Николай Черкашин - Чрезвычайные происшествия на советском флоте
— Какой у тебя допуск секретности? — спросил Альберт.
— Первый, — мрачно ответил Геннадий.
— Ни фига себе! — присвистнул помощник военного атташе. Ему стало не по себе при мысли, что его подопечного, имеющего доступ к высшим секретам Военно-морского флота СССР (по системам связи), могут высадить из машины и увезти в неизвестном направлении. Альберт очень остро ощутил, как близка к закату его звезда военного дипломата.
— А ведь они наверняка считают, что я вывожу разведчика-нелегала… — рассуждал он вслух. — И задержат тебя скорее всего перед самым въездом в Багдад…
От такой перспективы у Неробы, у которого и так кошки, на душе скребли, и вовсе белое солнце пустыни в глазах потемнело. Там Наташа умирает, а ему в иракской тюрьме коптиться! Хорошо было красноармейцу Сухову с чужими жёнами по пустыням скитаться. У него хоть пулемёт был. А тут к свой родной жене не прорваться, а под рукой даже перочинного ножа нет…
«Кортик!» — осенило его. Он придвинул к себе поближе чемодан, в котором лежал его кортик. «Если будут брать, живым не дамся!» — решил старлей.
Перед въездом в Багдад дежурный у шлагбаума сделал знак зелёному «фиату» остановиться. Но водитель шедшего впереди автофургона, разукрашенного балдахинными кистями и золочёными змеями, решил, что полицейский останавливает именно его, и затормозил, закрыв «фиат» на время от бдительного стража. Альберт мастерски объехал фуру справа и проскочил под неопущенный шлагбаум. Охранник отчаянно махал им вслед, но юркий «фиат» мгновенно затерялся в потоке разношёрстных машин. Альберт весело подмигнул своему пассажиру.
— Не грусти, старлей — проскочили!
Он привёз его в жилой квартал советского посольства и разместил у себя дома. А вечером сотрудники посольства устроили товарищеский ужин в честь бедового моряка. Дипломаты были рады свежему человеку в их тесном мирке и с удовольствием слушали рассказы о морях и океанах, о кораблях и капитанах… Единственное, что омрачало роскошь человеческого общения — это расписание «Аэрофлота». Ближайший самолёт в Москву улетал лишь через три дня — в субботу. Эти три дня в Багдаде показались Неробе горше трёх месяцев самой изнурительной «автономки». Правда, в посольстве ему обменяли его «деревянные рубли» на иракские динары, и он смог купить подарки для Наташи — верил, что застанет её живой! — и игрушки для сынишки. Дозвониться из Багдада в Житомир не удалось…
Утром отлётного дня Альберт отвёз его в аэропорт. Таможенник с удивлением копался в его чемодане, разглядывая флотские тужурки с незнакомыми погонами и морской кортик. Однако разрешили провезти холодное оружие в багаже. Заминка вышла позже, когда у стойки регистрации к Неробе подошёл араб «в штатском» и пригласил его в кабинет представителя контрразведки. Вместе с ними прошёл и Альберт. Геннадий долго и безучастно прислушивался к весьма эмоциональному диалогу сотрудника «шестёрки» и помощника военного атташе. Он мог лишь догадываться, что в вину им обоим ставилось бегство из-под последнего шлагбаума перед Багдадом, и что иракская «охранка» по-прежнему уверена, что у неё из-под носа вывозят агента-нелегала. А «нелегал» с тоской смотрел, как последний пассажир входил в аэродромный автобус. Регистрация уже давно закончилась…
— Без тебя не улетят! — обнадёжил его Альберт и продолжил свою отчаянную «пикировку» со сверхбдительным стражем госбезопасности. Он звонил в посольство, из посольства звонили в МИД… После долгих согласований Неробе разрешили вылет в Москву. Но и на финише его «трансаравийского броска» тернии не кончались. Самолёт должен был совершить посадку в Тегеране.
— Если к тебе подойдут тамошние «чекисты», требуй сотрудника из посольства! — наставлял его Альберт, ставший за эти тревожные дни настоящим другом. — В самолёте летит команда боксёров ЦСКА. Я предупредил тренера: ты — боксёр. Боксом занимался? Перчатки хоть раз надевал?
— Нет, — честно признался Геннадий.
— Ну, не бери в голову! Всё будет хорошо. Прикроем.
Поздним вечером крылатый лайнер приземлился в Москве.
В Шереметьево радиоголос предложил «гражданину Неробе» подойти к окошку справочного бюро, где его поджидал капитан-лейтенант из Главного штаба ВМФ, который отвёз его на служебном уазике к вратам Киевского вокзала. Поезд на Житомир уходил через час…
…Дома Геннадий узнал, что Наташе сделали тяжёлую операцию по удалению селезёнки. Но главное — жива! Утром он бросился к ней в больницу. Она не поверила, когда увидела его, а когда поверила — то прибыли угасающие силы, и дела её быстро пошли на поправку. Наташа рассказывала, что для переливания ей нужна была кровь довольно редкой группы. Она оказалась только у одного донора. У него взяли пятьсот «кубиков», а нужен был литр. По всем медицинским канонам у одного и того же донора нельзя было брать столько крови. Повторная дача возможна только через месяц. Но такого времени у врачей не было. Тогда бывшие Наташины одноклассники пошли к обладателю уникальной крови и упросили его спасти молодую женщину. Донор согласился ещё раз лечь под иглу…
Нероба разыскал этого человека и пришёл к нему с бутылкой коньяка. Выпили за всё — за спасение Наташи, за немыслимую одиссею по маршруту Индийский океан — Багдад — Житомир, за всех, кто помогал старшему лейтенанту на этом пути. За тех, кто остался в море нести свою долгую-долгую вахту…
А Наташа поправилась, насколько позволяла ей перенесённая операция, и даже родила ещё одного сына, которого принёс вовсе не аист, перелетевший на крыльях любви из Индийского океана…
Глава пятая
«РИЦА» КАК ЗЕНИЦА ПОДВОДНОГО ОКА
Куда мы шли, вольноотпущенники на час, с наших кораблей, из наших казарм? Конечно же, в «Ягодку» — главный клуб холостых офицеров, работавший по вечерам в режиме ресторана, а днём — как военторговская столовая. Или же направлялись в «Космос», если подводные лодки стояли в доках Росты или Чалмпушки. А этот лейтенант, имея все данные — приглядный и рослый, — чтобы быть любимцем гарнизонных див, манкируя дружеские пирушки и прочие офицерские развлечения, корпел над учёными книжками и электронными плато, разъятых на части приборов. Знать бы тогда, что замышлял этот самый странный на Северном флоте лейтенант — Виктор Курышев!..
Зато сегодня я могу с гордостью сказать, что 4-я эскадра подводных лодок не только пахала моря, но и двигала науку. И дело не только в том, что на наших кораблях по ходу службы проводились всевозможные эксперименты самых разных ведомств, а в том, что некоторые офицеры, несмотря на чудовищную занятость по службе, несмотря на все соблазны береговой жизни, находили время, чтобы посидеть над схемой того или иного прибора, дабы улучшить его возможности; более того, они сами создавали уникальную аппаратуру, которую ещё только разрабатывали в столичных НИИ. Жизнь заставляла подводников изобретать то, без чего невозможно было надеяться на победы в дуэльных поединках под толщей воды. Формула успеха весьма очевидна: кто кого первым обнаружил, тот и выстрелил первым. У вероятного противника поисковая техника была намного эффективнее, чем та, которой были оснащены советские подлодки. Как ни обидно это было сознавать, ещё обиднее было ощущать это в море, на боевой службе. Исправить положение взялся молодой офицер, выпускник Высшего военно-морского училища радиоэлектроники имени А.С. Попова лейтенант Виктор Курышев. С самонадеянностью молодости он взялся за проблему немыслимой технической сложности и… добился ошеломительного результата. Впрочем, всё по порядку.
Всё началось с научно-технического кружка во ВВМУРЭ, где курсант Курышев, хорошо знавший английский язык, помогал преподавателю Юрию Григорьевичу Тарасюку переводить научный труд «Основы гидроакустики». Именно тогда Виктор Курышев и увлёкся идеей цифровой обработки сигналов. Смысл её был таков: очень слабый сигнал от цели, принятый гидрофонами подводной лодки, но неразличимый на экране штатной аппаратуры и неслышимый человеческим ухом, регистрировался компьютером, переводился на цифровой код, очищался от помех, прежде всего шумов своего корабля (адаптивное подавление помех), и классифицировался по образцам шумов (из базы данных, из шумовых «портретов» иностранных ПЛА). Таким образом определялся пеленг на цель, идущей за порогом чувствительности штатных ГАС — гидроакустических станций.
Важно было и то, что подлодки не надо было переоснащать новой гидроакустической аппаратурой, довольно было поставить к бортовым станциям весьма компактную приставку, названную автором БПР-ДВК, а впоследствии — «Рица».
Существенный недостаток Курышевского прибора — медленность обработки сигналов. На дальних дистанциях это было не столь важно, а вот ближние цели попадали в мёртвую зону и успевали выйти из сектора наблюдения. Но при доработке можно было бы избавиться и от этого изъяна. Главное то, что «Рица» позволяла обнаруживать подводные лодки на запредельной для советской гидроакустической аппаратуры дистанции.
