Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

одновременно: „ато вы сперва вигубите нас, людей убогих, да и заслонитесь нами

(выставляя нас вперед) от неприятеля. Не позволим! не бывать этому*!

В 9 заседании (15 октября) читали универсал, иовелеваиощий, чтоб и

разбежавшиеся и не дошедшие еще до лагеря собрались к Вишневецкому -в течение 14

дней, под смертной)’ казнью (sub ровна perduellionis et colli). Один из земских послов

предложил написать универсал к мужикам, обещающий им безопасность, только бы

они не приставали к козакам: ибо некоторые (говорил он) пошли в козаки из-за того,

что жолнеры не только грабили их, но и стращали вырубить всех в пень, идучи назад.

Это напоминает нам давнишния стращанья малорусской черни с одной стороны от

Ёозаков, с другой—от жолнеров. Польская

309

неурядица сама собой вела посполитий народ к козатчиве. Население государства,

стоявшего, по польской пословице, bezrz№dena *), само собою раскалывалось па

Козаков и не-козаков. Со времен великого и несчастного в своей великости

Жовковского,; не. только мужики, угнетаемые жолнерами да козаками, умножали собой

козатчину, но и жолнеры, не получив заслуженного жолду, „приставали в козаки*.

Теперь готовился новый контингент козатчины: тысяч двадцать малорусской шляхты,

оставшись безземельниками и це находя в польско литовском обществе никакого

вспоможения, угрожали присоединиться к козакам, как это делали давно уже

землевладельцы всех вероисповеданий, вытесняемые шь имений своих богатеющими

ксендзами, да мнихами. Об этом, как увидим ниже, подумывал вслух на сейме и сам

Кисель, а маршал Посольской Избы, Обухович, высказал его мысль (в заседании 21

октября)* не обинуясь.

Разорение и распадение Польши объясняют у нас геройским стояньем полутатар и

полу поляков за православную веру и русскую народность, а Польша разорялась и

распадалась уже давно сама собою. Доказательством тому служит, между прочим, её

постоянная боязнь перед собственными защитниками своими. Ода боялась переходов

своего платного, иначе грошевого (служившего за жолд) жолнера; еще больше боялась

ci№gnienia **) своих посполитаков, а еще больше—столкновенья жолдовых воинов с

посподитаками. Так и настоящий сейм не решался объявить посполитое рушение на

Козаков из опасения, чтоб окружавшие ееймующую; Варшаву панские гвардейцы,

иначе ассистенты, называвшиеся вообще панскими полками, на возвратном пути

несгалкивалис с-отрядами посполитаков и не нападали на них по поводу фуражировки,

да обычных польским воинам грабежей, или же ^ не подвергались нападениМй с их

стороны.

; г

-:Эта'-боязнь парализовала оборонительную самодеятельность Шляхетского Народа

в то время, когда Народ Козацкий угрожал ему показать свою близость пожарными

дымами да заревами. Смеясь „горьким смехомъ" над своей братьей, медлящей в

мероприятиях, один ив членов законодательного собрания говорил так:

„Не-знаю, господа, кто бежал: наши, или козаки? Мне кажет-

*) Неурядицею. **) Похода.

310

*

ся, что козаки* потому что мы их не боимся. Это видно из того, что мы не думаем

об их7* близости. Еслиб мы их боялись, то постановили бы— или пооииолитое

рушение, или вербовку жолнера для обороны. Мы хотим одного, а вы, господа,

другого: значит опасности нетъ**

Под шум бесплодных споров и пререканий, наш Адам Свептольдич хлопотал всего

больше о том, как бы его любовь к отчизне не оставалась без памятника, или, как он

выражался в письме1 к примасу (стбит повторить слова великого гражданина): „Te

irrnjк-.wiern№'.przysиugк aby mi nikt nie wydzieraи, i їeby absque mmmmento pietatis ku

ojczyџnie nie zostawaиa". Допустить, чтобы князь Иеремия спас отечество— для него

значило: остаться без награды за любовь к отечеству. Надобно было ссадить его с

гетманства^ Так как, ло; словам князя Радивила, за всякое посягательство па булаву

Вишневецкого шляхта всячески позорила Киселя, тойонмолчал о ней и, вместо того,

настаивал на скорейшем избрании короля, который мог отдать ее кому угодно.

Подобных Киселю патриотов развелось в свободном Шляхетском *Вароде

безъ'числа. В 10 заседании сейма (16 октября) некоторые изъ1 его членов обвиняли

других в утайке денег, подучейишх на войско. Один из обвиняемых сенаторов, за

неимением других доказательств панской честности, прибегнул к доказательствам

железным (їoиnzne гасуе): „Никто цнотливий *) не скажет жнеитак. У *юеня при боку

шпага острая: я вспомню об этом в свое вреши^. Но утро®а храброго сенатора была*

сделана не менее^ храброму подсудку, и он отвечал: „У меня тоже острая сабля: дшшы

ша себя значь сенаторской глотке (ktуra siк ujmie senatorskiej gкby»). На* иэто пан

4сенатор призвал благоразумным замолчать.

* J Веете МО казаках, ?жридетевшие из Люблина, заставили даже миролюбивого

Киселя подумать о войне. Он уверял, что неприятель етойииьана’месте,'табором, а

воюет данов гультяйство, распущенное заганавд, вмитн$ следовало бы послать

нротивъэткх загонов я летучие^ отряда, s№i**4ronc volante, как -творят Итальянцы". .

Но эт было pium desiderium. Шляхта продолжала ссориться даже и тогда, когда

получила известие об опасности, угрожавшей Сокальской мбдШырю-изамку, в котором

окрестные даны сложили свою

*) Слово непереводимое: оно значит й добродетельный^ и чеергный, и сознающий

свое достоинство.

« : -

.

'311

драгоценную движимость. В сеймовом днёвпике записано, что в течение целого

днине было решено ничего, и что заседание распущено в беспорядке и криках (w

nierz№dzie, haиasie soluta est sessio).

В 11 заседании (17 октября) читали два новые универсала: одинъ—к рассеянным

жолнерам (do zoиnierzуw rozprуszonych), :а другой—к тем, которые еще не были в

лагере, чтобы первые со * брались к Вишневецкому в течение 4 недель, а другие-г-в

течение двух, под смертною казнью. При этом литовский подканцлер, наш единоверец

Гедеон Михаил Тризна, „никоим образом не согласился титуловать Вишневецкого и его

товарища Фирлея гетманами, а только региментарями, для того, что, когда литовский

гетман придет к ним на помощь, то чтобы старшинство оставалось за ним: еще один

предмет раздора!

л

Некто Мисвоский объявил государственным людям, с подобающею земскому послу

важностью, что советы их затрудняютъ'.русские чары, не давая прийти ни к какому

решению, и что лучшее средство против таких чаръ—братская искренняя любовь, без

которой де паны, в дерзком своевольстве своем, должны погибнуть (bez tej bowiem nam

per temerariam licentiam licet perire fato nostro).

Земляки наши, паны Огинские, приняли эти слова за камень, брошенный в их

огород, и подняли было крик, а тот начал кричать против них и вдвое. Но один из

ветеранов московских походов угомонил национальный антагонизм, рассказавши, что

когда он был в осадном сиденье в московской столице, то Москали хотели было

посредством чар впускать своих в город небольшими партиями. „Заметив это“ (говорил

ветеран), „мы; отправили против чар ксендза с кропилом, а сами * выкосили Москалей

саблями". .

Эту серьезную беседу прервал коронный канцлер Оссолвнский. „Прекрасно вы

сделали, господа" (сказал он), „что выбрали гетманов; но гетманы без войска ничего не

значат, а войско у нас только на бумаге, на деле же у нас больше желания, нежели

надежд (magis pptandum, quam sperandum). Всякому понятно, что и эти беглецы

(fugitivi) потеряли всё: как могут они быть обязаны к невозможному? Невозможно им

служить за этот жолд, потому что за него нельзя снарядиться к походу как следует, а мы

оттолкнем (odstraszymy) от себя этим случаем всех иностранцев, еслй будем их

принуждать к такой панщине (gdy ich tak bкdziemy angarejowaж). Надобно разослать

нам по воеводствам депута-

312

.

тов, чтоб узнали, сколько в каком воеводстве денег, и тогда назначили жолнерам

жолд верный и соответственный *.

При этом „великоцольскШ генералъ* заметил папам, что они избрали гетманов без

войска, а войско хотят набрать без денег, и умолял, чтобы депутаты были назначены по

всем предметам и прежде всего добыли денег.

Когда оеймовики углубились в мудреный вопрос, как выйти из безденежья, некто

Бжозовский (очевидно, Березовский) прискакал верхом и предстал пред них в

бандолетовой перевязи и в ладунке, с реляцией о поражении литовского войска и

падении Бреста и Кобринта. Он донес, что пан Киевский (то-есть киевский каштелян)

отдал свои вещи на спрят монахам, и что поэтому козаки вырезали два города, а теперь

идут в Бельску, и все мужики с ними. Брестские хлобы (говорил Бжозовский) также

понасаживали себе косы.