Александр Насибов - Долгий путь в лабиринте
Когда Франция прекратила сопротивление, в экстренных выпусках германской кинохроники появился сам фюрер, прибывший в столицу мира Париж. В Компьене он наблюдает, как престарелый Петэн подписывает капитуляцию своего государства, и это происходит не где-нибудь - нет! - в специально доставленном сюда историческом вагоне знаменитого маршала Фоша.
Акт подписан. Но фюреру мало этого. Дело следует довести до конца. И германские саперы здесь же, в Компьенском лесу, один за другим взрывают памятники былых побед ненавистной Франции!
Так было в последние недели.
Сегодня имперские немцы и жители Остмарка вновь устремились в кинотеатры. Желудки обывателей туго набиты трофейным маслом, мясом и хлебом. Посему у всех отличное настроение. Жители третьего рейха весьма довольны своей судьбой, они в восторге от фюрера, столь удачливого в военных делах. А сейчас им покажут нечто волнующее: торжественную встречу фюрера после его исторической поездки в "немецкий Париж".
Места Саши и Энрико в самом конце узкого и длинного зала. Гаснет свет. На экране возникает панорама центральных улиц и площадей германской столицы. Всюду цветы, гирлянды цветов и зелени. И флаги, тысячи флагов, багровых длинных полотнищ с белым кругом и черной свастикой посредине, свешивающихся с окон домов, со столбов и деревьев. Тротуары кишат людьми: шеренги полицейских и солдат едва сдерживают напор огромных толп мужчин, женщин, детей.
Новый кадр. К Ангальтскому вокзалу подкатывает выкрашенный в серое бронепоезд. Диктор, взволнованно комментирующий фильм, переходит на крик: глядите, мужчины и женщины рейха, этот красавец бронепоезд подарен фюреру его другом и сподвижником, великим дуче итальянского народа Бенито Муссолини, подарен в ознаменование блестящих побед фюрера на полях брани.
Вот Гитлер появился в дверях вагона. Во весь экран - лицо "вождя нации и государства", набрякшие желтизной мешки под колючими темными глазами, его плотно сжатые бескровные губы. Камера отъезжает, и теперь виден весь Гитлер. Он в плаще - таком длинном, что из-под него выглядывают лишь носки армейских сапог.
Еще кадр, Гитлер стоит в автомобиле, медленно движущемся по фешенебельной Вильгельмштрассе. Толпы на тротуарах неистовствуют. Под колеса машины летят цветы, флажки, ленты...
Наконец сеанс окончен. Саша и Энрико пробираются к выходу. Он крепко держит ее за локоть: понимает, что сейчас на душе у Саши. Скорее бы добраться до дома, чтобы передохнуть, снять напряжение!..
Улица. Теплый летний вечер. Высоко в небе стоит полная луна.
Мимо них торопливо идут люди - те, что были в кино. Горящие возбуждением глаза, громкий говор и смех.
Из репродуктора на перекрестке доносится музыка. Оркестр аккомпанирует певцу.
Wir fordern den britischen Lowen aus
Zum letzfen, entscheidenden Schlag.
Wir habten Gericht.
Es wird unser Stolzester Tag1.
1 Мы бросаем вызов британскому льву,
Пусть грянет последняя решающая битва,
Свершится суд. И это будет наш самый
Радостный день.
Энрико сжал Сашин локоть. Она кивает в знак того, что поняла. Да, с Францией разделались. Теперь очередь Англии. Но только ли ее очередь? Не вернее ли предположить, что легкие победы вскружили головы нацистам и они с удвоенной энергией будут готовить войну против Советского Союза?.. В том, что это произойдет, уже можно не сомневаться. Вопрос только в сроках.
Саша мысленно перебирает то, что произошло после встречи с Кузьмичом на озере. Слава Богу, у Эссена и Дробиша все оказалось в порядке. И тогда из Баку в Германию пошло письмо. Отправитель - Эрика Хоссбах, адресат - Аннели Шеель.
Знает она и о проверке, которую предприняли немцы в Америке, у ее "первого мужа", А вскоре после этого у себя на квартире обнаружила следы пребывания "гостей". Те действовали квалифицированно, но все же оставили свою "визитную карточку": бумаги в секретере оказались чуточку сдвинутыми с места, а ниточка, вложенная в конверт между двумя исписанными листами, крохотная белая шерстинка, переместилась из центра в угол конверта...
Ну что ж, значит, визитеры нашли то, что им полагалось обнаружить. Таким образом, решена первая часть задачи: нацистские органы безопасности наведены на след.
Все последующее будет неизмеримо сложнее, ибо с этой минуты инициатива перешла к противнику. Дальше решать будет он. А Саше и Энрико определено ожидание.
Сколько же это может продлиться? Где уверенность, что все пойдет как намечено? И что произойдет, если у противника вдруг окажется неучтенная советской разведкой возможность организовать проверку и в СССР?.. Вот мысли, которые неотступно преследуют Сашу и Энрико весь этот последний месяц, чем бы они ни занимались. Напряжение нарастает. Недавно Саша поймала себя на том, что, находясь в комнате одна, разговаривает вслух...
Как и было намечено, три недели назад они затребовали документы на выезд из Германии. Это - чтобы подстегнуть противника к действиям. До сих пор нет ответа из полиции. Следовательно, там получены определенные указания. Ну, а что дальше? Почему молчит противник?
Они неторопливо приближаются к дому.
До подъезда - два десятка шагов.
На тротуаре, под раскидистой липой, сидит за своим стеклянным коробом старуха - продавщица сигарет. Энрико задержался, чтобы купить пачку. Старуха хорошо знает его и Сашу, всегда приветлива к своим постоянным покупателям, не преминет перекинуться с ними фразой-другой. А теперь, отсчитывая сдачу, даже не подняла головы.
Энрико сгреб мелочь, глянул на Сашу. Она тоже заметила странное поведение продавщицы.
Подъезд. Лестница на этаж, где расположена их квартира.
На лестнице Энрико обнял Сашу, губами коснулся ее щеки:
- Спокойнее!..
Саша молча кивнула.
Она отперла входную дверь, протянула руку к выключателю.
Но свет зажегся сам.
В холле стояли двое, в плащах и шляпах, с пистолетами наготове.
Сзади затопали. По лестнице поднимались еще двое.
2
В день, когда арестовали Сашу и Энрико, Теодор Тилле, ехавший из своей резиденции домой, внезапно почувствовал резкую боль в правом нижнем углу живота, был доставлен в госпиталь, обследован и немедленно оперирован по поводу аппендицита.
Здесь, в больничной палате, он получил известие, что арестованных перевезли в Берлин и что заранее назначенный следователь приступил к допросам. Словом, все шло своим чередом. Тем не менее он очень нервничал. Нет, не потому, что лишился возможности сам вести первые допросы. Еще когда планировалась акция, было условленно: это сделают другие, он же до поры до времени не покажется на глаза арестованным. Но Тилле рассчитывал быть поблизости, чтобы все видеть и слышать, составить личное впечатление об интересующих его людях, особенно о женщине, и решить, как дальше вести дело. Полторы недели, проведенные на больничной койке, нарушили эти планы.
Сегодня утром он был наконец выписан и прямо из госпиталя поехал на службу. Тотчас явился следователь с документами. Тилле углубился в чтение протоколов. Впрочем, многое ему уже было известно - сотрудник наведывался в госпиталь и информировал начальника о ходе работы.
Дочитав последнюю бумагу, Тилле выпрямился в кресле, поглядел на офицера и попросил описать подследственную, ее душевное состояние, манеру держаться.
- Не знаю, что и думать, - сказал тот. - Данные наблюдения свидетельствуют, что она полна энергии, жизни. Уже известный вам гауптштурмфюрер Йоганн Иост все подтверждает. Он выразился так: "В делах, в умении оценить конъюнктуру рынка, подобрать работников и заставить их трудиться с полной отдачей она стоит двух мужчин".
Проговорив это, следователь смолк, задумчиво потер ладонью щеку.
- Она что, не такая?
- Ко мне вводят человека вялого, опустошенного. Отвечая, она едва роняет слова.
- В чем же дело?
- Думаю, здесь только одна причина. Она травмирована арестом, оскорблена тем, как с ней обошлись.
- Ее били?
- Что вы, шеф! Пальцем не тронули. Но, как вы и приказали, она получила возможность видеть, что делают в тюрьме с другими...
- Значит, страх?
- Только не за себя! Вот уже десять дней, как мы общаемся, и я все больше убеждаюсь, что она не из робких. Если и страх, то за мужа. Всякий раз при встрече она спрашивает о нем.
- Любит его... А что он?
- Я допрашивал его дважды. Очень спокоен, я бы сказал, уверен в себе. Расхохотался мне в лицо, когда узнал, что обоих обвиняют в шпионаже в пользу России. Потом сказал: "К вашей политической доктрине я отношусь равнодушно, как, впрочем, ко всякой другой. Мое дело жить, наслаждаться жизнью. К сожалению, иных принципов придерживается жена. Она не может сидеть без дела. Работа - вот ее стихия. Ее сочувствие нацизму привело нас в эту страну. Надеюсь, теперь она поняла свою ошибку".
- Сочувствие нацизму... В чем-нибудь она проявила это?
- Нет, шеф.
- А ее нынешнее состояние? Угнетенность, подавленность - не является ли это косвенным подтверждением того, что сказал мужчина? Вы же утверждаете: "Оскорблена тем, как с ней обошлись".
