Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом
Затем Александр Исаевич отправился в Стэнфорд, где планировал поработать в архиве гуверовского Института войны, мира и революции (3). Здесь 24 мая 1976 г. он выступил на приме в институте (4), а 1 июня 1976 г. при получении премии «Фонда свободы» (5).
В Стэндфорте Александр Исаевич пробыл около двух месяцев (6), после чего в середине июня отправился с женой в Кавендиш (7). Познакомившись с тем, как идет строительство (8), Наталья Дмитриевна улетела в Швейцарию за детьми и вещами, а Александр Исаевич поехал оформлять «зеленую карточку», как он пишет, – «удостоврение допущенного к жительству в Штатах, а после пяти лет можно менять его на гражданство» (9)
«В Пять Ручьев, – вспоминает А.И.Солженицын, – я окончательно приехал в грозный вечер, в канун 200-летия Соединенных штатов», т.е. 3 июля (10). 30 июля сюда вместе с детьми и багажем, в состав которого входил и дубовый самутинский письменный стол, приехала Наталья Дмитриевна. «…въезд семьи в Америку 30 июля, – пишет Александр Исаевич, – прошел совсем незаметно» (11).
Что же заставило его, не дожидаясь завершения строительства, тайно, ни с кем не попрощавшись, никого не поблагодарив за помощь, покинуть Цюрих и также таинственно уединиться в Кавендише? Об этом Александр Исаевич умалчивает.
«…прошли еще сорок важных дней стройки.- читаем мы в «Зернышке», – И как раз 7 сентября Алеша замкнул кольцо забора, поставил ворота, тоже сетчатые – а 8 сентября во всей мировой прессе взорвалось как очень важное для них и всех читателей событие – Солженицын переехал в Америку» (12).
В «крошечный Кавендиш» хлынули журналисты. Здесь к своему удивлению они обнаружили не только усадьбу, обнесенную забором, что, оказывается, по словам самого же Александра Исаевича, «было здесь необычно и вызывающе», но и, что уж совсем казалось невероятным, «нитку колючей проволоки», протянутую над забором «вдоль проезжей дороги» (13). В результате в средствах массовой информации появились сенсационные известия, что высланный из Советского Союза лауреат Нобелевской премии сам заточил себя в «новый ГУЛаг» (14).
Как явствует из воспоминаний А.И.Солженицына, строительство продолжалось до конца 1976 г. (15). Призываюший своих современников к самоограничению, сам Александр Исаевич не ограничился ремонтом старого здания, бывшего на купленном им земельном участке. «В Кавендише утверждают, – писал Оливье Руйан, – что Солженицын потратил около 650 тысяч долларов на то, чтобы воспроизвести на территории своего лесистого владения русские пейзажи. У него есть собственный тенисный корт (мечта детства…). Построен трехэтажный деревянный дом, православная часовня. Сохранился старый склад: он превращен теперь в библиотку. На полках этой библиотеки – тысячи томов» (16).
Характеризуя рабочий быт А.И. Солженицына, Клод Дюран писал: «Порой он спит всего лишь три часа и все время проводит в своем рабочем домике, где оборудовал себе небольшую спальную комнату и кухню. Иногда он пишет 14 часов в день…, а вечер проводит с семьей. Всякий раз, когда Александр Исаевич Солженицын заканчивает написание определенного количества страниц, он передает их одному из сыновей, который несет их Наталии и Екатерине. Те в свою очередь печатают их на кормпьютере. Первый этаж рабочего дома служит подсобной библиотекой, второй – кабинетом, Там находится несколько столов, каждый из них предназначен для работы над одной книгой или частью книги. Третий этаж, он меньше первых двух, находится на уровне крон деревьев. Это этаж возвышенных мыслей. Здесь писатель находится среди листьев и света, когда его посещает вдохновение или когда он должен обдумать самые глубокие философские сюжеты» (17).
Только уединившись в штате Вермонт, Александр Исаевич снова сосредоточился на «Красном колесе». Здесь, пишет он, «за это лето в прудовом домике я написал весь столыпинско-богровский цикл» к уже изданному роману «Август Четырнадцатого» (18). Речь идет о главах 8-я и 60-73-й, посвященных П.А.Столыпину (19). В начале 1977 г. была написана глава «Этюд о монархе», после чего принято решение сделать роман двухтомным (20).
Стремясь не привлекать к себе внимания, осенью 1976 г. А.И.Солженицын снова побывал в Нью-Йорке, посетил Кулумбийский университет, «поработал еще в архиве Магеровского» (21). В Нью-Йорке в последний раз встретился с Е.Г.Эткиндом (22). Затем в студенческие каникулы «неделю» провел в Йельском университете (23).
По утверждению А.И.Солженицына, в результате знакомства с американскими архивами, особенно с архивом Гуверовского института, в его представлениях о русской революции произошел радикальный переворот.
«…хотя уже сорок лет я готовился писать о революции в России, – отмечает он, – вот в 1976 наступило 40 лет от первого замысла книги – я только теперь в Гувере – в большом объеме, в неожиданной шири – получил, перещупывал, заглатывал материал. Только теперь обильно его узнавал – и, по мере как узнавал, происходил умственный поворот, какого я не ожидал…Я был сотрясен. Не то, чтобы до сих пор я был ревностный приверженец Февральской революции или поклонник идей ее, секулярный гуманист, – но все же 40 лет я тащил на себе всеобще принятое представление, что в Феврале Россия достигла свободы, желанной поколениями, и вся справедливо ликовали, и нежно колыхали эту свободу, однако, увы, увы – всего 8 месяцев, из-за одних лишь злодеев – большевиков, которые всю свободу потопили в крови и повернули страну к гибели» (24).
И далее: «А теперь я с ошеломлениеем и уже омерзением открывал, какой низостью, подлостью, лицемерием, рабским всеединством, подавлением инодумающих были отмечены и иссоставлены первые же, самые «великие» дни этой будто бы светоносной революции и какими мутными газетными помоями все это умывалось ежедневно. Неотвратимая потерянность России – зазияла уже в первые дни марта. Временное правительство оказалось еще ничтожнее, чем его изображали большевики…(25).
«И как же, как же я этого не видел 40 лет?…- удивляется Александр Исаевич, – Если бы в жизни я занят был только писанием своих книг, то это открытие, хоть теперь-то сделанное, за эти два месяца в Гувере, меня бы не обескуражило…А я все эти годы, в самое резкой схватке с большевицким режимом, и кроме этого ненавистного врага не замечал никого, ничего – чьим же единодушием был широко поддержан и чьей же волной вознесен, если не этой же, такой же «февральской» публики – и у нас в Союзе, и на Западе?…И что ж – я с такими заодно?» (26).
Если мы вспомним слова А.И.Солженицына из его «Письма вождям» о восьми месяцах «демократии» в 1917 г. как позоре кадетов и социалистов, то придется констатировать, что переворот в его взглядах на Февральскую революцию произошел еще дома. И приведенная здесь тирада имела своей целью лишь одно – показать, что глаза на Февральскую революцию у него открылись якобы только на свободном Западе. Приведенные выше слова важны и в другом отношении. Произнося их, А.И.Солженицын тем самым окончательно отмежевывался от тех своих либерально-социалистических стороников и покровителей, благодаря которым ему удалось получить Нобелевскую премию и вознестись на вершину мировой славы.
«А 1 января 1977, – пишет он, – начал работу…И положил себе: ну, теперь только работа…На самом деле год оказался растереблен отвлечениями и расстройствами. Но и несмотря на то, он удался успешным – и рекордным по числу написанных страниц, и в нем же я выработал новую для меня методику «Марта Семнадцатого» (27).
Что отвлекало его от работы? Оказывается, в июле 1977 г. он был обвинен в уклонении от уплаты налогов, ему был предъявлен довольно крупный счет – 4 млн. швейцарских франков. Эта история сразу же попала в газеты и привлекла к себе широкое общественное внимание (28). Объясняя ее, А.И.Солженицын пишет, что еще в январе 1974 г. он публично заявил о передаче всех гонораров от издания «Архипелага» на дело помощи политическим заключенным в СССР. С этой целью был создан Русский общественный фонд и Ф.Хеебу было дано поручение, чтобы гонорары от «Архипелага» зачислялись на счет фонда. Однако, оказывается, переводя деньги на этот счет, некоторые издательства указывали фамилию А.И.Солженицына как их получателя. В связи с этим налоговые службы обратили внимание на маленькую мелочь, которую «упустил» опытный адвокат Ф.Хееб: оказывается, А.И.Солженицын забыл юридически оформить передачу своих гонораров Фонду. Он-то полагал, что на свободном Западе, где не было бездушного советского бюрократизма, вполне достаточно его публичного заявления. А чиновники, склонные, оказывается, к бюрократизму и на Западе, усмотрели в этом стремление нобелевского лауреата скрыть часть своих доходов и тем самым уклониться от уплаты налогов (29).
«По совету Видмеров, – пишет А.И.Солженицын, – пригласил я нового адвоката -…Эриха Гайлера…Теперь, чтобы не случились подобные неприятности в будущем, пришлось составить акт дарения от нынешнего числа*, но уже не только гонораров, а самого «Архипелага», т.е. авторского копирайта. То есть не оставалось выхода как мне, писателю, лишиться права распоряжаться судьбой, изданиями своего собственного произведения: уже никогда я сам не имею права решить вопрос о печатании «Архипелага»: это может решить только Русский общественный фонд» (30).
