История России. Киевский период. Начало IX — конец XII века - Дмитрий Иванович Иловайский
Несколько дельных замечаний о войне Святослава в Болгарии можно найти в статье г. Белова «Борьба Святослава Игоревича с Иоанном Цимисхием» (ЖМНПр. 1873. Декабрь) и в исследовании г. Дринова «Южные славяне и Византия в X веке» (Чтен. Об. и. и д. 1875. Кн. 3). Последний предлагает догадку, что Болгарское царство уже при Петре Симеоновиче распалось на две части: в западной половине был провозглашен царем Шишман, отец Самуила, известного противника Василия II Болгаробойцы. Действительно, завоевания Святослава и Цимисхия обнимали, по всем данным, только восточную половину Болгарии; а западная ее половина позднее была покорена императором Василием II. Но отсюда скорее можно заключить, что Западная Болгария отделилась не при жизни Петра, а именно во время завоевания Болгарии Святославом. Последний успел покорить собственно ближайшую и богатейшую часть, то есть Придунайскую Болгарию; между тем западные области Болгарского государства на время сохранили свою независимость, чему помогли и географическое их положение, защищенное высокими горными хребтами, и вероятное существование отдельных племенных князей, еще не уничтоженных вполне болгарскими царями из династии Асперика.
Данных событий коснулся в своих трудах французский византинист Шлюмберже. В томе, посвященном Никифору Фоке (Paris, 1890), в гл. XII и XV Шлюмберже распространяется о миссии Калокира и завоевании Болгарии Святославом. В томе, посвященном Иоанну Цимисхию (L’epopee Byzantine. P. 1896), пытается возможно подробнее передать его войну со Святославом. К сожалению, погоня за картинным изложением и обилие материала нередко сопровождаются всякого рода преувеличениями, неточностями, наивными вымыслами и явным недостатком критики; причем встречаются ссылки на авторов весьма сомнительной авторитетности, вроде Куре, Ламбина, помянутого выше Белова, Черткова, краткого учебника русской истории Рамбо и тому подобных. Русь у него по старому домыслу постоянно отождествляется с варягами-скандинавами. Тут у него являются на сцену Валгалла и «бешеные берсеркеры», скандинавское построение треугольником, варяжские «знаменитые секиры» и тому подобные фантазии. Войны Руси с Болгарией иллюстрируются миниатюрными изображениями, взятыми из ватиканской рукописи Манасии. Но миниатюры эти относятся к XIV веку. «Авлу», или дворец болгарских царей, Шлюмберже называет татарским «аулом» и развалины его находит подле города Шумлы. По моему мнению, известие византийцев об обороне русских во дворце на особом холме под Преславой следует сопоставить с надписью в Тырновой мечети о насыпке холма и постройке новой авлы. (См. в моей «Второй Дополнит, полемике» VII статью по поводу № VI и VII Известий Русск. археологии, института в Константинополе.) Год Святославовой смерти мы оставили, как в летописи; по исследованию же Срезневского она относится к 973 году (Изв. 2-го Отд. Акад. н. T. VII), также по мнению гг. Куника и Васильевского («О годе смерти Святослава». СПб., 1876). А по летописи Яхъ и Антиохийского — к 971 году (см. в издании барона Розена).
8 В числе Ярополковых бояр находился некто Варяжко. Он, по словам летописи, предупреждал своего князя об измене и советовал ему не ходить к Владимиру, а лучше идти к печенегам и нанять там войско; но тщетно. После убиения Ярополка Варяжко убежал к печенегам и вместе с ними потом много воевал против Владимира, пока последнему не удалось привлечь его в свою службу. Имя или прозвание этого боярина указывает, конечно, на его варяжское происхождение, а последнее обстоятельство подтверждает наше предположение, что варяжские выходцы начали вступать в службу киевских князей по крайней мере со времен Олега. Отсюда можно объяснить и присутствие двух-трех норманнских имен в числе русских послов, приведенных договорами Олега и Игоря: если только эти два-три имени впоследствии, при более усовершенствованных приемах и более значительных средствах сравнительно-исторической филологии окажутся действительно норманнские.
О женолюбии Владимира — см. ПСРЛ Ипатьевский и Лаврентьевский списки, а также Chronicon Dithmari, episcopi Merseburgensis. Ed. Norimb. 1807. Проф. Голубинский полагает, что летопись в этом отношении сильно преувеличивает. Ист. Рус. цер. I. 145 и далее. О языческой ревности Святослава и веротерпимости Ярополка см. отрывок из так называемой Иоакимовой летописи у Татищева в I томе, хотя это источник довольно мутный.
Летопись, говоря о принесении человеческой жертвы богам и убиении отца с сыном, называет сих мучеников варягами. Это место летописи представляет некоторые трудности для своего объяснения. Почему жребий пал на христианина-чужестранца, а не русина? Во-первых, в Киеве, как известно, была уже туземная крещеная Русь. Об этой крещеной Руси упоминает сама же летопись в договоре Игоря. О христианской Руси, кроме того, говорит Фотий в своем послании 866 года и Лев Философ в расписании церковных кафедр. Константин Багрянородный упоминает о «крещеной Руси», которая находилась на византийской службе (De cerem. Aulae Byzant.). То же подтверждает папская булла 967 года, которая указывает на славянское богослужение у русов (у Добнера Ann. III. 197. «Нестор» Шлецера. II. 527. Некоторые усиливаются доказывать, будто эта булла подложная). Следовательно, с какой стати киевлянам было бы требовать от чужеземного, вольного варяга его сына на заклание своим богам? На этот вопрос до известной степени удовлетворительное объяснение дает проф. Васильевский в своей книге «Житие свв. Георгия Амастридского и Стефана Суражского» (СПб., 1893). Греческий текст жития Георгия по поводу нападения русов на Амастриду указывает на сохранившийся у них древний тавроскифский обычай ксеноктонии, то есть заклания чужеземцев в жертву своим богам. (См. также мою «Вторую дополнит, полемику». М., 1892. С. 49.)
Мы не распространяемся о языческой религии русских славян и довольствуемся кратким ее очерком; причем имеем в виду преимущественно известия писателей X–XII веков, каковы: наш летописец, договоры Олега и Игоря, Ибн Фадлан, Масуди, Константин Багрянородный, Лев Диакон и «Слово о полку Игореве». Вообще источники, современные языческому периоду или близкие к нему по времени, очень скудны и не дают возможности создать ясную полную картину; а известия позднейшие сбивчивы и разноречивы. Хотя литература славяно-русской мифологии вообще не бедна; но, за немногими исключениями, в ней столько гадательных и произвольных выводов, столько смешения разных эпох и племен, что пока трудно на этом основании строить какое-либо здание. Сочинения, наиболее заслуживающие внимания по этому вопросу, суть Костомарова «Славянская мифология» (Киев, 1847); Срезневского — «Исследования о языческом богослужении древних славян» (СПб., 1848); Афанасьева — «Поэтические воззрения славян на природу» (М., 1865–1869). Кроме того, много любопытных мыслей и соображений о славяно-русской мифологии рассеяно в трудах: того же Срезневского, Русова, Снегирева, Терещенка, Ходаковского, Калайдовича,
