, государство, начиная с 1977 г., выплачивало ежегодные субсидии, всего 19000 млн. рублей, или более 70 рублей на каждого жителя страны. Алек Ноув назвал это “самыми грандиозными субсидиями сельскому хозяйству в человеческой истории”. Эти гигантские расходы делались сверх трат на постоянные закупки зерна за рубежом.
Все эти меры в значительной степени уменьшили сельскую нищету. В 1966 г. колхозники, подобно рабочим совхозов, стали получать регулярную заработную плату, так как трудодень теперь пересчитывался в цифрах, как часть общего дохода колхоза. Постепенно, к середине 1970-х гг., средняя заработная плата в деревне была лишь на 10% ниже средней городской заработной платы. К тому же деревенский житель мог возделывать приусадебный участок, что было существенным подспорьем.
Но все же численность сельского населения продолжала быстро падать. Материальные стимулы были недостаточными, и люди по мере возможности старались перебраться из деревни в город. В некотором отношении это могло бы способствовать разрешению Россией проблемы старения населения, т.е. избытка нетрудоспособного населения в сельской местности. Но, к несчастью, отток людей из деревни не принял ту форму, которая была бы адекватна этой проблеме. Благодаря особенностям паспортной системы из деревни уходили как раз молодые и квалифицированные люди, а престарелые и неквалифицированные оставались на месте. По свидетельству журналиста Александра Янова, который много ездил по деревням в 1960-х гг., многие родители страстно желали, чтобы их дети уехали в города в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет (как раз перед тем, как они должны получать паспорта). Целью отъезда было обучение в том или ином профессионально-техническом училище. “Только бы у наших детей было все хоть немного иначе”, — думали родители, отправлявшие своих детей в город. Разумеется, окончив учебу, молодые люди уже не возвращались в деревню.
В шестидесятые годы вновь начались дискуссии вокруг системы звеньев, вызванные необходимостью больше заинтересовать колхозников в результатах их труда. Стандартная бригадная система труда была такова: коллектив численностью от двадцати до ста человек, совместно выполняющий производственные задания. Оплата труда находилась в зависимости именно от этих заданий, а не от конечного произведенного продукта. Таким образом, колхознику, например, было выгодно прополоть поле небрежно, но быстро, поскольку это лучше оплачивалось. При звеньевой же системе труда небольшая группа работников отвечала бы полностью за весь трудовой цикл, а их плата находилась бы в зависимости от количества произведенного ими продукта, который они в конечном счете сдавали государству или предлагали на рынке.
