Йозеф Томан - Сократ

- Эвое! Эвое!

Сократ длинным прыжком соскочил с лесов прямо к ним, засмеялся счастливо:

- А знаете ли вы, петушки мои, каков заклад? Отец Критона сказал: "Если закончишь статую к назначенному дню - то есть в канун дня рождения моей жены, получишь сверх платы шестнадцать котил неразбавленного хиосского вина". Шестнадцать котил! Добрый хус! Радуйтесь же со мной, мальчики! Выигрыш разопьем вместе!

- Не забегай вперед, - осадил его Симон. - Прежде отец Критона должен увидеть Силена, и, только если он его примет, будет вино.

- Ты прав! - согласился Сократ.

Критон побежал звать отца.

А Сократа вдруг охватили сомнения: торжества, восторгов будто не бывало. Самое тягостное для художника - неуверенность, как-то будет оценено его произведение, - он старался заглушить, яростно разрушая леса, разбивая их молотком, словно одержимый демонами. Друзья помогали ему, относили доски в сторону, очищали пространство вокруг Силена от обломков мрамора.

Сократ мерил изваяние озабоченными, вопрошающими взглядами, когда во двор вошел отец Критона. Седой, высокий, он поднял руку в знак привета и направился к Силену. И вдруг попятился в каком-то изумлении, да так и замер. Долго молча смотрел он, на лице его прорезались морщины. Потом медленно обошел скульптуру, рассматривая ее во всех ракурсах.

Не отрывая от статуи взора, проговорил наконец:

- Невероятно! Он в самом деле танцует! И подвыпил, добрый весельчак... Да он живой, клянусь Зевсом! - Повернулся к Сократу. - Ты один его делал?

Сократ ответил утвердительно, и Критонов отец обнял его:

- Не знаю, мальчик, сознаешь ли ты, сколь велико твое искусство. Поздравляю тебя и благодарю за то, что смогу порадовать жену изысканным подарком...

Сократ жадно ловил слова Критонова отца, но посреди его речи вдруг повернулся и бросился в дом - за родителями. Первой он нашел мать. Схватил ее, прижал к своей груди, осыпанной мраморной пылью, расцеловал ей лицо, руки, захлебываясь от счастья и благодарности, оглушил бессвязными выкриками:

- Я с ума сойду! Он сказал мне... нет, ты сама должна услышать, что он говорит! И отец! Где он? Отец! Отец!

- Что случилось? - спросил входя Софрониск, но Сократ уже и его обнимает, целует его руки, жесткие от работы с камнем, и тащит обоих к Силену и к Критонову отцу.

Тот и им похвалил работу сына, похвалил Софрониска - хорошо обучил мальчика, - а под конец произнес слова, значившие для Сократа куда больше, чем любая похвала, чем выигрыш хиосского вина или плата за труд: Критонов отец обещал сказать о Сократе влиятельнейшему человеку в Афинах, Периклу. Перикл собирает вокруг себя всех, кто способен прославить Афины, он поддерживает молодых людей в их первом полете; возможно, Сократа тоже пригласят к нему.

У Софрониска от этого голова пошла кругом. Сам он пробивался трудно сыну открывается дорога, о какой только мечтать! С волнением, чуть ли не гневно, обрушился он на Сократа:

- Не я ли постоянно вбиваю тебе в голову, паршивый мальчишка, что ты унаследовал мое дарование? Ты же ценишь это меньше засохшей оливки!

Затем, размахивая своими большими руками, он обратился к Критону-отцу:

- Клянусь молниями Зевса, велика наша с женой радость, что сына хвалишь ты, такой просвещенный человек, знаток искусства. Я и сам думал, что Силен ему удался, однако твое мнение стоит большего - ведь, когда дело касается сына, невольно бываешь пристрастным... Но меня словно демоны рвут на части, до того бесит меня мысль, сколько он мог бы сделать, если б не шатался по Афинам, не приставал бы ко всем встречным с назойливыми расспросами о вещах и людях, до которых ему дела нет! Теперь, вижу, я не должен более терпеть этого!

Критон-старший видел, как помрачнел Сократ, но спорить с Софрониском не стал.

- Ты строг к сыну, милый Софрониск, так и должно быть. А знаешь, я тоже пожалуюсь на Сократа: он не условился со мной о плате за Силена. И теперь имеет право выжать из меня сколько угодно. - Он улыбнулся Сократу. - Итак, дорогой чудотворец, выжимай!

Сократ в смущении пожал плечами. Напрасно подсказывал ему Софрониск подсчитать стоимость мрамора, его добычи, доставки, затраченного времени, Сократ не в состоянии был произнести ни слова.

Отец Критона ушел с тем, что заплатит ему по собственному разумению. Силена же пускай поставят в его перистиле завтра утром, а плату и выигрыш он пришлет сейчас же.

После ухода Критонова отца начали было прощаться и друзья Сократа, но он крикнул повелительно:

- Всем оставаться! Будет пир! Что-нибудь да найдется в нашем подвальчике, а хиосское пришлют!

Он побежал в дом собрать съестное, и там отец ухватил его за кудрявый вихор и стал трепать, приговаривая:

- Ох и осел же ты, всем ослам осел! Мог потребовать от такого богача хоть тысячу драхм - видишь ведь, понравилась ему статуя! А ты и сам будто опьянел, стоишь, глаза таращишь...

- Я работал с радостью... - тихо возразил Сократ.

Мать ему улыбнулась.

- Но - с моим мрамором, - сердито попрекнул сына Софрониск.

- Полагаешь, отец Критона так скуп, что не заплатит хотя бы за камень?

- Я еще не выжил из ума, чтоб думать так - но где прибыль? А могла быть тучной, сердцу на радость. Я надрываюсь, мать надрывается, мы начинаем стареть... - Горло его перехватило. - Сегодня бы мог принести в дом кучу денег, но ты, олух, проворонил!

- Прости меня, отец. Такая на меня свалилась радость, что как-то не шли у меня из уст слова об оплате...

Софрониск невесело засмеялся.

- Хорош сынок! Слова об оплате у него из уст не выходят, а то, что в эти уста должны входить еда и питье, - это второстепенное, так? Об этом, мол, позаботятся другие?

Долго бы еще точил Сократа отец, словно ионическую капитель колонны на Акрополе, которую он в ту пору обтесывал, но, заговорив о еде и питье, сам почувствовал желание перекусить и остановился. Желание свое он, однако, прикрыл ссылкой на друзей Сократа, которые-де ждут угощения, а среди них тот, кто сейчас важнее прочих, - Критон; тут уж всякую бережливость по боку!

Фенарета с Сократом не выставили на стол во дворе ничего, что хоть отдаленно напоминало бы пышное угощение. Просто вынесли то, чем бы закусить обещанное хиосское вино: лепешки, козий сыр, лук, соленые оливки и затвердевшие медовые пряники. Фенарета тоже сердилась на сына: зачем загодя не сказал, какое событие ожидается сегодня. Теперь вот такой скудный ужин, срам один!

- Ох и недотепа ты, мальчик, - с сердцем сказала она, но тут же в ее черных глазах блеснула ласковая искорка; Фенарета погладила сына по курчавой, как барашек, голове, тоже осыпанной мраморной пылью. - Нет, хорошо, что ты не раззвонил до времени. Еще сглазил бы - и были бы теперь слезы вместо радости.

Стук в калитку! Во двор вошли рабы Критонова отца, внесли корзины с едой и лакомствами, с обещанным хиосским вином и мешочек с серебряными тетрадрахмами. Потребовали, чтобы Сократ при них пересчитал монеты и подтвердил получение трех тысяч драхм. Ясно, как небо Эллады, что Софрониск был доволен сверх меры. И в три тысячи раз вкуснее показались ему изысканные яства, присланные, помимо платы, щедрым и благородным ценителем искусств. Да и все прочие не ленились. Трюфели, лангусты, жареная рыба, паштеты, баранья нога - все мигом исчезало со стола. Пирующие торопились пробиться через эти препятствия к вину.

Вино быстро подняло настроение молодежи - оно становилось буйным.

Софрониск был человек рассудительный, он подумал: не будем с женой мешать им. Пускай козлята пошалят вволю. Чем больше они порезвятся, тем прочнее засядет в памяти Сократа этот знаменательный для него день. Большие события должны завершаться большой попойкой. Так и следует.

4

- Зачем сопрягать драгоценный хиосский топаз с родниковой водой? вскричал Сократ. - Погрешим! Пускай наш язык узнает подлинный вкус этого сокровища среди вин!

Пили, шумели, смеялись, шутили над тем, что Перикл влюбился в Аспасию из Милета, знаменитую гетеру.

Перикл отдал свою законную жену другому мужу и взял в дом Аспасию. Этот поступок до того напрашивался на анекдоты, что даже друзья Перикла не в силах были воздержаться, а уж тем более его политические противники, аристократы и сочинители комедий, чьи злые языки и всегда-то были беспощадны, о ком бы ни шла речь.

На афинских стенах появлялись хвалебные и позорящие надписи. Эти настенные схолии были различны, как различны были люди, писавшие их.

Мир вертится вокруг Эллады,

Эллада - вокруг Афин;

Афины вертятся вокруг Акрополя,

Афиняне вокруг Перикла,

Перикл вокруг Аспасии.

Стало быть, мир вертится вокруг Аспасии!

Демократы оставляли хвалебные надписи - их сейчас цитировал Киреб:

Нищета нас не ожидает

При Перикле не голодают!

- Отлично! И как подходит к тебе, милый пекарь!

- Но есть и другие надписи, ха-ха-ха! Вот послушайте:

О афиняне, возможно ль

Нашему народу