Павел Мельников-Печерский - В лесах (Книга 1, часть 2)
За столом, уставленным келарским кушанием и сластями, привезенными из Осиповки, сидели девушки, толкуя о разных разностях. Сначала беседа их шла вяло, Фленушке не совсем было весело. Досада разбирала ее. Очень хотелось ей недельку-другую еще погостить в Осиповке, да не удалось. Спервоначалу Манефа и соглашалась было оставить ее у Патапа Максимыча до Пасхи, но, заболев в день невестиных именин и пролежав после того три дня, заговорила другое. "Бог знает, буду ль живая я до Пасхи-то,- отвечала старица на просьбы Фленушки и племянниц,- а без того не хочу помереть, чтобы Фленушка мне глаз не закрыла". И казалось, никогда еще мать Манефа не была так ласкова, так нежнак своей любимице, как в эти дни. Фленушке хоть и очень, очень не хотелось ворочаться в кельи на скуку и однообразную жизнь, но, беззаветно любя Манефу, она не решилась ее огорчить. Патап Максимыч был не прочь, чтобы бойкая Фленушка поскорей убралась из его дома. Не то чтоб он подозревал что-нибудь, а сдавалось ему, что сбивает она с толку его Настю. "Какая прежде тихая, какая сговорчивая была у нас Настасья,- говорил он жене, - а проявилась эта Фленушка - сорочий хвост,- ровно ее перевернуло всю. И не думай, Аксинья, унимать ту егозу, не упрашивай Манефу здесь ее оставлять, авось без нее девка-то выкинет дурь из головы". Пыталась было защищать Аксинья Захаровна и Фленушку и дочь, но Патап Максимыч цыкнул, и та замолчала. Накануне Манефина отъезда завела было речь Фленушка, чтоб отпустили Настю с Парашей в обитель гостить да кстати уж и поговеть великим постом. Сама Аксинья Захаровна, видя, что Насте хочется побывать в скиту, сказала мужу, отчего бы и не отпустить их. Придут, дескать, великие дни, девки к службе божьей привыкли, а, живучи в деревне, где помолятся, особенно же на страстной неделе? Патап Максимыч отказал наотрез. Настя знала, что стоит ей захотеть, так она переупрямит отца и во всем поставит на своем: хотела взяться за дело, но Фленушка остановила ее. "Молчи, не приставай к отцу,- сказала она,- пожалуй, испортишь все. Пущай его маленько повеличается, а уж я жива быть не хочу, коли не будешь ты у нас в скиту великим постом, не то весною". Как ни твердо была уверена Фленушка в успехе своего намеренья, все же ей было скучно теперь и досадно. Не люба, не приветна показалась ей родная келья с ее обстановкой, не похожей на убранство богатого дома Патапа Максимыча.
- Рассказывай, Фленушка, все по ряду, как наши девицы в миру живут. Помнят ли нас, грешных, аль из памяти вон? спрашивала Марьюшка.
- Как не помнить.- ответила Фленушка.- Тебе особенно кланяться наказывали.
- Бог их спасет, коль и нас из людей не выкинули,- молвила головщица.
- Кончила подушку-то, что в Казань шила?- спросила Фленушка.
- Дошила, вечор из пялец выпорола,- отвечала Марьюшка.
- Нову зачинай. Настя подарок прислала тебе: канвы, шерстей, синели, разных бисеров, стеклярусу. Утре разберусь, отдам.
- Благодарим покорно,- ответила головщица.- Только нову-то подушку вряд ли придется мне шить. Матушка омофор епископу хотела вышивать.
- Когда это будет, про то еще сорока на воде хвостом писала,- молвила Фленушка.- Матушка не один год еще продумает да по всем городам письма отписывать будет, подобает, нет ли архиерею облаченье строить из шерсти. Покаместь будут рыться в книгах, дюжину подушек успеешь смастерить.
- Ин спроситься завтра у матушки,- сказала головщица.
- Спросись, а Настя тебе и новых узоров прислала,- заметила Фленушка.
- Ну, вот за этот за подарочек так оченно я благодарная - молвила Марьюшка.
- А то узорами-то у нас больно уж стало бедно, все старые да рваные... Да что ж ты, Фленушка, не расскажешь, как наши девицы у родителей поживают. Скучненько, поди: девиц под пару им нет, все одни да одни.
- Параша-то не скучает,- молвила Фленушка.
- Что так? - спросила головщица.
- Да что она? Увалень,- ответила Фленушка.- Как здесь сонуля была, так и в миру. Пухнет инда со сна-то, глаза совсем почти заплыли.
- Что ж это она? Со скуки, поди? - сказала Марьюшка.
- Не разберешь,- ответила Фленушка.- Молчит все больше. День-деньской только и дела у нее, что поесть да на кровать. Каждый божий день до обеда проспала, встала - обедать стала, помолилась да опять спать завалилась. Здесь все-таки маленько была поворотливей. Ну, бывало, хоть к службе сходит, в келарню, туда, сюда, а дома ровно сурок какой.
- Поди же ты, какая стала,- покачивая головой, молвила Марьюшка.- Ну, а Настасья Патаповна что? Такая же все думчивая, молчаливая?
- Поглядела бы ты на нее! - усмехнувшись, ответила Фленушка. - Бывало, здесь водой ее не замутишь, а в деревне так развернулась, что только ой.
- Полно ты! - удивилась головщица. - Бойка стала.
- Меня бойчей - вот как,- оживляясь, ответила Фленушка. - Чуть не всем домом вертит. На что родитель - медведь, и того к рукам прибрала. Такая стала отважная, такая удалая, что беда.
- Поди вот тут,- говорила Марьюшка.- Долго ли, кажись, в миру пожила, на воле-то. Здесь-то, бывало, смотрит тихоней, словечко не часто проронит.
- На людях и теперь не больно говорлива,- молвила Фленушка. - А на своем захочет поставить - поставит. Люта стала, вот уж что называется вьется ужом, топорщится ежом.
- Платьев, поди что нашили им? - спросила головщица.
- Полны сундуки,- ответила Фленушка.- А какие платья-то, посмотрела бы ты, Марьюшка. Одно другого пригляднее. И по будням в шелку ходят. Отродясь не видала я нарядов таких: сережки бриллиантовые, запонки так и горят огнями самоцветными. Параша что! На нее, как на пень, что ни напяль, все кувалдой смотрит. А уж Настя! Надо чести приписать, разрядится - просто королева. В именины-то, знаешь, у них столы народу ставили, ста два человек кормились: день-от был ясный да теплый, столы-то супротив дома по улице стояли. Вот тут посмотрела бы ты на ихние наряды, как с родителями да с гостями они вышли народ угощать.
- В чем Настенька-то была? - спросила головщица.
- Был на ней сарафан шелковый голубой, с золотым кружевом,- рассказывала Фленушка, - рукава кисейные, передник батистовый, голубой синелью расшитый, на голове невысокая повязка с жемчугами. А как выходить на улицу, на плечи шубейку накинула алого бархата, на куньем меху, с собольей опушкой. Смотреть загляденье!
- Хоть бы глазком взглянула! - сказала, вздохнув, Марьюшка.
- А вот погоди, к нам в гости приедут, увидишь,- молвила Фленушка.
- Где увидать? - покачав головой, ответила головщица. - Разве в скиту в таком уборе ходят девицы?
- А может статься, и в миру увидишь ее.- прищурившись и зорко глядя на головщицу, сказала Фленушка.
- Где уж нам, Флена Васильевна, мирские радости видеть!..- с горьким чувством, вздохнув, молвила Марьюшка.- Хорошо им при богатых родителях, а у нашей сестры что в миру? Беднота, пить-есть нечего, тут не до веселья. И то денно и нощно бога благодаришь, что матушка Манефа призрела меня, сироту. По крайности не голодаешь, как собака. А и то сказать, Флена Васильевна, разве легко мне у матушки-то жить: чужой-от ведь обед, хоть сладок, да не спор, чужие-то хлеба живут приедчивы. Мед чужой и тот горек, Фленушка.
- Ну, разрюмилась, что радуница,- подхватила Фленушка.- нечего хныкать, радость во времени живет, и на нашу долю когда-нибудь счастливый часок выпадет... Из Саратова нет ли вестей?- спросила Фленушка, лукаво улыбаясь.Семенушка не пишет ли?..
- А ну, пес его дери! - с досадой ответила Марьюшка.- Забыла об нем и думать-то.
- Врешь! По глазам вижу!- приставала Фленушка.
- Ей-богу, право,- продолжала головщица.- Да что? Одно пустое это дело, Фленушка. Ведь без малого целый год глаз не кажет окаянный... Ему что? Чай, и думать забыл... А тут убивайся, сохни... Не хочу, ну его к ляду!.. Эх, беднота, беднота!..- прибавила она, горько вздохнув.- Распроклятая жизнь!
-Полно тебе!.. Меня, дева, не обморочишь,- усмехнувшись, сказала Фленушка.- Получила весточку?.. А?.. По глазам вижу, что получила...
- Ну, получила. Ну, что же? - резко ответила головщица. - Письмо, что ли, прислал? - Ну, письмо прислал... Еще что будет?.. Тебе из Казани не пришло ли письмеца от Петрушки черномазого ?
- Мое дело, голубушка, иное,- усмехаясь, ответила Фленушка.- Мне только слово сказать, зараз свадьбу уходом сыграем... Матушку только жаль,- вздохнув, прибавила она,- вот что... В гроб уложишь ее.
- А мне и гадать про свадьбу нечего,- желчно сказала Марьюшка.
- Не равны мы с тобой, Флена Васильевна. Тебе в ларцах у матушки Манефы кое-что припасено, а у меня, сироты, приданого-то голик лесу да кузов земли.
- Да полно тебе, надоела с своей беднотою, как горькая редька,- молвила Фленушка.- Хнычет, хнычет, точно на смерть ведут ее. Скажи-ка лучше: сходились без меня на супрядки?
- Сходились,- ответила головщица.- И сегодня вплоть до вашего приезда сидели.
- Что ж? Весело?- спросила Фленушка.
- Какое веселье! Разве не знаешь? - молвила Марьюшка.- Как допрежь было, так и без тебя. Побалуются маленько девицы, мать Виринея ворчать зачнет, началить... Ну, как водится, подмаслим ее, стихеру споем, расхныкается старуха, смякнет - вот и веселье все. Надоела мне эта анафемская жизнь... Хоть бы умереть уж, что ли!.. Один бы конец.
