Эдуард Перруа - Столетняя война
Тем не менее в нашем сельском ландшафте остаются неоспоримые следы этого возрождения — религиозные и гражданские постройки, церкви, помещичьи дома, жилища, свидетельствующие о строительной лихорадке, охватившей страну, которая наконец избавилась от векового бедствия. Конечно, строительство не прекращалось никогда, даже в самые мрачные периоды, и особенно в городах, где экономический кризис сказался менее остро. Ведь именно в первой трети XV в., среди бедствий гражданской и внешней войны, хрупкое и слащавое искусство XIV в., высшее достижение готической классики, с ее воздушными витражами, ее слегка вялой лепкой, ее грациозным и манерным скульптурным декором уступило место тяге к обновлению и оригинальности, результаты которого дадут о себе знать вплоть до триумфа итальянского Возрождения. Нам плохо известно, какие влияния позволили французской готике вновь более чем на век вернуться к жизни. Может быть, пример английской архитектуры, уже развивавшейся в направлении более вычурных форм, вдохновил отдельных художников англо-бургундской Франции, а после их начинания были подхвачены по всему королевству. Именно лепка нервюр с их открытыми ребрами и призматическими профилями всегда придает основным линиям постройки их суховатую выразительность. Та же сухость проявляется в угловатых складках драпировок, в растительном декоре, блистающем пышностью савойской капусты и густой листвы. Барочная вычурность особенно ощутима в использовании обратной кривизны, то есть фигурных выкружек, и в том орнаментальном изображении огня в оконных переплетах-горбылях, из-за которого это искусство назвали пламенеющим. Первые свидетельства этого обновления появились задолго до 1450 г.: Руан, Труа, Бурж — достаточно упомянуть эти три города — сохранили для нас очаровательные образцы такого искусства. Как только вернулся мир, оно восторжествовало повсюду, вплоть до самых маленьких деревень, где в настоящей лихорадке перестройки спешили восстанавливать разрушенное, воссоздавать развалившиеся постройки в духе нового времени, строить для богатых более просторные и удобные жилища вместо крепостей, где те укрывались во время бури. Принимая в сельских церквах более строгие и менее избыточные формы, чем в городских зданиях, оно на местах приспосабливалось к провинциальным вкусам, порой порождая настоящие художественные школы, которым, как, например, в Бретани, была суждена долгая и благополучная жизнь.
Города в целом пострадали меньше, чем сельская местность. Их население, порой значительно сократившееся, не теснилось на своих слишком просторных землях за городскими стенами, где незаселенные пространства занимали фруктовые сады, парки и поля. Иногда демографический дефицит здесь частично восполнялся за счет притока сельских жителей, бежавших из своих деревень и приспосабливавшихся к городской жизни. Никакие осады, выкупы, грабежи, ненасытность налоговых служб, небезопасность дорог никогда не останавливали коммерции, от которой горожане богатели. Ремесла, несмотря на мелочную и жесткую регламентацию, продолжали процветать. Города Шампани, Пикардии, Нормандии, сама столица и в меньшей степени Бордо с приходом мира очень быстро восстановили прежние темпы производства и торговли. Новая эпоха процветания началась для городов по Луаре во главе с Туром: их богатство росло из-за длительного пребывания двора. Сукноделие за полтора века испытало значительную децентрализацию и больше не было исключительно монополией Нидерландов. Наконец, активизировалась торговля между городами по мере того, как повышалась ее безопасность и богатели самые смелые менялы, банкиры, дельцы.
Но пусть нас не вводит в заблуждение эта активизация. В торговой конкуренции, где отныне участвовали все европейские страны, доля Франции теперь была гораздо меньше, чем до длительного испытания, только что пережитого ею. Фландрия, Артуа, Бургундия уже не входили в состав королевства, и их богатство, сильно выросшее после 1450 г., не приносило пользы ни королю, ни его подданным. Важные пути международной торговли, когда-то проходившие через провинции Капетингов, теперь окончательно удалились от них. Выходя из Флоренции и Венеции, они переваливали центральные Альпы, обеспечивая процветание женевским ярмаркам, которым Лион никогда не сможет создать серьезную конкуренцию, потом пересекали Южную Германию — настоящий рай международного банковского дела и, пройдя через Рейнскую область, заканчивались в Антверпене, чье сияние уже затмевало ветшающую славу Брюгге. Французские ярмарки, число которых множилось из-за некой искусственной конкуренции, лишь на периферии и косвенно участвовали в этом европейском движении, из которого подданные короля слишком часто бывали исключены.
Лучшей иллюстрацией этого ложного и в целом второстепенного положения королевства Валуа служит молниеносный взлет и падение Жака Кёра, в котором слишком часто видели предвестника мнимого процветания, хотя его неумение создавать что-либо новое и устойчивое, казалось бы, буквально бросается в глаза. Конечно, этот сын скорняка из Буржа, неграмотный, но предприимчивый, был первым из тех дельцов, тех авантюристов, которые пробрались в Совет суверена: двор Людовика XI уже будет кишеть ими. Монетчик короля в Бурже, потом казначей, то есть хранитель королевских драгоценностей и посуды, выполнявший также фискальные и дипломатические миссии, он пользовался милостью власть имущих лишь для собственного обогащения. Как смелый новатор он проявил себя в двух сферах: добивался права на эксплуатацию среброносных месторождений в Лионской области, рассчитывая, что они изобилуют богатыми жилами, и со страстью бросил в морскую коммерцию, стремясь напрямую соединить Монпелье со сказочными богатствами Леванта. Разведывая эти месторождения, он понял, какое богатство ждет того, кто вбросит в мир, жаждущий золота и серебра, страдающий от растущей нехватки монет, новую порцию драгоценных металлов. К несчастью, жилы в Лионской области были бедными, малоприбыльными — после его опалы они будут заброшены, — тогда как в то же время, систематически эксплуатируя серебряные рудники Штирии, дом Габсбургов создавал себе состояние, которое одно позволяет объяснить его изумительный подъем. В сфере средиземноморской торговли ошибка в расчетах была не менее масштабной. Чтобы лишить Венецию и Геную монополии левантийской торговли, Кёр оснастил и зафрахтовал, не без некоторого преувеличения окрестив «первым крупным торговым флотом Франции», небольшую флотилию — полдюжины скорлупок. Скромный дебют еще можно простить: все должно с чего-то начинаться. Но верно ли оценил ситуацию Жак Кёр, отправляя эти суда в Средиземное море? Следуя пятивековой традиции, он полагал, что Александрия и Кипр всегда останутся открытыми воротами восточных житниц, неисчерпаемыми рынками шелка и пряностей. Он не понял, что опасность приближения османов заставит эти источники в ближайшее время иссякнуть. Его извиняет разве что тот факт, что не он один совершил эту ошибку: ее повторят и его преемники — советники Людовика XI. В то время как в начале XV в. именно нормандские мореходы-авантюристы разведали Канарские острова, основав там эфемерное колониальное королевство, навязчивая идея освоения Средиземноморья вскоре заставила забыть о вылазках в Атлантику. Когда в последние годы века дьеппцы возобновят их, окажется, что их уже оттеснили более смелые: Америка попала в руки испанцев, Африку обогнули португальцы, а Франции останутся лишь крошки с праздничного стола и опять-таки унизительное положение. Все это в зародыше уже находилось в предприятиях Жака Кёра, как и его громкое падение в 1453 г.; его заключение под стражу, побег и преждевременная смерть на Хиосе в 1456 г. поглотили его состояние и прервали начатые им дела.
Ослабев в материальном отношении, вышла ли французская монархия из сильнейшего политического кризиса? Здесь достижения кажутся более очевидными, хотя и уравновешиваются некоторыми слабостями. Бесспорно, война позволила королевству усовершенствовать административную базу и быстрей, чем если бы этого не требовали военные и фискальные нужды, превратиться из феодальной монархии в то авторитарное государство, одновременно патерналистское и тираническое, каким является Франция Людовика XI. Несмотря на кризисы, поражения, жакерии, восстания городов и принцев, Валуа сумели достичь своих целей. Они избавились от всех опек: при Иоанне Добром — от опеки Штатов, а позже — от опеки со стороны принцев. Они отвергли все реформы, навязывавшиеся извне, но в нужный момент сумели реформировать свою власть совершенно самостоятельно, научились контролировать чиновников при помощи других чиновников и в конечном счете повысили эффективность работы административного механизма, ничуть не поступившись его мощью и не создав у подданных впечатления, что тех притесняют сильнее, чем прежде. Наконец, эту эволюцию, основные этапы которой были упомянуты по ходу нашего повествования и к которой мы больше не вернемся, ускорил целый ряд событий.
