Леонид Шебаршин - Рука Москвы - записки начальника советской разведки
В 1962 году Шебаршин возвращается в Москву и начинает работать младшим лейтенантом-оперуполномоченным, проходит обучение в Институте имени Ю. В. Андропова - в разведшколе.
Долгое время работает за границей (понятно кем). В 1983 году возвращается в Москву, работает заместителем начальника информационного управления, где готовит доклады ПГУ высшему руководству страны.
В 1989 году, пройдя последовательно всю служебную лестницу разведки, становится, по представлению Крючкова, генерал-лейтенантом КГБ и четырнадцатым в истории КГБ начальником ПГУ и заместителем председателя комитета.
18 сентября с. г. Шебаршин подает рапорт новому председателю КГБ Вадиму Бакатину, в котором протестует против назначения ему в первые заместители человека со стороны, по протекции. В этом же рапорте он просит об отставке. Через несколько дней Бакатин рапорт об отставке удовлетворяет.
Коллеги по работе и специалисты по разведке называют Шебаршина первым настоящим профессионалом во главе советской разведки и последним профессионалом в руководстве КГБ.
Свободно владеет английским и хиндустани, водит автомобиль, неплохо стреляет. Из писателей больше всего любит Льва Толстого, Курта Воннегута, из композиторов - Генделя, из художников - Верещагина. Любимой газеты нет, любимый журнал - "Наука и жизнь". Эстрадную музыку не слушает. Курит "Яву" и не прочь выпить коньяку. В еде неприхотлив. Любимое время года - золотая осень в Подмосковье.
- Леонид Владимирович, как происходило ваше назначение на должность начальника ПГУ?
- Ничего особенно интересного при назначении не было. 24 января 1989 года Крючков повез меня представлять Горбачеву в Кремль. Горбачев принял нас между девятью и десятью часами утра в кабинете, где обычно проходили заседания Политбюро, и мы говорили минут десять - пятнадцать.
- О чем вы говорили с Горбачевым?
- Президент высказал несколько деловых коротких соображений по поводу нашей деятельности. Сказал он примерно следующее: "В то время как мы ведем серьезнейшие разоруженческие переговоры с Западом, важно чего-то не просмотреть, не остаться безоружными. Момент очень ответственный..." Все было предрешено заранее, и моего согласия никто не спросил.
- Видимо, после назначения ваша свобода была существенно ограничена, ведь вас охраняли?
- Нет, конечно.
- И даже водитель вас не охранял?
- Он простой шофер. Охрана мне была просто не положена, и в число охраняемых лиц я не входил.
- Можете ли вы назвать самый большой успех нашей разведки за последние годы?
- Нет, не могу. Наши удачи становятся известны только тогда, когда мы терпим крупное поражение. Надеюсь, что настоящие наши успехи станут известны не раньше, чем через пятьдесят лет. Разведка не имеет права хвастаться. Конечно, между собой мы можем что-то потихоньку отпраздновать, но даже намекать на успехи - значит подвергать кого-то риску.
- Как складываются ваши отношения с бывшим начальником внутренней контрразведки ПГУ генералом Калугиным?
- Он работал в ПГУ до конца 1979 года. Тогда я общался с ним, как рядовой сотрудник с большим начальником. То есть общался не я с ним, а он со мной. Случалось это очень редко. В основном, когда он выступал с трибуны, а я слушал его из зала. В его критике ПГУ была существенная доля правды.
- Чем объяснить в таком случае отрицательное отношение к Калугину со стороны руководства ПГУ?
- Мы не знали, когда и на чем он остановится, не начнет ли, даже задним числом, случайно выдавать наши источники, раскрывать агентуру. Но он этого не сделал.
- Кстати, как-то Олег Данилович рассказывал о существовании в КГБ некой тайной лаборатории No 14, которую курировал Чебриков и которая занималась изготовлением орудий убийств, в том числе того зонтика и начинки-яда, с помощью которых был убит в Лондоне болгарский диссидент Марков. Вы знаете что-нибудь об этой лаборатории?
- Не знаю. В рамках ПГУ такой лаборатории нет. Дело Маркова мне известно только по сообщениям западной печати и по рассказам Калугина. Расследования по этому поводу я не проводил.
- Почему?
- Не хочу знать больше того, что мне нужно знать для работы.
- Может быть, вам известно что-нибудь о местонахождении Эриха Хонеккера? По непроверенным данным, он пытался покончить жизнь самоубийством. Знаете ли вы об этом?
- Я тоже об этом слышал. Когда принималось решение о его вывозе в СССР, с нами не советовались, а если бы посоветовались, то мы бы порекомендовали в это дело не впутываться, а искать законные пути, сообразовавшись с обстановкой. Я сделал так, чтобы разведку ПГУ в это дело не ввязывали, хотя нашего товарища по указанию Крючкова иногда и привлекали к работе с Хонеккером в качестве переводчика.
- Правда ли, что несколько лет назад американцы вкопали на территорию разведцентра начиненный шпионской техникой пенек, который исправно информировал их обо всем, что происходило в ПГУ?
- Нет, этот пенек обнаружили под Москвой, то ли на территории военного аэродрома, то ли еще где, а может, и не под Москвой вовсе... Я уже точно не помню. Знаю лишь, что никогда ничего подобного у нас не было.
- Гарри Табачник в своей книге "Последние хозяева Кремля" пишет о существовании в рамках ПГУ подразделения "Т", занимающегося подготовкой и осуществлением за границей убийств лиц, неугодных СССР. Есть ли в ПГУ нечто подобное?
- Разведка не занимается убийствами, и людей для этого у нас не готовят. У нас действительно есть специальное подразделение на случай чрезвычайных ситуаций за рубежом: войны, захвата заложников, захвата посольств, транспортных средств.
- Леонид Владимирович, мне рассказывали, что во время путча вы раздали сотрудникам ПГУ текст Закона о чрезвычайном положении, дав им таким образом возможность разобраться в сущности ГКЧП. Это так?
- Трудно было разобраться поначалу, что к чему... Я не юрист, коллеги мои тоже, поэтому и попросил отыскать текст закона и изучить его. Видимо, потом он был размножен и стал ходить по рукам. Не помню, просил ли я текст размножать и раздавать, помню только, что просил его отыскать и изучить.
- Не могли бы вы тогда, по крайней мере, прояснить ситуацию с вверенным вам диверсионным спецподразделением, которое, по нашим сведениям, Крючков приказал направить к Белому дому России?
- Крючков приказал не ввести его в действие, а направить с подмосковной базы в Клуб имени Дзержинского на Лубянку. Когда командир этого подразделения доложил мне, что их могут привести в действие против Белого дома, я приказал ему никаких распоряжений, приказов без согласования со мной не выполнять, а вечером 20-го категорически запретил ему выполнять какие-либо приказы, связанные с наступлением на Белый дом, а если ему такой приказ отдадут, чтобы немедленно ставил меня в известность.
- Леонид Владимирович, поговаривают, что вы подали в отставку сами, зная о том, что отставка неизбежна и уже готовится.
- Не знаю. Может, готовилась, а может, и нет. Во всяком случае, я был поставлен в такую ситуацию, в которой, я считаю, сделал единственно правильный выбор. Со мной обошлись недопустимо грубо, даже оскорбительно. Так с начальником разведки поступать нельзя. Но это не главное. Главное это то, что, как я вижу, восстанавливаются старые, почти забытые порядки, когда руководящие должности в разведке назначают не по деловым качествам, а по протекции.
- Наверное, в карьере разведчика Шебаршина это был самый горький день?
- У меня бывали и более горькие дни, бывали очень горькие неудачи.
Совершенно искренне признаюсь: в другой жизни себя не мыслил, не представлял, какая она - отставка. Сомневаюсь, что будет легко создать себе ту нагрузку, к которой привык. Мне всегда читалось, писалось и работалось легче в цейтноте. Праздников и выходных терпеть не мог. А теперь вся жизнь сплошные выходные.
- Никто из высокопоставленных сотрудников КГБ, с которыми я говорил о вашей отставке, так и не смог сказать мне, когда же Президент подписал указ о вашей отставке, а Бакатин приказал откомандировать вас в распоряжение управления кадров. Как же все-таки происходила сама отставка?
- Мне сказали о ней по телефону. Бакатин, видимо, не нашел времени, чтобы позвонить и объявить о своем решении. Кто-то из его секретариата сказал, что есть указ об отставке.
- В последнее время приходится довольно часто слышать объяснение ошибок, допущенных Президентом СССР: ближайшее окружение держало его в "информационном колпаке".
- По этому поводу совершенно ничего не могу сказать. Вся информация шла из Первого главного управления председателю, он подписывал телеграммы и отправлял дальше, адресатам. Возможности узнать, доложено Президенту или нет, у меня не было.
- Как вы относитесь к идее выведения ПГУ из состава КГБ и реорганизации его в Комитет по разведке?
- Это абсолютно правильная идея. Но тут существует следующая опасность. В промежутке между принятием решения и его осуществлением временные люди пытаются определять способы реорганизации разведки, ее кадровую политику.
