Наум Синдаловский - Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах
Как-то раз в дом князей Салтыковых пришел с обыском отряд красногвардейцев. Солдат встретила глубокая, чуть ли не выжившая из ума старуха, плохо говорившая по-русски. Командир отряда обратился к престарелой княгине: «Мадам, именем революции все принадлежащие вам ценности конфискуются и отныне являются народным достоянием». Старуха не возражала, помогала красноармейцам собирать драгоценности и произведения искусства. Напоследок потребовала: «Если вы собираете народное достояние, извольте сохранить для народа также и эту птицу», – и подала клетку с облезлым попугаем. «Мадам, народ не нуждается в этом… попугае», – возразил командир. «Но это не простой попугай, а птица, принадлежавшая Екатерине II, эта птица историческая». Она щелкнула пальцами и, если верить легенде, попугай хриплым голосом запел: «Славься сим Екатерина! – помолчал и завопил: – Платош-ш-а!!» Видимо, речь шла о Платоне Зубове, известном фаворите императрицы. Говорят, отряд сдал-таки попугая куда следует. Но куда он затем делся – умер от голода или от старости, неизвестно.
Впрочем, смерть в то время была явлением обыкновенным. По воспоминаниям современников, очень многим помог выжить Алексей Максимович Горький. Рассказывают, что в голодном Петрограде он выдавал справки самым разным дамам – знакомым и незнакомым – приблизительно одинакового содержания: «Сим удостоверяю, что предъявительница сего нуждается в продовольственном пайке, особливо же в молочном питании, поскольку беременна лично от меня, от буревестника революции». Срабатывало будто бы безотказно.
Сам Алексей Максимович, как утверждает легенда, на вопрос, как бы он определил время, прожитое при советской власти, ответил: «Максимально горькое».
При поддержке Горького в конце 1919 года в Петрограде организуется знаменитый Дом искусств, вошедший в литературную историю под аббревиатурой «ДИСК». Он разместился в доме, построенном в свое время для обер-полицмейстера Санкт-Петербурга Н. И. Чичерина. С середины XIX века дом этот перешел в собственность купцов Елисеевых, которые, по легенде, сразу после большевистского переворота замуровали в его стены пресловутое «елисеевское серебро». По воспоминаниям очевидцев, обитатели Дома искусств – писатели и художники, сценаристы и режиссеры – после очередного получения «особо экзотического пайка, состоявшего из лаврового листа и душистого перца, с голодным блеском в глазах бросались выстукивать коридоры».
В Кунсткамере из поколения в поколение передается детективная легенда об утраченной в то бурное революционное время голове казненной при Петре I за детоубийство Марии Гамильтон. Голова хранилась заспиртованной в стеклянной колбе. Будто бы спирт вскоре после революции был использован неким неразборчивым комиссаром по прямому назначению. А голова исчезла. Перепуганные хранители обратились к матросам стоявшего у причала напротив Кунсткамеры корабля с просьбой найти голову «английской шпионки». Матросы пообещали. Однако из этого ничего не вышло. Корабль ушел, и матросы надолго пропали. Чуть ли не через год, как рассказывает легенда, они неожиданно появились в музее и предложили изумленным смотрителям взамен одной головы английской леди целых три головы… басмачей. Говорят, эти головы до сих пор находятся в экспозиции Кунсткамеры.
В 1918 году в Петрограде был открыт один из первых музеев при новой власти – Музей академических театров. Ныне это Музей театрального и музыкального искусства. Идея его создания владела умами петербургских актеров в давние, еще дореволюционные времена. В основу предлагалось положить экспозицию первой выставки театральной старины, собранной в 1908 году. Но не было постоянного помещения. Сохранилось предание о том, что однажды делегация актеров пришла с этим предложением к директору императорских театров Теляковскому. Владимир Аркадьевич вежливо выслушал, проявил заинтересованность, но сослался на отсутствие специального помещения. Провожая делегацию, он будто бы сказал: «Не в моей же квартире музей устраивать…» Прошло время. После революции все театры были национализированы, квартиры влиятельных особ реквизированы, и Музей академических театров по иронии судьбы разместился в квартире бывшего директора императорских театров.
В том же году получил статус дворца-музея и был открыт для посетителей Юсуповский дворец на Мойке. В Синей гостиной, предназначенной для приема великих князей, в свое время, как передает легенда, находились три столика со столешницами, инкрустированными старинной римской мозаикой. В наши дни, рассказывают экскурсоводы дворца-музея, в гостиной только один столик. Еще два будто бы после революции оказались в Эрмитаже. Так это или нет, никто, пожалуй, теперь не знает, но вот уже многие годы эти столики являются предметом спора между двумя музеями.
Одна из легенд послереволюционного Петрограда повествует о том, как в 1918 году Петроградский губисполком получил телеграмму из Царского Села, которая сообщала, что после бегства белогвардейцев в одном из прудов Екатерининского парка нашли сброшенный с пьедестала обезображенный бюст Карла Маркса. В Царское Село спешно была направлена комиссия во главе со скульптором Синайским, будто бы автором памятника основателю марксизма, созданного в рамках ленинского плана монументальной пропаганды. К приезду высокой комиссии бюст был уже установлен на постамент и укрыт белоснежным покрывалом. Предстояло его вторичное торжественное открытие. Под звуки революционного марша покрывало упало, и Синайский в ужасе отшатнулся. Перед ним хитро и сладострастно улыбался, склонив едва заметные мраморные рожки, эллинский сатир – одна из парковых скульптур Царского Села. Синайский, рассказывает легенда, осторожно оглянулся вокруг, но ничего, кроме неподдельного революционного восторга на лицах присутствовавших, не заметил. «Памятник» великому основателю был открыт.
Одновременно с установкой новых памятников согласно ленинскому плану монументальной пропаганды предполагалось убрать с улиц и площадей города ряд памятников, не отвечавших идеологическим пристрастиям и художественным вкусам новых хозяев. В результате Петроград лишился нескольких памятников основателю города Петру Великому. Были уничтожены монументы «Царь-плотник» и «Петр I, спасающий моряков», стоявшие на набережной Невы напротив павильонов Адмиралтейства, и памятник Петру I на Сампсониевском проспекте. Легенда того времени утверждает, что как минимум один из этих памятников чудом сохранился: его будто бы спрятали в Неве, на глубине трех метров, напротив Летнего сада. Здесь надо оговориться, что в свое время копия скульптуры «Царь-плотник» была подарена Петербургом голландскому городу Саардаму. Там она сохранилась в первозданном виде, и уже в наши дни голландцы изготовили копию с копии и, в свою очередь, сделали Петербургу ответный подарок. Эта копия и украшает сегодня Адмиралтейскую набережную.
Во время одного из модных в то время революционных субботников была разобрана замечательная ограда Собственного сада у западного фасада Зимнего дворца. «Вина» ограды состояла в том, что ее кованые звенья содержали в своем рисунке символ российской государственности – двуглавого орла. Орлы были выломаны и, видимо, переплавлены в печах металлургических заводов. Сама же ограда была перенесена на проспект Стачек, а гранитные пилоны и цоколь, по преданию, были использованы для мемориала на Марсовом поле. Правда, по другой легенде, «блоками красного песчаника от ограды Собственного сада облицован цоколь здания, стоящего на углу Почтамтской улицы и Конногвардейского переулка». Для памятника же на Марсовом поле будто бы взяты гранитные блоки Сального буяна, разобранного еще в 1914 году.
Летом 1917 года во время рытья канавы для водопровода на острове Голодай рабочие наткнулись на гроб с останками некоего военного в форме николаевского времени. И хотя гроб был один-единственный, по городу пошла гулять легенда о том, что найдены гробы с казненными декабристами. Легенда имела такой мощный резонанс среди художественной и научной общественности, что на ее основании на месте этой случайной находки в 1926 году был установлен обелиск в память о пяти казненных, существующий до сих пор.
С приходом к власти большевиков Петроград охватила лихорадка переименований – идеологическая болезнь, метастазы которой с поразительной скоростью распространились на все сферы городского хозяйства. Эпидемия началась в 1918 году, достигла своего пика в начале пятидесятых и, похоже, продолжается до сих пор. Так велика была заданная скорость. Все, что по тем или иным причинам не могло быть разрушено, переименовывалось.
В 1923 году Петроградский губисполком упразднил старые названия трех параллельно идущих улиц: Фурштатской, Захарьевской и Шпалерной, присвоив им имена революционеров Ивана Каляева, Петра Лаврова и Ивана Воинова. Этим же постановлением Сергиевская улица переименовывалась в улицу Чайковского, в память о композиторе Петре Ильиче Чайковском, который учился в училище правоведения, находившемся вблизи этой улицы на набережной Фонтанки. Тем не менее появилась легенда о том, что Сергиевской улице присвоено имя известного в свое время народника Николая Васильевича Чайковского, однофамильца композитора. Легенда получила настолько широкое распространение, что редколлегии справочника «Весь Ленинград» за 1926 год пришлось рядом с топонимом «Улица Чайковского» в скобках дать разъяснение «комп.», чтобы доверчивый обыватель не спутал великого композитора с бывшим народником, позже – откровенным врагом советской власти Н. В. Чайковским.
