Сергей Хрущев - Никита Хрущев
Как это случается с сильными натурами, отец, казалось, сам ощущал слабость своей позиции и от этого становился еще резче и непримиримее. Я присутствовал однажды при разговоре о фильме "Застава Ильича" режиссера Марлена Хуциева. Весь стиль, агрессивность этого разбора произвели на меня тягостное впечатление, которое я помню и по сей день.
По дороге домой (заседание проходило в Доме приемов на Воробьевском шоссе, мы жили рядом, за забором) я возражал отцу, мне казалось, что ничего антисоветского в фильме нет, более того, он именно советский и одновременно высококачественный. Отец промолчал.
На следующий день разбор "Заставы Ильича" продолжился. Взяв слово, отец посетовал, что идеологическая борьба идет в трудных условиях и даже дома он не всегда встречает понимание.
- Вчера Сергей, мой сын, убеждал меня, что в своем отношении к этому фильму мы не правы, - заявил отец и, оглядев темноту зала, спросил: Правильно?
Я сидел в задних рядах. Пришлось встать.
- Так, верно, фильм хороший, - заикаясь от волнения, произнес я. Это был мой первый опыт участия в столь большом собрании.
Однако мое заступничество только подлило масла в огонь, ораторы один за другим клеймили режиссера за идеологическую недозрелость. Фильм пришлось переделать, лучшие куски вырезать, он получил новое название "Нам двадцать лет".
Через много лет на презентации в Москве воспоминаний отца Марлен сказал, что я оказался единственным его защитником не только в том зале, но и вообще в Москве. Не скрою, мне было это приятно услышать.
Постепенно я все более убеждался, что отец трагически ошибается, теряет свой авторитет. Однако сделать что-нибудь было далеко не просто. Нужно было выбрать момент, осторожно высказать ему свое мнение, попытаться убедить его во вредности столь безапелляционных суждений. В конце концов он должен понять, что бьет по своим политическим союзникам, по тем, кто поддерживает его дело. Ведь именно по личному указанию отца напечатали "Наследников Сталина" Евтушенко, "Теркина на том свете" Твардовского, "Синюю тетрадь" Казакевича.
Я помню его препирательство с Сусловым, который считал, что упоминание имени Зиновьева в книге Казакевича недопустимо. Отец, добродушно посмеиваясь, возражал ему, что ведь это все именно так и было. "Вы что, хотите, чтобы в Разливе Ильич обращался к Зиновьеву не по имени? Как он с ним должен разговаривать? Нельзя же переделывать историю", - втолковывал он Суслову.
В этом было их принципиальное расхождение - можно или нельзя переписывать историю, исходя из сегодняшних интересов и воззрений.
Однако в последний период деятельности отца и Суслов, и Ильичев захватили крепкие позиции. И теперь отец вместе с ними боролся против "чуждого идеологического влияния" в литературе и кино, против формализма в музыке и скульптуре и т.д.
Мои попытки затеять разговор на эту тему неизменно наталкивались на обычное: "Не лезь не в свое дело. Ты в этом ничего не смыслишь. Кто-то наговорил тебе, вот ты и повторяешь, как попугай".
Разговор обрывался, не начавшись.
Понятно, когда Вадим назвал Неизвестного, я вспомнил столкновение в Манеже. Как о художнике я о нем знал мало. В одном был убежден - надгробие надо заказать настоящему мастеру, чтобы образ отца не оставлял людей равнодушными.
Слова Вадима запали в душу, хотя я сильно сомневался в реальности воплощения идеи в жизнь и потому сказал Трунину, что Неизвестный едва ли возьмется. Ведь отец громил его и его друзей в Манеже, перекрыв им дорогу. Да он просто может выгнать меня. По сути дела, я предлагал ему сделать памятник своему противнику.
Трунин не согласился, заявив, что Неизвестный - глубоко интеллигентный человек. Он объективно подходит к личности Хрущева, ценит его роль в нашей истории. Те события, конечно, не забылись, но теперь они отошли на второй план и оцениваются несколько иначе. Я промолчал. Как ни хотелось согласиться, но до конца Вадим меня не убедил.
- Если хочешь, я могу позвонить ему, - предложил Трунин. - Если он откажется, ты вообще с ним связываться не будешь, а согласится - съездишь к нему. Я уверен - вы договоритесь...
На поминках я спросил о том же Юлю. Она у нас считалась экспертом в области культуры. Она думала недолго, почти дословно повторив слова Трунина, заявила, что, видимо, единственный человек, о котором имеет смысл говорить, это Неизвестный. Многие считают его лучшим скульптором в стране.
Когда два порознь спрошенных человека говорят одно и то же, это, согласитесь, не случайно. Я решил обратиться к Неизвестному и стал ждать сигнала от Трунина, который как на зло куда-то запропастился.
В это время спонтанно возникла еще одна кандидатура - Зураб Константинович Церетели. Его имя гремело: восходящая звезда! Мы с ним познакомились недавно и, казалось, испытывали взаимную симпатию. Вскоре после похорон отца мы встретились в доме общих знакомых. Наши места за столом оказались рядом. Я, конечно, спросил его совета.
Он загорелся и сразу же заявил, что сам возьмется за это дело. Церетели предложил завтра же поехать на кладбище, чтобы посмотреть все на месте. Он готов немедленно приступить к работе.
Я, честно говоря, смутился и промямлил о своих планах относительно Неизвестного.
- Отличная идея, - обрадовался Церетели. - Я с удовольствием буду работать вместе с ним.
На следующее утро мы поехали на Новодевичье. Зураб обошел могилу, все внимательно осмотрел, промерил шагами расстояние до дорожки, до стены, остался доволен, объявив, что нам повезло, поскольку вокруг нет могил. Тут можно поставить настоящий памятник. Потребуется площадка примерно пять на шесть метров. В тот день он уезжал домой и пообещал по приезде в Тбилиси набросать первый вариант. Через неделю Церетели собирался вернуться и обсудить со мной проект. Мне предстояло за это время решить вопрос с площадкой.
На том мы расстались, весьма довольные друг другом. Расстались, как позднее выяснилось, навсегда...
Тогда же я полный энергии ринулся в битву за участок пять на шесть метров. Проблема оказалась много сложнее, чем я думал. Изменить стандартный размер участка не мог и не хотел никто. Я ходил по кабинетам, дни летели за днями. И невдомек мне было, что, пока я обивал пороги, в дело включались все новые действующие лица.
От Трунина так никаких известий и не поступало, с Неизвестным связь я не наладил, а тем временем мои неуверенные шаги были проанализированы, выводы сделаны, решения приняты, и... последовали действия.
Не прошло и двух дней после нашего похода с Церетели на кладбище, как через одну хорошую знакомую мне передали предупреждение.
- Я хочу тебя по-дружески предупредить, - начала она. - ТАМ тобой недовольны. У них о тебе сложилось не лучшее мнение после опубликования мемуаров твоего отца в Америке. Они считают, что ты их обманул. Прикинулся простаком, даже глуповатым, а на самом деле оказался хитрецом.
- Совершенно не понимаю, почему ОНИ так обо мне думают. Я всегда откровенно отвечал на все их вопросы, - возразил я.
- Ну хорошо, - отмахнулась она. - А сейчас? Решил поставить памятник отцу - это естественно. Но это же Хрущев! Ты же, с одной стороны, хочешь пригласить Неизвестного - художника, которого он ругал, а с другой - грузина Церетели. Такое сочетание явно неспроста.
Я удивился: подобное толкование мне в голову не приходило.
- Тебе не надо разговаривать с Неизвестным. - Знакомая, понятно, передавала чужие рекомендации. - Самое лучшее - пойти в Союз художников, там тебе порекомендуют толкового скульптора. Кто знает, справится ли Неизвестный с такой сложной работой, а политический резонанс будет нехороший. Он вообще любитель скандалов, а зачем тебе скандалы? Зачем неприятности с властями? Кстати, сможешь в Союзе посоветоваться и насчет Неизвестного. Может быть, они как раз его и порекомендуют, - предложила приятельница.
Полученные советы вызвали у меня мало энтузиазма. Однако от этого предостережения нельзя было просто отмахнуться. После истории с мемуарами раздражать столь могущественную организацию, честно говоря, не хотелось.
Я решил посоветоваться с Серго. Оказалось, он знаком с Неизвестным и готов немедленно позвонить ему. Что же касается "дружеских" предупреждений, тут Серго был категоричен:
- Плюнь на них, они тебя заведут неизвестно куда. У вас противоположные цели: ты хочешь сделать отцу хороший памятник, а им главное - не допускать работы, выделяющейся на общем сером фоне. Представь, ты придешь в Союз, тебе порекомендуют скульптора, который тебя не устраивает. Тебе придется с ними спорить, конфликтовать. попадешь в невыгодное положение. А сейчас ты придешь к Неизвестному просто как заказчик, сын своего отца. Без сомнения, насчет него в Союзе ты получишь отказ, и положение станет совсем другим. И если ты все-таки решишься, придется действовать вопреки рекомендациям Союза, а это конфликт.
