Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Чтобы утешить его, все друзья
Собрались в ту ночь, едва заслышав его стенания.
Один из собравшихся сказал: «О величайший из шейхов!
Ступай, и это искушение с себя смой».
Шейх ответил: «Сегодня ночью кровью сердца
Я сотню раз уже совершил омовение, о незнающий!».
Тот другой спросил: «Где твои четки?
Разве могут без четок дела твои быть праведными?».
[Шейх] ответил: «Четки я выбросил из рук,
Чтобы суметь препоясаться зуннаром».
Тот другой сказал: «О древний старец!
Если впал ты во грех, покайся!».
[Шейх] ответил: «Я уже раскаялся в благочестии и озарении
(хал),
Я каюсь в своем старчестве и неосуществимом озарении».
Тот другой сказал: «О ведающий тайны!
Восстань, [внутренне] соберись в молитве!».
[Шейх] ответил: «Где михраб лика той красавицы,
Чтобы не было у меня другого занятия, кроме молитвы?».
Тот другой сказал ему: «До каких пор будешь продолжать эти
речи?
Ступай и в уединении вознеси молитву Господу!».
[Шейх] ответил: «Если бы лик моего кумира оказался передо
мной,
Молитва пред ее ликом была бы прекрасной».
Тот другой сказал: «Неужто раскаяния в тебе нет?
И о мусульманстве своем неужто не печалишься?».
[Шейх] ответил: «Никто не раскаивается глубже, чем я,
В том, что не стал влюбленным раньше».
Тот другой сказал: «Див тебе путь заступил,
Вдруг стрела разлучающих [с верой] вонзилась в твое
сердце».
[Шейх] ответил: «Диву, что заступает мне путь, скажи –
Заступи, ибо он делает это ловко и красиво».
Тот другой сказал: «Все, что я узнал,
Свидетельствует о том, что старец сбился с пути».
[Шейх] ответил: «Я совершенно свободен от славы и позора,
Стекло лицемерия разбил я о камень».
Тот другой сказал ему: «Твои старые друзья
Переживают за тебя, и их сердца разрываются».
[Шейх] ответил: «Поскольку христианское дитя весело,
Сердце не ведает о страданиях других».
Тот другой сказал ему: «Сговорись с друзьями,
Чтобы нам нынче ночью вновь отправиться к Ка‘бе».
[Шейх] ответил: «Если нет Ка‘бы, есть монастырь,
В Ка‘бе я трезв, а в монастыре пьян».
Тот другой сказал ему: «Нынче же соберись в путь,
Чтобы оказаться в Хараме[63] и испросить прощения».
[Шейх] ответил: «Склонивши голову на порог той красавицы,
Испрошу я прощения. Оставь меня!».
Влюбленный в девушку-христианку шейх готов безропотно выполнить любую ее прихоть. Она приказывает ему отправиться в кабак, и старец напивается там допьяна, следуя ее желанию, повязывает зуннар и, наконец, в течение года пасет свиней. Наблюдающие вероотступничество шейха ученики оставляют его и направляются в Мекку. Одному из учеников после строгого сорокадневного поста во сне является пророк Мухаммад и сообщает, что шейх избрал правильный путь. Послушники решают вернуться к шейху, он упрекает их за предательство, и они все вместе отправляются к Ка‘бе.
В это время девушка-христианка видит сон, что в ее объятиях покоится Солнце. Заговорив, Солнце призывает ее следовать за шейхом, принять его веру и остаться с ним в его землях. Она отправляется в путь, но не знает, в какую сторону идти. Шейх же слышит внутренний голос, возвещающий, что его возлюбленная отказалась от своей веры и следует за ним. Шейх с учениками поворачивают назад и находят изнуренную дорогой и страданиями девушку. По ее просьбе он произносит над ней формулу исповедания ислама, она принимает праведную веру, молит шейха простить ее и умирает мусульманкой.
Очевидно, что в основе сюжета лежит часто встречающееся у ‘Аттара противопоставление внешнего рисунка и внутреннего смысла поведения персонажей. Образ шейха Сан‘ана стал одним из самых известных суфийских символов беззаветной любви и самоотречения истинно любящего, не заботящегося о своем добром имени и репутации.
Еще одна поэма, в которой ярко проявилось мастерство ‘Аттара-повествователя, – это «Божественная книга», или «Книга о Божественном» (Илахи-нама). Как и в «Языке птиц», автор использовал в ней композиционный прием обрамленной повести. Обрамляющая история повествует о том, как некий халиф призвал к себе шестерых сыновей, овладевших всеми науками мира, и попросил поведать о своих заветных желаниях. Первый из сыновей мечтает получить в жены прекрасную царевну из мира духов (пери), второй хочет научиться искусству волшебника, чтобы по желанию менять свой облик и проникать всюду. Третий сын мечтает о чаше Джамшида, которая покажет ему весь мир, четвертый – о живой воде, пятый – о перстне Сулаймана, который подчинит ему джиннов и даст способность понимать язык животных. Шестой сын желает овладеть тайнами алхимии, чтобы превращать низшие металлы в золото. Каждая из двадцати двух бесед, на которые делится поэма, начинается с краткого диалога между отцом и одним из сыновей, задающего тему главы. Затем следуют рассказы, раскрывающие смысл заданной темы. Каждому из шестерых сыновей, кроме последнего, в поэме посвящено по четыре беседы, последнему – две. Обрамляющая история в «Илахи-нама» не завершена, автор не рассказывает, каков был результат этих поучительных бесед. Однако основная цель наставлений ясна – многочисленные истории раскрывают сыновьям незрелость их желаний, поэтому каждый рассказ завершается истолкованием или поучением, превращающим сюжет в аллегорическую притчу. Каждая последующая история оказывается связанной с предыдущей, служа для нее интерпретацией: финал каждого рассказа содержит мысли и образы (нередко искусно замаскированные), которые лягут в основу следующего.
Вступление к поэме представляет собой традиционную интродукцию, открывающуюся восхвалением Бога и славословием пророку Мухаммаду с описанием ми‘раджа. Отступлением от общепринятой схемы является включение во вступительную часть рассказа о пророке Мухаммаде и беспутной певице. Однако идущее следом восхваление праведных халифов возвращает интродукцию к нормативным темам. Завершается вступительная часть главой, носящей название «Воззвание к Духу» (хатаб ба рух).
Исследователи по-разному интерпретируют содержание этой части поэмы и образ ее «адресата». Одни склонны видеть в этом образе душу «совершенного человека» (инсан ал-камил), другие – душу самого поэта и одновременно Всеобщую душу. По месту в составе интродукции, которое обычно занимает самовосхваление поэта и рассуждения о замысле произведения, можно судить и о скрытом смысле данной главы. Речь, скорее всего, идет о божественном источнике вдохновения, который и позволит ‘Аттару сложить его поэму:
О мускус души! Излей свой аромат!
Ведь ты – распорядитель в доме наместника!
Ибо
