Пайпс - Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917
Другим поводом для беспокойства служили распространявшиеся в окопах и тылу слухи. В солдатских письмах домой и из дома в конце 1916 года военные цензоры встречали самые зловещие истории о царе и царице. О циркулирующих на фронте совершенно нелепых слухах, будто солдатских жен выселяют и вышвыривают на улицу или будто немцы подкупили министров за миллиард рублей и так далее, говорилось и в полицейских донесениях38.
Конечно, все это будоражило восьмимиллионную солдатскую массу на фронте, но гораздо пагубнее воздействовало на те 2—3 млн. резервистов и новобранцев, которые находились в тылу. Живущие в переполненных казармах в тесном соседстве со все более недовольным гражданским населением, они представляли собой крайне ненадежный элемент. В одном Петрограде и пригородах их было 340 тыс. — внушительная масса раздраженных, вспыльчивых и к тому же вооруженных людей.
* * *
Власти сознавали социальную опасность, которой чреваты инфляция и нехватка продовольствия, но не знали способа решения этих проблем, вокруг которых велось множество разговоров и изводились тонны бумаги, но никаких действенных мер не предпринималось.
Как уже отмечалось, землевладельцы, оказавшись без работников, не могли исполнять свою традиционную роль поставщиков продовольственных товаров для города. Крестьяне имели излишки, но не желали ими поступаться, потому что не знали, куда употребить скопившиеся на руках деньги, — ведь промышленных товаров было решительно не достать. В 1916 году ходили слухи, что цены на зерно взлетят на недосягаемую высоту: от двух с половиной рублей за пуд до 25 рублей и выше. Естественно, крестьяне предпочитали делать запасы.
В правительстве обсуждалась проблема установления твердых цен на зерно, принудительного изъятия и даже национализации зерна и связанных с его производством и перевозкой сфер земледелия и транспорта39. В сентябре управляющий министерством внутренних дел А.Д.Протопопов предпринял шаги к тому, чтобы взять под юрисдикцию своего ведомства сферу продовольственного снабжения на том основании, что эта проблема получила политическое звучание и затрагивает область внутренней безопасности страны. Планировалось также гарантировать обеспечение продовольствием рабочих, в особенности занятых на военном производстве. Но из этих благих намерений ничего не вышло. Протопопов, промышленник и поклонник принципа «laissez-faire»*, противник реквизиций и других форм ограничения, предпочитал пустить дела на самотек. Вместо того чтобы организовать снабжение городов продуктами, он убедил министра земледелия А.А.Бобринского сдержать пыл своих губернских служащих, занятых закупкой зерна у крестьян.
* Невмешательство (фр.).
Оставалась еще возможность позволить общественным организациям заниматься сбором и распределением товаров. Не однажды городские думы предлагали взять решение этой задачи на себя, но всякий раз их предложения отклоняли. Неспособное само справиться с трудностями, правительство все же опасалось поручить это дело выборным органам40.
В результате к концу 1916 года положение с продовольствием и топливом в крупнейших городах России стало критическим. К этому времени Москва и Петроград получали лишь треть необходимого продовольствия и стояли на пороге голода — припасов оставалось в лучшем случае на несколько дней41. Нехватка топлива усугубляла трудности: Петроград получал лишь половину необходимого количества, а это означало, что даже когда пекарни и получали муку, то выпекать хлеб все равно не могли. Обращение Петроградской думы к правительству с просьбой позволить организовать распределение продуктов было вновь отклонено42. Чтобы избежать взрыва народного гнева, Штюрмер строил планы эвакуации из Петрограда 60—80 тыс. солдат, а также 20 тыс. беженцев, но, как и с иными благими начинаниями царского правительства в последние дни его существования, из этого ничего не вышло.
Петроград, из-за удаленности от производительных регионов страдавший больше других городов, встречал зиму 1916/ 1917 годов в отчаяннейшем положении. В городе все чаще прекращали работу фабрики — либо из-за отсутствия топлива, либо вынужденные предоставить своим рабочим возможность отправиться за продуктами в деревню.
* * *
Либеральные и консервативные круги крайне беспокоило такое развитие событий, несущее в себе угрозу революции, угрозу, которую они отчаянно пытались отвести. Виновными они считали царскую чету, и прежде всего Александру Федоровну. Впервые во все времена либералы и монархисты объединились в оппозицию к царскому двору. К концу 1916 года оппозиционные настроения охватили и высшие военные круги, и высшую бюрократию, и даже великих князей, которые решили, как говорилось, «спасти монархию от монарха». Россия еще не знала такого единения, а двор — такой изоляции. И революция 1917 года стала неизбежной, коль скоро даже высшие слои русского общества, которым более других было что терять, стали действовать революционными методами.
Конечно, мотивы были различны. Консерваторы, включая правых политиков, великих князей, сановников и генералов, выступили против двора, боясь, что царь приведет Россию либо к поражению, либо к позорному сепаратному миру. Либералов беспокоили мятежные выступления, которые дали бы возможность социалистам подстрекать массы. Прогрессивный блок, возродившийся в конце 1916 года, расширялся во всех направлениях — и вправо, и влево, пока не охватил почти весь спектр политической жизни, включая большинство правительственных чиновников. В начале февраля 1917 года в меморандуме, адресованном английской делегации, Струве писал: «Старый клич «борьба с бюрократией» потерял свое значение. В нынешнем конфликте все лучшие представители бюрократии на стороне народа»43.
Нестихающие толки о том, что монархия ведет секретные переговоры о сепаратном мире, осложняли положение высшего общества. Слухи эти были не совсем безосновательны, ибо немцы и австрийцы действительно прощупывали почву в Петрограде. Одна из таких попыток была предпринята через брата императрицы Александры Федоровны герцога Эрнеста Людвига Гессенского44. Протопопов во время пребывания в Швеции встречался с немецким бизнесменом. Но эти и подобные попытки не находили никакого отклика с русской стороны. Ни в русских, ни в зарубежных архивах после революции не обнаружено каких-либо свидетельств, что царское правительство стремилось к сепаратному миру или хотя бы обдумывало такую возможность45. Николай и его супруга были полны решимости вести войну до конца, невзирая на внутренние обстоятельства. Однако эти слухи нанесли монархии невосполнимый урон, отдалив от нее ее естественных защитников в лице консерваторов и националистов, настроенных непримиримо антигермански.
Но еще вредоноснее оказались слухи о предательских интригах, которые плетут императрица и Распутин. Под этим тоже нет никаких оснований. Каких бы грехов ни совершала Александра Федоровна, она была глубоко предана своей ставшей ей новой родиной стране, ярким свидетельством чему явилось ее поведение после революции, когда на карту была поставлена ее жизнь. Но на нее, немку по происхождению, смотрели как на враждебного инородца. Еще более ее репутацию пятнали связи Распутина с сомнительными личностями петербургского полусвета, многие из которых подозревались в связях с немцами. Беда в том, что было не так уж важно, замешаны ли императрица и Распутин в прямой измене, — на взгляд патриотов, всем своим поведением они оказали врагу такую неоценимую услугу, какую не смогли бы оказать, даже будучи настоящими агентами.
Либеральная оппозиция оказалась в ситуации, из которой не знали, как выйти. Кадеты не хуже полиции были осведомлены о накопившемся в народе недовольстве и опасались, что без быстрых и решительных действий с ситуацией не совладать. Им было известно и о том, что массы, как явствовало из донесений полиции, теряют доверие к Думе, не видя с ее стороны энергичных действий46. В этих обстоятельствах кадеты решили, что сохранить престиж и не уступить радикалам они смогут, только бросив вызов правительству. Некоторые кадетские деятели полагали, что если России и посчастливится завершить войну без революции, то ее все равно не избежать после наступления мира, которое будет сопровождаться массовой безработицей и захватом крестьянами земель47. Поэтому сейчас жизненно необходимо было предпринять шаги смелые, даже революционные. И все же слишком жесткое давление на правительство могло окончательно сокрушить остатки административного аппарата и вызвать ту самую анархию, которую либералы и стремились предотвратить. Значит, предстояло выполнить в высшей степени деликатную задачу: давление на правящие круги должно было быть достаточно мощным, чтобы снискать расположение масс и вынудить правительство уступить свою власть, но при этом действовать следовало крайне осторожно, чтобы не смять всю государственную структуру.
