Андрей Буровский - Отец городов русских. Настоящая столица Древней Руси.

Но ведь и Галич — Европа! Только это совсем другая Европа, чем Новгород. Северо-Запад напоминает Скандинавию, Голландию. Это Северная Европа. Галич — это Центральная и Восточная Европа. Со всей ее феодальной анархией, жестокостью, войной всех против всех, переворотами, нестабильностью, смертями.

С общественной психологией, которая формируется этой неустойчивостью, смертями, жестокостью и анархией.

Легко заметить, что новгородское боярство куда ответственнее, да и порядочнее галицкого. Нет в истории Новгорода историй таких гнусных измен, двоедушия и предательств, из которых состоит история Галича. Его граждане больше уважают самих себя и свой город. Ах, это скромное обаяние Севера! Северного типа развития.

Русь, Россию слишком часто причисляют к византийской цивилизации — однозначно и безоговорочно. Православие и впрямь отделяет Русь от других, лежащих западнее стран Европы, но попробуйте понять, в какой степени «отделяет», а в какой степени «мешает». Ведь тип развития тот же — новгородцы прекрасно понимают шведов, а галичане — поляков.

Но католицизм — все же конфессия более рациональная, требующая разумного отношения к жизни. Православие с его отказом от рационализма и разума каким-то чуть ли не мистическим образом ухитряется не позволять думать, осмысливать, разделять области жизни, вносить в них полезные нововведения.

Если же о Византийской Руси… На это высокое звание может претендовать разве что Южная Русь, Киевщина (вместе со странами южных славян — болгар и сербов).

О Юго-Западной и Северо-Западной Руси этого никак не скажешь, в них реализуются два разных европейских варианта. Принципиально то, что — разных! Европа — это ведь не что-то единое.

А вот Северо-Восток — это никак не Европа.

ЧАСТЬ VI

ЧТО МОГЛО БЫ ПРОИЗОЙТИ

Самые грустные слова на Земле: «И это могло бы быть»…

Глава 1

СОСЛАГАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ В РУССКОЙ ИСТОРИИ

С того и пью, что не пойму,

Куда влечет нас рок событий.

Русские историки XIX века дружно любили Новгород, как колыбель народоправства. Так же дружно они почти не замечали Пскова, считая его малозначительным княжеством, не игравшим особенной роли.

Историки вовсе не считали, что Великое княжество Литовское и Русское собирает русские земли, они дружно повторяли нелепицу про «захват Литвой русских земель». И все они не сомневались в «исторической неизбежности» исторической победы Москвы.

Все эти стереотипы неизменно дожили и до нашего времени.

Даже такой духовно независимый от авторитетов историк, как В. О. Ключевский, не отрицал этой «необходимости», а добавил к суждениям Карамзина и Соловьева еще один аргумент: «…K половине XV века образование великорусской народности уже завершилось; ей недоставало только единства политического».

Вот так. Все дело в сложившейся народности. Из-за этого династические претензии московских князей соединяются с политическими потребностями всего русского народа, и в результате «уничтожение особенности земских частей независимо от их политической формы было жертвой, которую требовало общее благо земли, теперь становившейся централизованным и однообразно устроенным государством, и московский государь являлся исполнителем этого требования».

Про «необходимость» писал даже такой певец русской свободы, как С. Г. Пушкарев.

«Псковичи не оказали ему (Василию III. — А. Б.) вооруженного сопротивления. Они лишь горько оплакали свою утраченную свободу и с болью в сердце подчинились суровой исторической необходимости…» [124. С. 110].

Сергей Германович явно скорбит об этой суровой необходимости — но надо так надо; во имя русского единства необходимо было удавить Псков, и ничего тут не попишешь.

В чем глубоко правы русские историки от Карамзина до Пушкарева — если существует некое общерусское единство и возглавляет его Москва — у Новгорода и Пскова нет шансов избежать ее власти.

Москва собирает русские земли, и если Москва — единственный их собиратель, если Псков и Новгород — это русские государства в числе «собираемых земель», они неизбежно окажутся в едином московском государстве. Как бы ни были самобытны политические традиции этих государств, как бы ни были оригинальны и отличны от прочих их порядки, тут и правда неизбежность. Вопрос времени.

Вот только как быть с этими «если»? Все суждения историков и XIX, и XX века построены на нескольких шатких, ничем не доказанных предположениях. Например, о «неизбежности» собирания земель Древней Руси. Почему, собственно, они решили, что это все неизбежно? Потому что так сбылось? Но тогда, получается, историки смотрят в прошлое из настоящего и навязывают прошлому свои, совершенно не свойственные ему установки.

Прошлое тоже хватает настоящее: историки XVIII–XIX веков жили в Российской империи, прямой наследнице и преемнице Московии. Они во многом думали и (главное!) чувствовали так же, как бояре и дьяки Московии XV и XVI веков. Но почему мы сегодня должны чувствовать себя наследниками этих бояр и дьяков? И повторять их оценки и мнения?

История сложилась так, что после распадения Руси на разные государства среди этих государств Руси нашлось одно невероятно активное и агрессивное. Оно сожрало все остальные государства, уселось на всю Русь своей чугунной задницей и объявило само себя наследником Киева, а свою политику — откровением русской души.

Так было — но вполне могло быть иначе.

Почему, собственно, русские государства, княжества и республики, обязательно должны были соединиться в одно государство? Германия до XIX века жила разобщенно, конгломератом из 200, а временами и 300 княжеств и вольных городов. Даже после ее объединения «железом и кровью» сохранялись очень большие различия между разными районами страны. Немцы не любят, когда об этом говорят вслух, но я шепну вам на ушко: эти различия сохраняются и сегодня.

Почему независимые русские земли не могли дожить до XIX столетия?

Второй недоуменный вопрос: а почему, собственно, только Москва — собиратель русских земель? С тем же успехом в роли «собирателя» выступала и Тверь, и уж тем более Великое княжество Литовское и Русское. А почему Новгород не мог выступить как объединитель?

Общерусское национальное единство? Но это еще один миф. На громадной территории Руси никогда не было этого самого национального единства. Ни в эпоху племен, ни во времена «княжеского койнэ» и региональных языков.

«Собиранию земель вокруг Москвы препятствовали только периферийные явления, вроде обособления белорусов в Великом княжестве Литовском» [94. С. 130].

Не зря современный историк говорит только об «обособлении» белорусов! Если бы он еще сказал об «обособлении» украинцев в рамках Польского королевства, «обособлении» карпатороссов в пределах империи Габсбургов — и само слово «обособление» сразу сделалось бы нелепостью. Ведь получается: все «обособляются» от всех! В том числе и Северо-Восток «обособляется» от Юга, Юго-Запада и Северо-Запада.

Само слово «обособление» нужно только для одного: подчеркнуть, что главное в истории Руси — это собирание Руси Москвой, все остальное — так, малозначащие дела на периферии. Но современники думали иначе.

Уже писалось о том, что Новгород говорил на особом языке, весьма далеком от языка и южной, и северо-восточной Руси. Что поведение новгородцев резко отличалось от поведения москалей. На Северо-Западе, в Новгородской и Псковской землях, шел процесс формирования особого народа. Точно так же, как Великое княжество Литовское и Русское сформировало белорусов, как Королевство Польша сформировало украинцев, так же Господин Великий Новгород и Господин Великий Псков формировали народ «северо-западных русов»; народ, не успевший получить собственного названия, даже не успевший до конца осознать сам себя.

Почему этот народ не мог сформироваться так же, как украинцы и белорусы?

Вот так: стоит задать несколько недоуменных вопросов, и «историческая неизбежность» благополучно испаряется. На ее месте возникает масса сбывшихся и несбывшихся возможностей. Главным же вопросом становится: почему сбылись именно эти, а не другие? И — а что могло бы возникнуть, сумей сбыться другие вероятия?

По двум причинам Москва смогла стать собирателем русских земель.

Одна причина проста: колоссальные природные богатства Северо-Востока. Эти природные богатства так велики, что Московия, как ванька-встанька, быстро поднималась после каждого поражения и разгрома. Ей не было опасно то, что наверняка погубило бы других.{97}