Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
От радости пролил он ливень слез, как туча нисана.
Поднял он лик к светлой луне и молвил: «Как мне описать
тебя,
Ведь ты такая светлая, прекрасная, добрая и сверкающая.
За сотни тысяч лет не воссияет в мире луна, подобная тебе,
Любое мое описание ты превзойдешь во сто крат!».
Дальше следует традиционная для дидактических касыд концовка в форме молитвы, в которой частично разъясняется смысл притчи:
О Господи! В этой долине по милости своей зажги луну,
Может быть, узрит самого себя потерявшийся разум
человеческий.
Разве [смысл] рассказа о потерянном верблюде поместится
в описании,
Признай этот смысл тайной, если ты муж, понимающий
в красноречии.
Самому же красноречивому рассказчику ‘Аттару славу великого поэта-мистика принесла его самая крупная поэма «Язык птиц» (Мантик ат-тайр). Подобно Хакани, который использовал это выражение для названия касыды, ‘Аттар поместил его в заглавие маснави, связав, таким образом, весь текст с кораническим преданием о Сулаймане, которому было даровано знание «языка птиц». В суфийской же среде на этой основе сложилось представление о Сулаймане как об идеальном наставнике, способном беседовать на тайном языке с «птицей души». «Мантик ат-тайр» представляет собой метафорическое описание возвращения души мистика, проходящей через стадии жизненного пути, к источнику своего происхождения – Богу.
Конструкция поэмы проста и изящна, она позволила автору в доступной и легкой для запоминания форме изложить по существу все положения доктринального суфизма, придав им вид увлекательного повествования о том, как птицы отправились на поиски своего царя. Сюжет путешествия птиц в горную страну Каф, где обитает Птица Птиц – Симург, являющийся рамкой для многочисленных вставных рассказов, которых насчитывается около 180, по всей вероятности, имел какой-то старый доисламский источник. В период распространения ислама отголоски этого сюжета неоднократно возникали в арабоязычных и персоязычных трактатах философов и мистиков, таких как, например, анонимные «Послания “Братьев чистоты”», труды Ибн Сины (ум.1037 г.), ал-Газали (ум.1111 г.) и др. Мог ‘Аттар ориентироваться также и на поэтические обработки сюжета с участием птиц в касыдах предшественников – Сана'и и Хакани.
Символика сюжета, по своему смыслу напоминающего поэму Сана'и «Странствие благочестивых», просматривается у ‘Аттара гораздо более четко, чем в произведении предшественника. Птицам предстоит преодолеть семь долин (вади), символизирующих стоянки мистического пути – тариката. Им даны соответствующие названия: долина искания (талаб), долина любви (‘ишк), долина познания (му‘арифат), долина самодостаточности (истигна), долина единобожия (таухид), долина изумления (хайрат), долина нищенства (факр). Мудрый удод, вестник Сулаймана, уговоривший других птиц отправиться на поиски царя и ведущий их по этому пути, ассоциируется со старцем-наставником. В конце тяж кого пути в живых остаются лишь тридцать птиц (си мург). Они достигают дворца Симурга, где беседуют с привратником, который вручает им некое послание, содержащее рассказ о Йусуфе и его братьях, объясняющий птицам все, что с ними произошло в пути.
Прочитав эту грамоту, птицы духовно прозревают и получают возможность лицезреть Симурга. Он является им как зеркало, по своему сиянию сравнимое с солнцем:
Солнце близости [к Богу] с порога [дворца Истины] воссияло,
От света его у всех [птиц] душа воссияла.
Обратив взор к Симургу, тридцать птиц видят в нем самих себя, что должно иллюстрировать идею самопознания как пути к Богу и конечного слияния с его сущностью.
По сравнению с поэмой Сана'и «Сад истин» в поэме «Язык птиц» ‘Аттара гораздо более заметную роль играют иллюстративные рассказы. Из достаточно лапидарных и схематичных «эскизных набросков» (Е.Э. Бертельс) они превращаются в небольшие романы. Особенно популярен в Иране рассказ о шейхе Сан‘ане и девушке-христианке, который исследователи считают одним из самых ярких в поэме. Рассказ, который стали именовать «Аскет и христианка» (Парса у тарса), представляет собой «поэму в поэме» и может считаться законченным образцом любовно-мистического эпоса. Стержнем повествования является столь характерная для ‘Аттара оппозиция внешнего рисунка поведения героя и внутреннего смысла его поступков. Логика развития сюжета напоминает житийную историю Халладжа и ее поэтические воплощения в газелях. В начале сказания старец описывается как образец внешнего благочестия, поборник аскетической жизни:
Шейх Сан‘ан был старцем, верным своему обету,
Совершенством превосходил то, что я о нем говорю.
Был он шейхом в храме в течение пятидесяти лет,
Окруженный четырьмястами мюридами и полный совершенства.
Каждый мюрид из его окружения, удивительно,
Не отдыхал от аскезы ни днем, ни ночью.
Деяние и знание у него подружились,
И явное, и скрытое, и сокровенные тайны познал он.
Около пятидесяти раз он совершал хадж,
А малое паломничество было жизнью, которую он вел.
Сам он молился и держал строжайший пост,
Ничем в сунне он не пренебрег.
Первосвященники, приходившие к нему,
Перед ним становились сами не свои.
Постиг все тонкости сей духовный муж,
В свершении чудес и достижении стоянок силен…
Здесь в сюжете наступает резкий поворот, который вводится мотивом вещего сна. Герой понимает, что этот сон имеет скрытый смысл, но истолковать его он не в силах:
Снился ему несколько ночей подряд такой сон,
Как будто из храма он отправился в Рум
И там будто бы поклоняется идолу долгое время.
Когда увидел этот сон бдящий мира сего,
Сказал: «Увы! О горе, настало время,
Йусуф удачи угодил в колодец,
Опасность встала на его пути.
Не знаю я, как скоро душу избавлю от этой печали,
Расстанусь с душой, если выиграю веру»…
В конце концов, тот умудренный учитель
Мюридам своим сказал: «Выпала мне работа,
Надо спешно отправляться в Рум,
Чтобы скорее разъяснилось значение сна».
Разъяснением сна благочестивого наставника стала встреча с девушкой-христианкой, любовью к которой он воспылал:
Шейх отдал [свою] веру и приобрел христианство,
Продал благоденствие, купил позор.
Страсть так овладела его душой и сердцем,
Что утратил он надежду на сердце и пресытился жизнью.
Сказал: «Если вера ушла, где сердце?!
Непростое дело – страсть к христианке».
Далее в рассказ включено развернутое описание красоты христианской девушки, которое демонстрирует авторское владение техникой васфа и, с точки зрения средневековой поэтической практики, служит достойным украшением сюжета.
Как и во многих других любовных поэмах, герой, отстаивающий свое чувство, вызывающее недоумение или даже
