Записки о московской войне - Рейнгольд Гейденштейн

было дано приказание заботиться о том, чтобы не понести по нерадению какого либо вреда. Условлено было с Литовцами, что они пошлют помощь, если обнаружится какое либо движение в соседней Ливонии; то же самое было условлено чрез Райнгольда Гейденштейна с Прусским герцогом, так как и он был соседним государем Ливонии. С другой стороны, так как отправленные к Московскому царю великие послы, коим, как мы выше сказали, дано было поручение устроить мир между Шведским королем и Московским царем, уже были в дороге, то им было через курьера сообщено о том, чтобы они не упоминали совсем об этом и предоставили бы Шведу самому делать свое дело. В августе месяце король выехал из Гродна в Вильну; туда прибыли к нему в то же время и Аламанний и Варшевицкий, окончив свои посольства. Когда ожидали дня открытия сейма, пришло известие, что воевода Валашский — Янкул (Jancola) попался в наши руки. Последний, как мы выше указали, был по происхождению из Трансильванских Саксов и человек незнатного рода. Выдумав, будто происходит из рода Валашских господарей, он, благодаря содействию Ахмета паши, достиг княжеской власти над этой провинцией, и уже сначала тотчас показал в какие отношения он станет к королю; против обычая своих предшественников, он никогда не посылал никаких послов к королю, затем стал наносить разные оскорбления королю и его подданным, несколько раз перехватывал королевские письма к Турецкому султану, распечатывал их и распечатанными отсылал назад; пытался всевозможными способами возбудить ненависть и презрение против короля и королевского сената; сделал нападение на несколько соседних имений дворян, грабя, убивая и предавая все огню; избив раз королевских людей за то, что они пришли требовать назад свое имущество и за получением [282] суда, он заключил их в тюрьму. Когда король, возмущенный этими оскорблениями, как мы раньше сказали, обратился по поводу их к Турецкому султану и потребовал, чтобы султан удалил Янкула из Валахии и оградил его от подобных оскорблений, в противном случае обещая принять решение собразное своему достоинству, то дело это было отложено. Но теперь, когда он был вызван к турецкому двору, а на его место преемником был послан другой, то Янкул, ограбив провинцию и набрав всего и собрав также отряд людей, задумал уйдти в Венгрию, находившуюся под властию цезаря; но он боялся идти туда прямо, так как думал, что все дороги заняты Трансильванцами. Поэтому он сделал обход и пытался пробраться через провинцию Польской области Покутье; но здесь Николай Язловецкий, староста Снятинский, и некоторые другие из королевских областей уже знали по слухам о его бегстве и стали преследовать его; таким образом он был ими пойман и отведен во Львов. Король тотчас написал Николаю Сенявскому, начальствовавшему над пограничньм войском в Руси, и к Николаю Гербурту, старосте Львовскому, чтобы они по народному праву совершили над ним смертную казнь, конфисковал его имущество и отправил надворного подскарбия Гиацинта Млодзевского принять имение в казну, а жене и детям назначил ежегодное содержание.

Между тем наступило время сейма. Король назначил сейм на 2-е октября. Так как Московский царь обещал остановить свои наступательные действия против Нарвы только до прибытия великих послов, как это от него требовали, то король опасался, как бы не оказаться неготовым к принятию нужных решений, в случае, если бы послам не удалось удержать царя при том же обязательстве далее, и потому он полагал, что ему не следует откладывать, но как можно скорее условиться о всем с сословиями. Кроме  [283]  того, нужно было в провинции Ливонии учредить законы, поставить правительственных чиновников, дать гарнизоны, про-виант, всякие военные снаряды и другие необходимые средства для защиты против неожиданных нападений; нужно было возобновить упавшие укрепления, устроить новые: во всем этом чувствовался недостаток, так как с одной стороны страна была опустошена непрерывною войной, длившейся в продолжение столь многих лет; частью же потому, что все передано было неприятелем в таком виде, в каком обыкновенно передается то, что сдается по неволе и уступая силе оружия; поэтому король, как мы выше упоминали, полагал, что все это нужно ему устроить согласно с мнением сейма. При этом также и речь посла татарского, о коей мы выше сказали, объявившая как бы войну, сильно тревожила короля. Так как к тому же присоединились еще получаемые часто из Руси слухи о начавшемся брожении, что Татары будто уже совсем готовы пуститься в поход, то поэтому уже раньше король приказал Замойскому отправить к Сенявскому, начальнику пограничного Русского войска вперед 22 хоругви всадников, находившихся на службе под Псковом. Но, хотя в это время Татары еще не брались за оружие, однако король, видя, что малейший повод может их побудить вторгнуться в его владения, считал сообразным своему достоинству и славе своих подвигов принять такие меры, чтобы заставить их также бояться за себя самих и освободить государство не только от их набегов, но и от всякого страха опустошений в будущем. О средствах, как этого достигнуть, не нарушая мира с Турками, он намерен был сделать свои предложения на сейме, которые и следовало обсудить совокупно со всеми чинами. Кроме того, нужно было заплатить жалованье солдатам. Хотя на частных сеймиках был разрешен налог для этой цели, однако налог этот собирался в далеко меньшем количестве, чем нужно было  [284]  для уплаты жалованья, равно как и для уплаты некоторых других долгов, и кроме того низшая против ожидания сумма еще умалялась частию вследствие небрежности, частию по вине некоторых сборщиков, так как они приносили то меньше, чем должны были, то слишком поздно; поэтому король полагал необходимым обратиться к сословиям для постановления по этому делу надлежащих решений. Хотя король помнил, чего от него требовали от имени всего народа на прежнем сейме, и что обещал он относительно утверждения известного порядка для времени безкоролевья и для выборов короля, однако ему казалось пока еще несвоевременным приступить к этому предмету, так как еще не зажили вполне раны от прежних смут безкоролевья, и не касаясь оных, нельзя было рассуждать о предполагаемых мерах. Не смотря на то, что таковое было мнение большей части старших сенаторов, у которых он по обыкновению письменно спрашивал совета, тем не менее, в виду того, что по усиленным просьбам земских послов он обязался на первом же сейме поднять об этом речь, король полагал, что ему невозможно уже отступать от своего обещания. Равным образом такого же взгляда он держался относительно попытки водворить согласие между светским и духовным сословиями; хотя он тоже считал при данных обстоятельствах неудобным приступить