Финно-угорские этнографические исследования в России - А.Е Загребин

день и т.д.), автор не только раскрывает использованный им в таблице метод построения, но и отмечает значение своего опыта класси­фикации в деле изучения древней истории. Высказанные им предпо­ложения по сей день являются побудительными мотивами для научных дискуссий в области урало-алтаистики и финно-угроведения. Ясно, пожалуй, только одно: объединенные им языки народов «гуннской груп­пы» (мордвы, марийцев, коми-пермяков, удмуртов в Европе, манси, хан­тов и барабинских народов в Азии, совместно с финнами, саамами, эстон­цами, венграми, а также с ливами) составляют этноязыковое единство.

Своей классификацией Страленберг выразил одну из ключевых идей финно-угроведения о том, что народы, говорящие на родственных языках, в настоящее время живущие частью в Сибири и частью в Европе, в древности составляли один народ, одну культуру, пережитки которой, скорее всего, существуют и поныне. Вместе с тем, необходи­мо отметить, что работа Страленберга, вопреки распространенному мнению, опиралась не только на сопоставление лингвистических дан­ных, но и на другие критерии. Так, например, народы четвертой груп­пы — калмыки, монголы, тангуты и маньчжуры — были объединены не по языковому, а религиозному признаку и принадлежности к единой древней общности. Народы Южной и Северо-Восточной Азии, имею­щие мало общего в языковом отношении, образовали пятую группу в силу административной подчиненности властей Сибирской губер­нии. В основу выделения шестой группы народов, обитавших между Черным и Каспийским морями, был также положен преимущественно территориальный принцип.

Современник Страленберга, русский ученый и государственный деятель В.Н. Татищев, к вопросам происхождения и классификации народов также подходил с историко-лингвистической точки зрения, порывая с прежней традицией, возводившей происхождение современ­ных европейских и других народов к библейской истории о Ное и его сыновьях. Татищев отмечал: «...оное весьма сумнительно; ибо чрез так много 1000 лет народы преходя мешались, иногда пленниками и покоренными себе размножались, иногда пленением и обладанием от других язык свой переменить и оставить принуждены были». И далее: «Доказывать языками произшествие народов есть междо всем наилучший способ», пишет он, веря в непрерывность исторического процесса на территории европейской и азиатской России и, что древ­ние народы «не исчезли, но где-либо под другими именами доднесь остались». Татищев дает классификацию всех народностей и пле­мен, живущих в Российской империи, выделяя 3 большие группы — скифы, сарматы и славяне. К «скифам», помимо ряда древних наро­дов, в основном были отнесены тюрко-монгольские народы, к потом­кам «сарматов» — финны, вотяки, болгары, весь, емь, корелы, меря, мордва, мещера, мурома, чудь, югра и т.д., то есть в основном финно­угорские народы. В своей работе «Разговор двух приятелей о пользе науки и училищ» он пояснял: «Главной поданных русских язык сармат­ской, по сей день употребляют разные народы, яко финны и корелы, лапландцы и самоеды, вотяки, пермяки, зыряне, вогуличи, остяки, мор­два, чуваши, черемисы и пр.».

Скифская принадлежность языка и культуры «чудских народов», под которыми понимались ливы, эстонцы, ингры, финны, карелы, саамы, коми-пермяки, марийцы, удмурты, коми-зыряне, ханты и венгры, была очевидна и для М.В. Ломоносова. Подробно рассматривая и сопоставляя сведения о скифах, содержащиеся в работах античных авторов и средневековых хронистов, Ломоносов пишет о былом могуществе Чуди на европейском Северо-востоке, миграциях и славяно-финских взаимовлияниях.

Суммировавший на страницах «Всеобщей Северной истории» от­крытия своих предшественников А.Л. Шлёцер выделил четырнадцать групп финно-угорского происхождения, включая саамов, финнов, каре­лов, эстонцев, ингров, ливонцев, зырян, пермяков, вотяков, черемисов, мордву, вогулов, остяков и венгров. Он попытался подвести своеобраз­ную итоговую черту под начальным этапом этноязыковой классифика­ции, хотя и оставил немало свободных мест для последующих интер­претаций. Например, язык чувашей, следуя ранее сложившемуся мнению, он связал с волжско-финским языковым субстратом, хотя его российский коллега и корреспондент И.Э. Фишер отмечал серьезное отличие чувашского языка от языков «чудского корня», поскольку об­наруживал в нем преобладание тюркского компонента[7].

Фишер, обладавший личным полевым материалом, собранным в сибирской экспедиции в 1740-1745 гг., писал о том, что языки обско-угорских народов имеют много общего с «чудским языком»: «...то есть с языком тех народов, которые в разных своих диалектах показывают однако всеобщее начало и одинаковое происхождение: я разумею Эстландцов, Финнов, Лапландцев, Зырян, Пермяков, Вотяков, Черемису, Мордву и Чуваш...». Гипотетичность происхождения чувашей была не единственной проблемой ученых-классификаторов XVIII в. Не менее остро вставала проблема доказательства родства обско-угорских народов и венгров и происхождения башкир, подсказанная тем же И.Э. Фишером. Сопоставляя данные русских летописцев со сведениями средневековых немецких и венгерских историографов, предполагая, что в древности югры (предки венгров) и манси жили совместно на р. Урал, Фишер резюмирует: «Ежели по тому Югры и Вогуличи один народ, и ежели сии Югры прародители нынешних Венгров, то не оспоримо следует, что древние Вогуличи в разсуждении нынешних Венгров тоже самое суть». В подтверждение своей гипотезы он приводит сравнительную таблицу, в которой сопоставляет произнесение слова «Бог» и числитель­ные от 1 до 10, 100 и 1000 в венгерском, мансийском, хантыйском, уд­муртском, марийском и финском языках. Что касается происхождения башкирского народа, исследователь отмечал: «О башкирцах кроме того известно, что происходят они не от Татар, хотя ныне говорят по Татар­ски; чего ради они от Киргизких Козаков, своих соседей, называются Уштяки (Остяки) т.е. чужестранцы. И я не сумневаюсь, что, если бы были у нас остатки древняго башкирского языка, то нашлись бы в нем многие следы ныняшнего Венгерского языка, как сие известно в разсуж­дении Вогуличей, и других Чудских народов; ибо в Венгерском языке почти половина представляющихся глазам и каждому известных вещей означается Чудскими, и особливо Вогульскими словами». Обобщаю­щий труд Фишера «Vocabularium Sibiricum» охватывал лексические ма­териалы 40 различных языков, дополненных пространными справками этно- и топонимического содержания и стал одним из первых опытов создания этимологического словаря финно-угорских языков.

На этом пути бывали и ошибки, как это случилось, например, с М.В. Ломоносовым, включившим в число «чудских поколений» ава­ров. Аналогичный случай имел место с латышами, которые были отнесены И.Г Георги к числу народов финского происхождения. Неко­торые ученые пытались идти дальше типологических поисков, в част­ности, финский историк Х.Г. Портан, не ограничившись констатацией фактов этногенетического родства племен «чудского корня», обратил внимание исследователей на актуальность поисков прародины, в сопоставлении с нынешними местами расселения финно-угорских на­родов. Одним словом, все возрастающее бережное отношение науки к ранжированию и каталогизированию создавало некую новую модель, с успехом поглощающую плоды ученой любознательности. Принцип таксономии подсказывал дальнейшие шаги по интерпретации собран­ных в полевых условиях сведений. Тем более, что возвращающиеся на родину по завершении Северной войны (1700-1721 гг.) шведские воен­нопленные, а следом за ними и профессиональные ученые доставили в Европу богатые