Записки о московской войне - Рейнгольд Гейденштейн

будут доступны благоразумным внушениям; во всяком случае король вполне все предоставляет на их волю: или постановить, что желают относительно этого вопроса об избрании, или совсем его устранить. Таково же его мнение и о другом пункте, — относительно утверждения согласия между сословиями, о чем король счел нужным предложить на втором месте. Сами они отлично помнят, с какою ревностью настаивали они на съезде Ендржеевском о том, чтобы этот вопрос был вновь предложен к обсуждению, и как усердно потом просили о том же короля[62]. При общей печальной судьбе почти всех государств и при теперешних смутных обстоятельствах, мы однако, продолжал Замойский, имели особенное счастье, так что даже до сих пор отлично сохранили внутреннее согласие, а оно только почти и основывается на том, чтобы с обеих сторон удерживаться от несправедливостей и оскорблений:  [289]  решать что либо не путем насилия или чрезвычайных мер, но согласно с признанным правом и существом дела, а в особенности, чтобы воздавать всем то, что каждому принадлежит. Это относится не только к имуществу, но и к почестям и прерогативам, ибо в этом одном и заключается справедливость; справедливость же есть основа государства и согласия, которым оно держится. Никто не сомневается, что это государство главным образом покоится на двух сословиях: духовном и светском. По этому пусть сами те, которых дело касается, посмотрят и выскажутся, должно ли рассуждать об этом деле или оставить эти рассуждения? Существуют ли какие недостатки в наших судах, лучше всех могут решить те, которые занимаются судебными делами; но во всяком случае нельзя скрыть того, что в короткое время в них в такой степени умножились злые каверзы, что не мало людей, оставив более важные занятия, всецело предались выдумыванию юридических уловок и хитростей, чтобы ловить в них других. Король предложил им свое содействие, если они признают потребность каких либо исправлений в этой области: они могут воспользоваться его содействием, если им угодно; но он не будет навязывать его против желания. После этого Замойский начал говорить о Ливонии, описав ее положение, сообщил о ходе переговоров с Московским царем относительно мест, удерживаемых Шведами, упомянул о несправедливых действиях Шведов, и в особенности настаивал на соображениях, которые должны были убедить (слушателей), что не следует позволять кому либо из соседей укорениться там. Всякий раздел власти — дело не надежное, а в провинции, недавно приобретенной, пока колеблющиеся умы людей не свыклись с законами и учреждениями, такое совместное господство исполнено опасностей; ни один благоразумный народ не пускал соседа в новую провинцию, в особенности людей одного и  [290]  того же происхождения и языка с туземцами, а тот, который допускал, то тотчас и раскаявался в том.

После этого Замойский сообщил об угрозах Татар и беззаконных действиях казаков, способных вовлечь государство в неожиданную войну. На предъидущем сейме было принято предложение, по которому предоставлена была королю чрезвычайная по отношению к ним юрисдикция на известный только срок[63], и теперь необходимо либо держать их (казаков) в повиновении, либо помышлять о начатии войны с Татарами. Наконец, была речь о жалованье солдатам. На прежних сеймах были утверждены предложенные для этого налоги, пусть теперь сами они рассмотрят, хватит ли их на жалованье и на уплату долгов, сделанных у иностранных государей, на защиту Ливонии, на войну Татарскую; пусть расследуют, от кого также зависело, что эти налоги были внесены слишком поздно и меньше надлежащего — хотя, как они увидят, при взимании этих налогов соблюдались и верность, и величайшее усердие. Что касается военных людей, сказал Замойский, то они оказали такие услуги, что забота о них должна стоять на первом плане; так как они сражались за славу и честь Польского народа не только с воинственным врагом, под городом весьма укрепленным во всех отношениях, во время самой жестокой зимы, но и ничем достаточно не снабженные и почти полуобнаженные, боролись с трудностями климата и погоды, и почти с самою природой. Я ничего здесь не буду говорить о Ливонии, продолжал Замойский, провинции, некогда весьма цветущей и даже теперь изобилующей всякими средствами, которая приобретена благодаря их твердости; но о том, на сколько они своею доблестью подняли наше имя в глазах иностранцев, могут засвидетельствовать те, которые помнят, каким (малым)  [291]  значением пользовалось оно у иностранцев после отъезда Гейнриха, когда все находились в страхе и трепете от Татар; пусть они справятся, каково теперь общее мнение об их доблести, после того как, победив могущественнейшего врага они не только возвратили некоторые потерянные провинции, но еще приобрели новые. Однако и это не ценится им еще так высоко, как то неоценимое сокровище, которое республика приобрела в них самих, в наличности множества храбрых мужей, одушевленных таким духом и так привыкших к войне, что они с величайшею готовностью пойдут на встречу всякой опасности, угрожающей государству. По этому пусть сословия не обманут надежды тех, которые не задумались отдать все свое достояние, пролить кровь и отдать даже самую жизнь, чтобы только не уронить достоинства Польского народа; при этом они не благодеяние окажут чужим людям, но заплатят должное вознаграждение за труды и храбрость собственным братьям и близким. Вот все, что король считал нужным предложить им теперь, сказал Замойский; они сами теперь видят, согласно ли это с тем, что распространяли в народе некоторые с неблаговидною целью?”. Затем, обратившись к королю, он сказал, что желал бы, чтобы за его столь великие подвиги была воздана ему, по крайней мере, хоть такая же благодарность, которая обыкновенно воздается в добром и благо-устроенном государстве за гораздо меньшие заслуги не только королю, и притом королю, столь любящему государство, но и всякому предводителю войска; впрочем, вследствие величия своего духа он не нуждается в утешениях, ибо в этом величии заключается гораздо лучшая защита против всяких ударов судьбы и больше силы для перенесения обид от недоброжелателей, нежели у последних хватит средств для сокрушения оного. Не должно сомневаться, что эти самые оскорбления от некоторых людей еще более послужат к  [292]  прославлению его чести и имени. Всякий, кто ознакомится с его подвигами, будет удивляться столько же тому, что он действительно совершил столь великие дела, сколько тому, что, при столь многочисленных противопоставляемых ему затруднениях, он вообще мог предпринять оные. Это самое величие его духа ручается за то, что оскорбления и обиды не отвратят его от дальнейшего служения пользам государства, как он это раньше делал. Обращаясь к жолнерам, Замойский просил их не думать, чтобы на столь мужественных и добрых гражданах могло лежать пятно