Эндрю Нагорски - Охотники за нацистами

Холокост стал для него такой же реальностью, как для Фридмана и других выживших евреев. В начале войны Визенталь с семьей жил во Львове, городе, который по секретному протоколу пакта Молотова – Риббентропа, разделившему Польшу между Германией и Советским Союзом, сперва отошел советским войскам, а в 1941 году, во время нападения на Советский Союз, был быстро захвачен немцами.

Визенталь оказался в гетто родного города, затем содержался в концлагере неподалеку, а позднее был отправлен на ремонтные работы на Восточной железной дороге. Симону пришлось наносить нацистскую символику на захваченные советские локомотивы. Это был лишь первый этап в последовавшей череде концлагерей, побегов и приключений, которые в конце концов привели его в Маутхаузен под конец войны. Ему удалось организовать побег Цили, и та под вымышленным именем польской католички скрылась в варшавском подполье. А вот к его матери судьба была не столь милосердна…

В 1942 году Визенталь предупредил ее, что грядет новая волна депортации. Чтобы избежать ареста, он велел ей расплатиться золотыми часами, которые мать хранила как зеницу ока. Когда за ней пришел украинский полицейский, мать отдала ему часы. Однако, с болью вспоминал Визенталь, «полчаса спустя пришел второй полицейский, откупиться от которого было уже нечем. У матери было слабое сердце. Надеюсь лишь, что она умерла в поезде и ей не пришлось входить голой в газовую камеру».

Визенталь рассказывал многочисленные истории о своих, казалось бы, чудесных избавлениях от смерти. Например, по его словам, во время облавы на евреев 6 июля 1941 года он стоял у стены в длинном ряду людей, а украинские солдаты, напившись водки, стреляли каждому в затылок. Палачи подходили все ближе и ближе, а он безучастно глядел на стену перед собой и вдруг услышал звон церковных колоколов и крики: «Хватит! Вечерняя молитва!»[59]

Позднее, когда Визенталь стал мировой знаменитостью и все чаще ввязывался в споры с другими «охотниками за нацистами», достоверность подобных историй порой ставили под сомнение. Даже Том Сегев, автор более чем комплиментарной биографии Визенталя,[60] деликатно предположил: «Человек с литературными амбициями, он был склонен давать волю фантазии и зачастую предпочитал правде историческую драму, как будто не верил, что правдивая история способна произвести на слушателей достаточно сильное впечатление».[61]

Впрочем, нет никаких сомнений, что во время холокоста Визенталь пережил немало тяжелых испытаний и лишь чудом избежал смерти множество раз. Также бесспорно, что Визенталь, как Фридман и другие выжившие, «неистово жаждал мести».[62] Фридман, который встречался с Визенталем в Австрии и поначалу сотрудничал с ним в розыске нацистов, это подтверждал: «Из лагерей он вернулся озлобленным, безжалостным и мстительным гонителем нацистских преступников».[63]

Однако сразу после войны Визенталь вовсе не был так безжалостен, как считал Фридман. Слишком слабый, чтобы даже думать о преследовании кого-либо, он был не в состоянии предпринять такие действия, если бы захотел. Но, судя по всему, этап наивных мечтаний о возмездии прошел у него довольно быстро.

Тем не менее Визенталя, как и Фридмана, поразила мгновенная смена ролей в конце войны и то, как эта смена отразилась на бывших мучителях. В Маутхаузене, пока он приходил в себя, его вдруг без видимой причины избил бывший заключенный-поляк. Визенталь решил сообщить о случившемся американцам. Пока он ждал в коридоре, чтобы подать жалобу, мимо водили на допросы пленных солдат СС. Когда рядом оказался особо жестокий охранник, Визенталь невольно отвернулся, чтоб не привлекать его внимание.

«При виде человека в этой форме меня, как всегда, бросило в холодный пот»,[64] – вспоминал он. Однако потом Визенталь увидел, что происходит, – и не мог поверить своим глазам! Под конвоем евреев «эсэсовец весь трясся – совсем как мы перед ним когда-то». Человек, прежде внушавший ужас, теперь вел себя как «презренный испуганный трус… потому что остался без оружия».

И Визенталь тут же принял решение. Он направился в отдел военных преступлений Маутхаузена и предложил тамошнему лейтенанту свои услуги. Американец взглянул на него крайне скептически – у Визенталя ведь не было совершенно никакого опыта.

«И, кстати, сколько вы весите?» – спросил он.

Визенталь ответил, что пятьдесят три килограмма. Лейтенант расхохотался и велел прийти, когда это будет соответствовать действительности.

Десять дней спустя Визенталь вернулся. Ему удалось набрать пару фунтов, однако этого было недостаточно, поэтому он попытался замаскировать бледность, натерев щеки красной бумагой.

Впечатленный его целеустремленностью, лейтенант взял Визенталя на службу. Вскоре Визенталь отправился арестовывать своего первого нациста – охранника СС по фамилии Шмидт. Тот жил на третьем этаже дома. Если бы Шмидт решил оказать сопротивление, бывший узник не сумел бы с ним справиться, ибо потратил все силы на подъем по лестнице. Однако Шмидт был напуган до полусмерти, и, когда Визенталь перевел дух, даже помог своему конвоиру спуститься, поддерживая его за руку.

На улице нацист принялся плакать и умолять о пощаде, ведь он якобы был мелкой сошкой и помогал многим заключенным.

«Да, помогал, – отозвался Визенталь. – Я часто тебя там видел. Ты помогал загонять людей в крематорий».

Так и началась его деятельность в роли «охотника за нацистами». Он так и не переехал в Израиль, хотя его дочь, зять и внуки живут там по сей день. Визенталь избрал другой путь, сотрудничая – а порой и скрещивая мечи – с теми, кто задался целью доставить в Израиль и призвать к правосудию одного из главных организаторов холокоста – Адольфа Эйхмана.

И Визенталь, и Фридман утверждали, что с первых же дней охотились за человеком, устроившим массовую депортацию евреев в Освенцим и другие концентрационные лагеря. Однако в первые послевоенные годы они занимались теми, кто уже был схвачен или кого легко было захватить. Охота на нацистов и их наказание пока еще оставались прерогативой победителей.

Глава 3

Преступный сговор

Мы – очень послушный народ. В этом наша величайшая сила и огромнейшая слабость. Это позволяет нам создавать в новой Германии экономическое чудо или идти за таким человеком, как Гитлер, в одну братскую могилу.[65]

После поражения Германии бо́льшая часть бывших подданных Гитлера спешно открестилась от зверств и массовых убийств, совершенных от имени нации. Общаясь с солдатами армий-победительниц и выжившими евреями, немцы заверяли, что всегда выступали против нацистов – хотя бы в душе́. Многие также рассказывали, что прятали евреев и других жертв нацистского режима. «Если бы все те евреи, о которых мне рассказывали, и впрямь были спасены, нас в конце войны было бы намного больше, чем в начале»,[67] – сухо отметил Визенталь.

Хотя многие немцы к Нюрнбергу и другим судебным процессам отнеслись пренебрежительно, как к «правосудию победителей», были и те, кто радовался мысли, что людей, которые привели Германию к гибели, ждет наказание. Сол Падовер, историк и политолог австрийского происхождения, вместе с американской армией пройдя от Нормандии через всю Германию, провел исследование настроений немецкого населения. После встречи с молодой женщиной, которая прежде занимала высокий пост в Союзе немецких девушек,[68] он записал в блокноте весьма любопытные факты.

Например, отвечая на вопрос о своей роли в Союзе, та «соврала», как пишет Падовер, что ее «принудили».[69] А что, по ее мнению, нужно делать с главными нацистами? – «Как по мне, можете всех их повесить».

Молодая женщина была не одинока в своем желании видеть, как идеологи рейха жизнью заплатят за содеянное. Тем более что это помогло бы ей дистанцироваться от прошлого. Как и многие немцы, она заявляла, что ничего не знала об ужасах Третьего рейха.

Петер Хейденбергер под конец войны служил в германской парашютной дивизии в Италии, ненадолго попал в плен, потом был освобожден и приехал в Дахау. Он искал свою невесту – та бежала из Дрездена после бомбежки 13 февраля и могла укрыться у друзей. «Знаете, Дахау – очень красивый город, у них там есть замок»,[70] – вспоминал он спустя десятилетия. Петер поднялся на холм, где стоял замок, и американец-постовой стал расспрашивать, что ему известно о лагере внизу. «Я сказал, что никогда там не был, знаю лишь, что там располагалась какая-то тюрьма, – ответил Петер. – Он мне не поверил».

Однако уже вскоре Хейденбергер услышал достаточно, чтобы разделить чувства той женщины из Союза немецких девушек. «Я думал, что справедливости ради их всех надо поставить к стенке», – говорил он, вспоминая свою первоначальную реакцию.