Алексей Хлуденёв - Олег Рязанский
Княгиня Анастасия слушала отца с большим почтением и исключительным вниманием. Он нарисовал перед ней картину обнадеживающего завтрашнего дня. Он, понимая, что Юрию Святославичу выпала несладкая доля - быть щитом Руси от натиска Витовта - вселял в неё веру в прочности княжения Юрия Святославича. Ведь теперь, когда их дочь Настенька замужем за одним из московских князей, Юрий Святославич, по крайней мере, будет уверен в том, что у него укрепились тылы, а это не так уж и мало.
Однако его рассуждения не разгоняли тревогу в карих глазах Анастасии и не увеличивали надежду. Она думала о другом. Она сказала:
- Отец, супруг мне изменяет. Я никогда никому не жалуюсь, но теперь, когда ты рядом со мной, я решилась открыться тебе. Мне тяжело. Знаю, надо терпеть, и я терплю, но и терпение может лопнуть. Поговори с ним, отец! Убеди его в пагубности его образа жизни! Ведь он весь в грехах, как в репьях! Ему не будет прощения на том свете! Он должен опомниться, он должен взойти в себя!
Князь Олег почувствовал себя виноватым. Ведь ещё до свадьбы его предупреждала княгиня Ефросинья - Юрий слывет потаскуном. Олег не внял тому предостережению, отнесся к нему легковесно, полагая, что в жизни князя не это главное и что в браке Юрий угомонится. Но вот Юрий - зрелый муж, отец семейства, уже и дочь замужем, а он так и не угомонился. Анастасия явно страдает. Ему было жалко дочь. Он тогда кратко сказал:
- Постараюсь урезонить его.
Следом за дочерью князь Олег принял Ивана Мирославича. Внимательно выслушал его и велел отдать приказ завтра же выступать рязанскому войску дальше на Литву, дабы домой вернуться не с пустыми руками, а с добычей. Иван Мирославич заметил, что когда он рассказал князю о настроении воев и о том, что они не хотят видеть на городской стене прямо перед собой повешенных, щека князя слегка подергивалась. Князю неприятны были напоминания о казнях. Неприятно было ему слышать и о том, что даже воины, притерпевшиеся ко всему, даже и они изъявляют беспокойство.
Глава восьмая
Олег увещевает зятя
- Охолонь, Юрий Святославич, не обижай соотечественников! Не ожесточай свое сердце и помни: одна жестокость влечет за собой другую. Губишь других - губишь себя...
Так увещевал Олег Иванович зятя. Беседа шла во дворце Юрия Святославича. Смоленский князь усадил рязанского на свой престол с высокой резной спинкой, роскошно отделанный, а сам сел пониже - тем подчеркивал высочайшее к нему почтение.
- Ненавижу! Не могу терпеть их! - твердил Юрий Святославич в ответ на увещевания тестя, и в глазах его порой взмелькивало что-то дикое, что-то жуткое.
Такую муть, такую жуть можно увидеть в глазах разъяренного быка, готового вздеть на рога любого, кто посмеет его обидеть. В повадках и телесной стати Юрия Святославича и было что-то бычье. Особенно, когда он, кем-нибудь задетый, наклонял голову и смотрел исподлобья. Князь Олег нередко любовался его удалью, ловкостью и задором, изъявляемых им в битвах, на воинских играх, на охоте, пирах. А сейчас его взяла оторопь - столько мути, зла и ярости бушевало в глазах зятя!
Пересев на лавку рядом с зятем, Олег Иванович на правах тестя попытался внушить ему мысль о том, что княжеская власть должна быть сопряжена с благочестием. Благочестие укажет грань, очертит пределы широкости наших характеров, отвратит от суеты и непотребных поступков. Оно научит прощать заблудших, не смешивать дело государствования с личной местью. Казнь одного невиновного умножит и число твоих врагов в десятки раз, ибо за казненным - его семья, его друзья и сочувствующие, рано или поздно отяготит твою душу сознанием непоправимой вины.
Чтобы не оставить свои доводы голословными, Олег Иванович рассказал, как лет тридцать назад, потеряв свой престол, отнятый у него Москвой и переданный Владимиру Пронскому, он, Олег, смертельно возненавидел пронского князя. Не раз говорил себе - как только вернет себе престол - казнит Владимира. Но, победив и взяв его в полон, казнить не стал - Господь избавил от такого страшного искуса - а наказание ограничил лишь тем, что посадил его в темницу. Да и то позднее пожалел о том - в темнице сиделец заболел, видно, не выдержал скверных условий и умер. И, кто знает, не затаил ли недоброе мстительное чувство к нему, Олегу, пронский князь Иван, сын Владимира? Не отыграется ли после смерти Олега на его сыновьях?1
Слушая, Юрий Святославич мычал и мотал головой. Он был несогласен. Для того, чтобы принять доводы тестя, надо было избавиться от злобства и ненависти, которыми была переполнена его душа. Злобы в нем было с избытком. Да и закваски он был иной. Старому князю Олегу была известна такая порода людей - в них сильно начало от Диониса, этого греческого бога земли и плодородия, вина и опьянения, плотской любви. Юрий - сын как бы самой природы, и то, что в нем заложено природой - не поддается переделке. Ему не хватает гармонии, соразмерности и самоограничения. Он не в состоянии держать себя в ежовых рукавицах - жизненная сила плещется из него через край. Не он правит своей жизненной силой, а она - им. Тем не менее, Олег Иванович продолжал убеждать зятя одуматься, охолонуть, покаяться и усмирить себя.
- Пойми, зять, без этого нельзя. Это - наш путь, русский путь спасения.
Юрий Святославич перестал мычать.
- Что ж, отец, по-твоему, и князя Романа Брянского не стоило казнить?
- И православного Романа Михайловича Брянского не стоило казнить, твердо сказал Олег Иванович. - Он не виноват, что его предшественники уступили Брянск литовскому князю Ольгерду и признали себя подданными Литвы. Как подданный, он счел себя обязанным исполнить поручение Витовта - быть его наместником в Смоленске. Ему ничего не оставалось, как соглашаться.
- Ты говоришь - Роман не виноват, - возразил Юрий Святославич. - А я виноват, что оказался в изгнании? Что на мой стол сел брянский князь? Я ведь не полез и не лезу на чужой стол. Не лезу, например, на тот же брянский стол. А если бы сел там - пусть покарал бы меня сам Господь.
Олег Иванович сказал:
- Но теперь справедливость восстановлена. Ты в силах и вправе прощать. И я бы хотел, чтобы ты, зять мой, не убивал не только невинных, но и тех, кто поневоле оказались виновными. Таких немало, и великодушие по отношению к ним поднимет тебя в твоих собственных глазах и в глазах своего народа.
Исполненному жаждой мщения Юрию Святославичу трудно было согласиться с такими доводами, но во всем свете не было такого человека, которого он почитал и уважал бы так, как князя Олега Рязанского. И он ответил:
- Я поумерю свой пыл, отец. Даю тебе слово.
Удовлетворясь этим обещанием, князь Олег сообщил, что завтра он с войском уйдет на Литву, а, возвращаясь домой, возможно, минует Смоленск. Так пусть он, Юрий, помнит, - Витовт не оставит его в покое. Надо быть наготове. И коль придется невмоготу - пусть даст весть. Рязань придет на выручку.
Юрий поблагодарил. Как бы между прочим Олег Иванович спросил:
- До меня дошел слушок, что ты воспылал страстишкой к некоей Ульяне Вяземской. Это что - сплетни?
Застигнутый врасплох таким вопросом, Юрий Святославич слегка даже смутился. Затем, со свойственной ему прямотой, ответил:
- Признаться, отец, мне люба та женщина. Что со мной поделать - охоч до женок. Но со страстишкой я справлюсь. Обуздаю себя, даю тебе слово.
Искренний ответ зятя, даже и не попытавшегося оправдаться, пришелся по душе тестю. Князь Олег охотно поверил ему, хотя, как покажут дальнейшие события, Юрий сдержит лишь первое слово - прекратит казни, но другое слово, в отношении Ульяны... впрочем, об этом ещё будет сказано.
Глава девятая
Враги остаются врагами
Они были смертельными врагами - Витовт Кейстутьевич и Юрий Святославич, за спиной которого стоял ещё один смертельный враг Витовта Олег Рязанский.
Испытавший позор поражения на Ворскле, Витовт никак не мог смириться с потерей Смоленска, этого лакомого кусочка, который открывал двери и на Рязань, и на Москву. Осенью 1401 года он встал под Смоленском с большим войском, хорошо оснащенным пушками. Юрий Святославич предпринял все необходимые меры для обороны города. Приказал раздать оружие всем горожанам, способным встать на защиту города. Велел сложить возле мощных крепостных стен поленницы дров и разместить котлы с водой - для приготовления кипятка - ошпаривать противника со стен. Распорядился обложить крыши домов дерном.
Объезжая со свитой город на коне, Витовт видел и знал о приготовлениях города к обороне. Но он знал также и то, что должен взять этот город. Нельзя было ему возвращаться в Литву ни с чем. Он вернется в Литву победителем, и женщины встретят победителей песнями и будут бить в ладоши, как это было в обычае с древних лет.
За всю свою ещё недолгую, но бурную жизнь, порой висевшую на волоске, Витовт имел дело со многими врагами. То его врагом был магистр Тевтонского ордена, который ставил своей целью окатоличивание Литвы; то, примирясь с немцами, схватился с Ягайлом, на совести которого была насильственно оборванная жизнь Кэйстута - отца Витовта. То врагом своим считал Железного Хромца вкупе с Темир-Кутлугом и Едигеем...
