Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Юрий Владимирович Костяшов
Случаев, когда отъезжавшие немцы дарили вещи своим советским знакомым, было очень много. «Мне немцы, работавшие со мной на маслозаводе, отдали при расставании свои личные инструменты. Я дал им на дорогу денег и немного продуктов. Не знаю, помогло ли им это» (Павел Григорьевич Белошапский). Хасьяну Секамовичу Аляутдинову немцы «оставили всю домашнюю утварь, сказав, что они отдают ее как хорошему соседу. Моему сыну они дали девяносто рублей советских денег, потому что их вывозить не разрешалось. Отдавали со словами: «Держи, Валентин! Это тебе!».
Таких рассказов записано множество, но изредка встречалось и другое. Анне Ивановне Трубчаниной запомнилась рыжая немка из поселка Заливное, которая «била свою посуду и приговаривала: «Лучше я все разобью, но русским [...] ничего не достанется...». А Екатерина Петровна Кожевникова из Приморска описала такую картину:
— Они когда уезжали, всё уничтожали. Тут, говорят, некоторые много вещей оставляли. Не знаю, может, в городе и оставляли, а тут всё-всё уничтожали. Это я по подсобному хозяйству сужу. Они ведь не как мы. Они на пуховой перине лежали, пуховым одеялом укрывались. Вот они на улицу выходили, раз! пуховые перины разрезали и на ветер. Как снег летел пух. Ветер с моря сильный, все перины, одеяла выпускали. Посуду били. Посуды у них много было, красивая такая. Работящий, культурный народ. И прямо на камни — бух!
Как уже отмечалось, при отъезде немцам разрешалось брать минимум имущества. Нам называли разные цифры: 10, 16, 20, 24 килограмма на человека. В действительности, по постановлению советского правительства подлежало вывозу личное имущество до 300 килограммов на семью. Об этой цифре из наших переселенцев никто не слышал. Вряд ли о ней знали и немцы. Общее правило состояло в том, что на человека полагался один чемодан или узел, рюкзак, мешок. Да и много ли могли унести ослабленные старики, женщины, дети?
Что же стало с оставленным немцами имуществом? Согласно инструкциям, оно оприходовалось. «Я участвовал в выселении немцев в 1947 — 1948 годах, — рассказывает калининградец Александр Августович Мелнгалв. — Ходил по квартирам, описывал имущество. Я описывал имущество в двух домах у сохранившегося двойного моста. Им разрешалось брать немного. Остальное грузилось на машины и свозилось куда-то на улицу Фрунзе». Александр Игнатьевич Фурманов называет еще один склад — на Аллее Смелых.
О судьбе оставшегося имущества спрашиваем Александру Григорьевну Пермякову.
— Не знаю, — отвечает она. Это вам лучше поговорить с В-ным. Он живет на улице Каменной, у него дом большой, немецкий. Он вывозил немцев и забирал их добро. У него сараи были большие во дворе, так чего только там не было! И мебель, и посуда, и белье. Всё завалено.
А вот ответ жителя Славска Александра Николаевича Пушкарева:
— Все оставшееся в домах имущество приказали свозить в один сарай. В радиусе двадцати километров собирали по хуторам и поселкам шкафы, стулья, столы, всю мебель. На машинах отвозили. Вроде бы для того, чтобы сохранить лучше. Переселенцы приедут, для них будет готова мебель. Только глупости это всё. Ничего они не сохранили. Дороги были разбиты, пока везли мебель на склад, от нее одни доски оставались. Ее же надо было привязывать и везти аккуратно. А так что получилось: шкафы побросали на машины как попало, везли побыстрее, машина трясется. Ну в общем, никому дела не было. Да и на складе половина мебели сгнила, половину — растащили. Само же начальство и тащило.
Несмотря на строгость решения о депортации, некоторым местным немецким жителям все же разрешали остаться. Кем были эти люди?
Во-первых, исключение делалось для германских коммунистов и участников антифашистского Сопротивления. Иван Пантелеевич Лысенко знал коммуниста Швибе, который принял советское гражданство, работал инженером в строительстве и умер в Калининграде. Во-вторых, оставляли специалистов, без которых не могли обойтись некоторые промышленные, да и сельскохозяйственные предприятия. В Железнодорожном, например, оставили мастера пивоварения. Большинство их депортировали несколько позднее, в 1949 — 1951 годах. Немногие, буквально единицы, все-таки остались навсегда. Причины и обстоятельства были различными.
Владимир Иванович Васильев из поселка Садовое Озерского района рассказал о таком случае: «В совхозе «Трудовик» (№ 11 — так его раньше называли) осталась семья немцев. Пауль — так их фамилия. Недавно только уехали, лет пять назад. Работал он трактористом, а в сезон — на комбайне. Был лучшим комбайнером совхоза, награждали его премиями, медалями, был хороший работник, общительный человек».
О другом случае поведала калининградка Нинель Алексеевна Канайлова:
— Из всех немцев здесь остался только один человек. Мы с ним были знакомы. Может быть, вы слышали про него? Он философом был, его фамилия Вайнгартен. Его старые калининградцы все знают. Рассказывали про него, что ему предложили здесь преподавать философию, но он сказал, что не в том возрасте, когда можно переучиваться. А у него была другая хорошая специальность. Он был альфрейщиком — занимался лепниной, лепкой на стенах зданий. И он работал на восстановлении домов по этой своей специальности. У него была роскошная седая шевелюра, развевающиеся волосы, он никогда не носил головного убора... Это была запоминающаяся фигура. Он несся по улице, и волосы летели за ним. Мы познакомились с ним в иностранном отделе областной библиотеки, где собирались молодые учителя иностранного языка. И так как ему хотелось поговорить, он прекрасно говорил по-французски, по-немецки, он с нами, с молодежью, проводил вечера в библиотеке. Он прожил долго, умер относительно недавно.
Смешанные семьи и их судьба
Депортация имела еще одну печальную сторону. За несколько лет совместной жизни люди знакомились, начинали дружить, а случалось — влюблялись, создавали семью, заводили детей. Официальные власти не поощряли смешанные браки, рассматривали их как незаконные.
Зинаида Иосифовна Опенько приехала, когда немцев уже в основном выселили:
— Только которые оженились здесь на немках, с теми
