Павел Милюков - История второй русской революции
Ближайшим поводом к начавшейся, таким образом, открытой борьбе было, как видим, упорное нежелание Керенского, чтобы доклад Корнилова читался во Временном правительстве. Естественно, что Временное правительство, по крайней мере в лице некоторых своих членов, не могло остаться равнодушным к этому странному отношению министра-пред-седателя к их правам. И возражение не замедлило: оно было сделано тем из министров, который всего чувствительнее относился к правам высшей власти и к своей личной ответственности как члена правительственной коллегии. «11 августа утром, — рассказывает Керенский, — ко мне явился Кокошкин с заявлением о том, что сейчас же выйдет в отставку, если не будет сегодня же принята программа Корнилова». Это была после Савинкова и Корнилова третья и последняя попытка оказать давление на Керенского в наиболее жизненном вопросе момента.
По признанию Керенского, заявление Кокошкина «произвело на него ошеломляющее впечатление». Он не мог не отдать справедливости побуждениям Кокошкина. «Утреннее свидание 11 августа с Кокошки-ным, — рассказывает он в комментариях к своим показаниям, — было одним из самых бурных моих политических столкновений, но сейчас мне радостно вспомнить то страстное горение глубокой любви к родине, которое чувствовалось в тайниках души моего противника». Были и другие основания, которые заставляли Керенского отнестись внимательно к заявлению своего коллеги. «Надо вспомнить исключительное напряжение политических страстей перед Московским совещанием», — напоминает он. «Выход групп министров из Временного правительства (так как за Кокошкиным, вероятно, последовали бы остальные министры к.-д.) накануне открытия Всероссийского совещания... из-за корниловских «требований» сделал бы дальнейшее сохранение национального равновесия невозможным». Керенский был уверен, что «большевики справа» этим «могли бы воспользоваться для готовившейся попытки создать на Московском совещании так называемую сильную власть, во всяком случае отклонить правительственный курс вправо». Он даже и настойчивость Савинкова и Корнилова объяснял как попытку «срыва» Московского совещания. И Кокошкин получил обещания, которые дали ему возможность не настаивать на своей немедленной отставке. «За несколько часов до отъезда в Москву, — рассказывает Керенский, — во Временном правительстве обсуждалась военная часть правительственного выступления. Прежде всего было предложено заслушать докладную записку верховного главнокомандующего. По оглашении записки (в ее первой редакции) началось ее очень острое обсуждение. Тогда я предложил свою формулировку программных пунктов... Моя формулировка согласила мнения министров (за исключением смертной казни в тылу)... Было решено принципиально признать возможным применение тех или других мер до смертной казни в тылу включительно, но проводить их в жизнь лишь по обсуждении в законодательном порядке каждой данной конкретной меры. Таким образом, на Московском совещании я говорил о смертной казни условно, потому что не только не было единомыслия “за”, но было почти верное большинство “против” этой меры... Я лично был решительным противником введения смертной казни в тылу, считал совершенно невозможным привести в исполнение смертный приговор где-нибудь в Москве или в Саратове в условиях свободной политической жизни».
Итак, соглашение между членами правительства по вопросу о корниловских «требованиях» с грехом пополам состоялось. Корнилов не мог дожидаться этого окончательного обсуждения в последнюю минуту и уехал на фронт в убеждении, что он сможет сделать свой доклад, не заслушанный в его присутствии правительством, прямо в самом Московском совещании. Доклад получал, таким образом, значение апелляции к стране на Керенского, который тормозил дело — все равно по принципиальным или личным, по деловым или политическим соображениям. Кроме поединка между «революционной демократией» и «буржуазией», в Москве, очевидно, должно было произойти столь же открытое состязание (исключительно словесное вопреки страхам Керенского) между Корниловым и Керенским.
V. Московское государственное совещание
Требование съезда общественных деятелей. Политическая позиция несоциалистических общественных групп перед самым Государственным совещанием была ярко и определенно подчеркнута так называемым «малым» совещанием общественных деятелей, собравшихся в Москве 8 августа. Состав совещания был, по определению докладчика организационного комитета князя Е. Н. Трубецкого, «глубоко беспартийный». В числе трехсот с лишком его членов были представители самых разнообразных политических групп и общественных течений, начиная от кооператора Чаянова и кончая землевладельцем кн. Кропоткиным. Общей мыслью и общим чувством, их собравшим, было «создание сильной и национальной власти, которая спасет единство России», как совершенно верно подчеркнул кн. Трубецкой во вступительном докладе. Эта положительная программа определяла и отрицательную: борьбу с влиянием Советов на правительство. Во имя того и другого классовые интересы торговли и промышленности объединились с «людьми государственной мысли» и с «водителями славной русской армии». Соединение этих трех элементов — торгово-промышленников, профессорской и писательской интеллигенции и выдающихся военных авторитетов (Алексеев, Брусилов, Каледин, Юденич) — составляло самую характерную черту «малого» совещания. Гвоздем его явился неожиданно для всех обстоятельный доклад генерала Алексеева, объективно и убедительно излагавший трагическую историю развала русской армии. Совещание постановило опубликовать этот доклад (это было потом заменено повторением доклада с небольшими изменениями генералом Алексеевым на Государственном совещании). На следующий день обсуждение доклада П. Б. Струве об экономическом и финансовом положении России было прервано появлением представителей казачества, огласивших резолюцию совета Союза казачьих войск о Корнилове. Настроение, созданное этим выступлением, выразилось в телеграмме, посланной генералу Корнилову за подписью М. В. Родзянко, который председательствовал на совещании. Приветствуя Корнилова, совещание заявляло, что «всякие покушения на подрыв его авторитета в армии и России считает преступными и присоединяет свой голос к голосу офицеров, георгиевских кавалеров и казачества». «В грозный час тяжелого испытания, — говорилось в телеграмме, — вся мыслящая Россия смотрит на вас с надеждой и верой».
После двухдневных прений совещание 1 августа приняло обширную резолюцию, в которой был подведен общий итог всем разрушениям, произведенным в государственной и народной жизни отрицательными сторонами революционного процесса. Армия обессилена полным исчезновением дисциплины и «зависимостью от выборных военных организаций». «Великие задачи войны и связанные с нашей победой неизменные интересы России затемнены в сознании солдатских масс коварными уверениями, что нам не за что воевать, что вина за эту войну падает не на нашего врага, а на правительства наших союзников». В стране нет власти, ибо органы ее на местах исчезли в первые дни революции, а заменившие их самочинные организации... не обеспечивают... самых основных условий охраны личной и имущественной безопасности». «В стране нет суда и закона, ибо то и другое заменено усмотрением тех же организаций». Правильный кругооборот хозяйственной жизни нарушен... понижением производительности труда и захватническими стремлениями отдельных групп... «В промышленности и земледелии эти стремления приводят к расхищению национального капитала.., подрывая народное продовольствие. Этот разгул частных интересов... торжествует в такое время, когда условия войны повелительно требуют... высшего самоотречения и самопожертвования... Значительная часть населения оторвана от производительного труда и поедает государственные средства. В итоге при обилии денежных знаков исчезают товары, голод и холод грозят городскому населению, замирает промышленность, останавливаются перевозки». «Народности... предъявляют требования, далеко превышающие их действительные нужды, избирая минуты смертельной опасности, грозящей общей родине, чтобы разорвать вековые связи с ней».
Где «причины и корень зла?» Резолюция отвечает: это «подмена великих общенациональных задач революции мечтательными стремлениями партий, принадлежавших к социалистическим, но забывших начала собственного учения и повторяющих ошибки, более века и полувека назад проделанные их предшественниками на Западе». Резолюция прямо указывает на полное соответствие того, что делают эти заблуждающиеся люди с намерениями неприятеля. «В слепом увлечении отвлеченными теориями они не видят, что ведут нас по пути, желанному для врага... Разлагая армию и флот, обостряя вражду между классами, создавая безвластие в стране, потворствуя чрезмерным стремлениям народностей и тем невольно готовя в самые дни неприятельского нашествия волнения и восстания в тылу наших войск, вселяя недоверие к силам свободной России и тем ослабляя их готовность к поддержке, они шаг за шагом осуществляют хитро задуманный план неприятеля».
