Книга о русском еврействе. 1917-1967 - Яков Григорьевич Фрумкин
Его опресноками иссушали,
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали,
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне: — Подлец! Подлец!
Несмотря на драматизм ухода из семьи Багрицкий унес из родительского дома, как это показало в будущем его творчество, — некоторые особенности нравственной настроенности еврейства, сказавшиеся впоследствии в его «Думе про Опанаса».
Менее сложно на первый взгляд встал вопрос о еврействе в более молодом поколении русских писателей-евреев. Маргарита Алигер или Евгений Долматовский были совсем крошками (оба родились в 1915 году), когда началась революция 1917 года, и вышли из среды ассимилированной еврейской интеллигенции. Внутренний мир этого поколения очень ярко отразила Маргарита Алигер в поэме «Твоя победа» (1945). Поэтесса мысленно беседует со своей матерью, эвакуированной в начале войны из Одессы в маленький городок на Каме:
Бой гремит, война ревет и стонет,
и, как легкий, высохший листок,
из родного дома ветром гонит
мать мою с заката на восток.
Вот каков он, городок на Каме.
На долго ли он стал твоей судьбой?
что же это гонится за нами?
кто ж такие, я с тобой?
Разжигая печь и руки грея,
наново устраиваясь жить,
мать моя сказала: «Мы — евреи,
как ты смела это позабыть?»
Этот упрек матери дочь встречает краткой исповедью своего поколения:
Да, я смела, понимаешь, смела.
Было так безоблачно вокруг.
Я об этом вспомнить не успела,
с детства было как-то недосуг.
Родины себе не выбирают,
начиная видеть и дышать,
родину на свете получают
непреложно, как отца и мать...
В этой поэме Алигер отразила мироощущение целого поколения писателей и поэтов еврейского происхождения (как уже упомянутый Долматовский или сын покончившего с собой Андрея Соболя — Марк Соболь и др.).
Когда присматриваешься к облику писателей еврейского происхождения, бросается в глаза интересная особенность: в зависимости от того, из какой части России пришел писатель в русскую литературу, ему присущ свой особый творческий и эмоциональный облик и свой тембр голоса. Наиболее многочисленна так называемая юго-западная группа писателей, пришедшая из Одессы, Крыма, Киева; некоторым из этой группы, как Исааку Бабелю, Эдуарду Багрицкому, Илье Сельвинскому, Ефиму Дороту и др., удалось занять прочное место в советской литературе. Во всех этих писателях — у одних больше, у других меньше — довольно отчетливо чувствуется комплекс неполноценности, возникший еще в раннем детстве. Та же черта наблюдается у писателей из Западного края, менее значительных, на которых здесь поэтому можно не останавливаться. Особняком среди них стоит уроженец Режицы Юрий Тынянов (1894-1943), рано выехавший из родного местечка, всю сознательную жизнь проживший в Петербурге-Ленинграде и совершенно растворившийся в среде русской интеллигенции. Он был автором серии исторических романов («Смерть Вазир Мухтара», «Кюхля», «Пушкин»), в которых еврейское происхождение автора не сказалось — и, может быть, даже и не могло сказаться — ни в какой мере.
Очень разнятся от этой группы те писатели, которые пришли с Урала и из Сибири, как Юрий Либединский, Джек Алтаузен, Иосиф Уткин, Рувим Фраерман, Виссарион Саянов и др. В своей автобиографии покойный Юрий Либединский писал, что хотя он и родился в Одессе, ему было два года, когда его отец переехал с семьей на Урал: «Всю жизнь благодарен я отцу и радуюсь тому, что Урал стал моей второй родиной». Очень часто, когда отец ездил по округу, добираясь до самых далеких, закинутых в глушь приисков, он брал с собой сына. Природа Урала и его обитатели оставили в душе мальчика неизгладимое впечатление: «Я рос в этом мире, точно в пушистом одеяле, не отделяя себя от него (курсив мой) и неосознанно радуясь ему. Это было то полное счастье раннего детства, когда закладываются основы душевного здоровья человека».
В этом случае, как и в свидетельстве М. Алигер, признание Либединского в какой-то степени приложимо и к другим писателям этой же группы. В частности, оно приложимо и в отношении писателей, группировавшихся в начале своей карьеры вокруг журнала «Сибирские огни», Иосифа Уткина (1903-1944 г.), сразу приобретшего известность «Повестью о рыжем Мотелэ, господине инспекторе, раввине Исайе и комиссаре Блох», Виссариона Саянова (род. в 1903 г.), автора книги «Фартовые годы», Джека Алтаузена (1906-1942 г.), автора поэмы «Первое поколение», Рувима Фраермана (род. 1891 г.), приобретшего известность романом «Дикая собака Динго или повесть о первой любви» и многих других.
Для всех писателей этой группы характерно какое-то чувство равноправной принадлежности к окружающему их миру и отсутствие того комплекса неполноценности, которым омрачены биографии выходцев из южных и западных частей России.
Среди писателей-евреев, коренных москвичей, необходимо в первую очередь назвать Бориса Пастернака (18901960). Давно стал москвичом и Илья Эренбург (род. в Киеве; 1891-1967), а среди петербуржцев-ленинградцев нужно прежде всего назвать поэта Осипа Мандельштама (1891-1941?), родившегося, правда, в Варшаве, но детство и большую часть жизни прожившего в Петербурге. О Пастернаке, Мандельштаме и Бабеле речь впереди. К той же группе надо отнести Льва Лунца (1901-1924 г.), одного из талантливых теоретиков содружества «Серапионовы братья», Вениамина Каверина (род. в 1902 г. в Пскове, он рано перекочевал в Петербург, поступил в университет, связав свою судьбу с содружеством «Серапионовы братья»). Большой личный друг Лунца, Каверин в своем творчестве популяризовал многие любимые мысли покойного Лунца. Наконец, к ленинградской группе относятся коренные уроженцы столицы — поэт Павел Антокольский (род. в 1896 г.), внук знаменитого скульптора, Виктор Шкловский (род. в 1894 г.), сын еврея-выкреста, один из блестящих советских литературоведов.
Эти писатели москвичи и петербуржцы принадлежали к наиболее ассимилированному слою русско-еврейской интеллигенции и редко задумывались над своими отношениями с еврейством. Многие годы казалось, что связь с еврейством у них прервана, но потом в какой-то момент она вспыхивала, по-новому освещая душевную жизнь писателя. В качестве примера сошлюсь на Бориса Пастернака и на Виктора Шкловского.
В Шкловском, с детства далеком
