Тутанхамон. Гробница фараона - Говард Картер
К сожалению, состояние облачений или, вернее, их сохранность оставляют желать лучшего. Они были скомканы и, как мы уже знаем, засунуты в ларь вперемешку с совершенно неподходящими предметами. Кроме того, они пострадали от сырости, которая в течение многих веков проникала в гробницу. И все же, несмотря на такое обращение, несмотря на все разрушения, эти одеяния еще хранят следы былой красоты. В своем первоначальном виде эти платья должны были поражать великолепием красок. Они имеют форму свободно ниспадающего облачения, пышно украшенного тканым орнаментом и бахромою спереди и сзади. Кайма подола одного из них, кроме этих украшений, покрыта еще и вышивкой, изображающей пальмовые ветви, растения и животных пустыни. Вырез шеи и разрез воротника на груди также окаймлены тканым орнаментом.
Одно из этих облачений совершенно гладкое, имеет узенькие рукава, как у туники. Другое – сплошь заткано цветными розетками, а на груди – цветами и картушами. Его воротник окружен тканым рисунком в виде сокола с распростертыми крыльями, под которыми вытканы титулы фараона.
Я не претендую на историческое исследование об одежде этого рода, но из того факта, что в гробнице Тутмоса IV мне удалось найти фрагменты такого же облачения с именем Аменхотепа II, можно заключить, что подобные облачения имели все фараоны. Возможно, что они носили их только в особых случаях, например во время исполнения религиозных ритуалов, таких, как торжественное жертвоприношение или коронация. Возможно также, что эти облачения были символами радости, в духе стихарей, которые дьяконы надевают в момент возложения священного сана, когда епископ провозглашает: «Да облачит тебя господь в ризу веселья, в одеяние радости!»
И в то же время эти облачения могут иметь такое же происхождение, как и римские одеяния, от которых ведут свое начало литургические облачения католической церкви.
Подобные облачения были в ходу в Египте в греко-римский период, с I по IV век нашей эры. Профессор Ньюберри приобрел часть такого облачения, также сделанного из тканого полотна, которое относится ко времени арабского владычества, к царствованию султана Бейбарса в XIII веке нашей эры. Этот фрагмент по расположению рисунка очень сходен с фрагментом облачения Аменхотепа II, относящегося к XIV веку до нашей эры.
Гораздо лучше сохранилась аккуратно свернутая пара перчаток, сделанная тоже из тканого льняного полотна. Возможно, что эти перчатки служили дополнением к облачениям (католические епископы во время богослужения надевают не только перчатки, но и сапоги). Перчатки, так же как облачения, затканы блестящим узором, в данном случае в форме чешуек. На запястьях – кайма из перемежающихся цветов и бутонов лотоса. Перчатки обшиты по швам простым полотном; чтобы завязывать их на запястьях, к ним приделаны тесемки.
Хотя ткань перчаток и была в гораздо лучшем состоянии, чем материя облачений, тем не менее, они были так хрупки, что грозили превратиться в прах. Однако благодаря ценным указаниям доктора А. Скотта относительно методов химической обработки нам удалось спасти оба облачения, находившиеся в критическом состоянии, и даже успешно развернуть для экспозиции одну из перчаток.
Остальные ящики грубой работы оказались пустыми. Кроме того, они были настолько разрушены, что описывать их не имеет смысла.
Среди нагромождения самых разнообразных предметов мы обнаружили два любопытных деревянных белых ящика. Один из них по форме напоминает несколько уменьшенный ковчег. Его размеры – 6х16х4,5 сантиметра. В этом ящичке, по-видимому, хранился тяжелый металлический мерный эталон-локоть. Разумеется, воры украли эталон, металл которого представлял большую ценность. Но эта кража лишила нас ценнейших сведений относительно линейных измерений той эпохи. Насколько мы можем судить, единица линейного измерения (локоть) равнялась тогда приблизительно 52,31 сантиметра. Она делилась на семь «пядей» по 74,72 миллиметра или на 28 «пальцев» по 18,68 миллиметра.
Второй ящик по своим размерам, форме и технике изготовления, очевидно, был просто грубо сделанным сундуком для хранения луков, стрел и, может быть, другого метательного оружия. Во всяком случае, мы в нем нашли несколько луков различного типа, стрелы, палицы и бумеранги – все в одной куче. Луки и стрелы, несомненно, хранились в этом сундуке; что же касается бумерангов, то вполне возможно, что они попали сюда из одного из разбитых ящиков, о которых шла речь выше. Оружие я опишу позднее, вместе с другим, которое было разбросано по всей кладовой.
В той же комнате стоял на полу один из самых замечательных предметов, изваянных из алебастра. Это была хрупкая, но почти совершенно целая барка, плывущая по водоему. Скульптура служила, очевидно, главным украшением стола. Она вырезана из полупрозрачного алебастра, гравированный водоем украшен изображениями гирлянды цветов и плодов, и вся группа так и представляется на каком-нибудь пиршестве или торжестве. В ней есть нечто очень необычное и вместе с тем чрезвычайно любопытное. Она, словно луч, вырвавшийся из мрака гробницы, освещает нам померкшее прошлое.
Группа невелика по размерам: в ней всего 70 сантиметров длины при 68 сантиметрах высоты. Детали ее, расцвеченные красками и отделанные золотом, достаточно ясно видны на фотографиях мистера Бертона и почти не требуют дополнительного описания.
Водоем служит одновременно пьедесталом. Снаружи он имеет форму прямоугольного пилона на четырех цилиндрических ножках. Внутри он полый – для воды и цветов; только в центре водоема оставлен островок, который поддерживает алебастровую лодку.
Лодка представляет собой египетский вариант гондолы: она круглодонная, нос и корма плавно загнуты кверху и заканчиваются головами каменных козлов. Посредине лодки стоит навес, поддерживаемый четырьмя папирусообразными колоннами. Под навесом установлено нечто похожее на открытый саркофаг. Вся группа в целом, по-видимому, представляет погребальную барку для небесного плавания фараона, «всеблагого бога».
На носу лодки фигурка: глядя вперед, сидит, поджав ноги, очаровательная обнаженная девушка, прижимающая к груди цветок лотоса. На корме стоит, управляя лодкой, тоже нагая, но уродливая рабыня. Глядя на нее, невольно вспоминаешь карликов-кормчих с финикийских судов, о которых говорит Геродот. Достаточно взглянуть даже на фотографии обеих фигурок и козлиных голов, чтобы оценить красоту и чистоту работы придворного скульптора-камнереза, изваявшего этот поразительный шедевр. Маленькая фигурка больной ахондроплязией[40] кормщицы с вывернутыми внутрь ногами представляет интерес не только как редкий образец высокого мастерства, но и как медицинский случай.
Однако ничего определенного относительно назначения этой маленькой скульптурной группы мы до сих пор так и не знаем. Это реликвия ушедших времен, памятник жизни и обычаев, с которыми у нас не осталось ничего общего. Может быть, алебастровая лодка принадлежит к группе моделей погребальных барок, таких, какие мы нашли в сокровищнице. Многие из этих поврежденных деревянных моделей оказались и здесь, в кладовой. В таком случае эта лодка относится к разряду чисто ритуальных предметов погребального культа.
