Евгений Федоров - Большая судьба

- Пожалуйте, ваше превосходительство, тут совсем тепло! - и он заботливо прикрыл Аносова медвежьей полостью.

Ямщик верхом ускакал за помощью в Омск.

- Осьмсот верстов проехали, а тут осьмнадцать не пересилю? Шалишь! кричал он под вой бурана, погоняя выбившуюся из сил лошадь.

Мороз усиливался, ветер поднимал тучи снеговой пыли, однако Аносов не ощущал холода.

Медленно тянулась бесконечная, томительная ночь. Должно быть, прошло много часов.

"Наверно, скоро утро, - подумал Павел Петрович. - Но отчего до сих пор не видать просвета? Что за могильная тишина?" - Он с большим трудом освободил руку и дотронулся до адъютанта. Завернутый в тулуп, тот сладко спал.

Наконец вдали послышался колокольчик, а вскоре зарыхлился снег, "Кажется, нас отрывают", - догадался Аносов.

В самом деле, напрягая все силы, ямщик на обледенелых лошадях с большим трудом добрался до Омска и поднял тревогу; помощь пришла только к утру; Аносова и адъютанта освободили из-под снежных заносов.

Пурга улеглась. На морозном небе синела лазурь. Кругом стояла нетронутая тишина, и странным казалось только что случившееся. Павел Петрович чувствовал пока только усталость и сонливость. Едва добравшись до Омска, он поторопился в постель и заснул крепким сном.

Пробудился Аносов от болей в горле и пожаловался на это хозяйке. Сбегали за лекарем. Старый служака внимательно оглядел больного и сказал внушительно:

- Вам, батюшка, надо отлежаться несколько деньков в тепле да горячего молочка попить. А нет ли рому? Чего бы лучше!

Аносов встал с постели, оделся и сказал:

- Рому нет. Не пью. Молоко тоже не буду пить. Здоров! Всё пройдет.

Лекарь укоризненно покачал головой:

- Жаль, что не желаете послушаться доброго совета! После этого может случиться осложнение.

Аносов махнул рукой:

- Семи смертям не бывать, а одной не миновать!..

Глава девятая

СЕНАТОР ИЗ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА

В апреле, наконец, прибыл в Омск сенатор Анненков. Он остановился в генерал-губернаторском дворце и первые дни уклонялся от деловых разговоров с Аносовым. Высокий, с изрядно полысевшим черепом, длинноносый, Анненков чем-то напоминал старого, облезлого ворона. Однако он не хотел замечать старческих своих немощей и усиленно ухаживал за дамами. На второй день по приезде сенатора во дворце генерал-губернатора дан был концерт. Анненкова, в парадном мундире при голубой ленте и звездах, окружили дамы, с которыми он охотно делился столичными новостями. Аносов удивился: на вечере не было Ивановой. Эта умная, образованная женщина была дочерью декабриста Анненкова.

Павел Петрович тихо спросил об этом у генерал-губернатора:

- Что с Ивановой? Она больна?

Вельможа удивленно пожал плечами:

- Ах, сударь, вы не хотите понять простой вещи: совместима ли у меня в доме встреча сенатора и дочери декабриста!

Аносов промолчал. Он с тоской рассматривал дам, которые старались попасться на глаза сенатору. Однако хотя они и оказывали гостю особый почет, но всё же не забывали со страхом и умилением поглядывать на генерал-губернатора: доволен ли он их поведением? Самодержец, неограниченный сибирский владыка, с важностью прохаживался среди них. Павлу Петровичу стало не по себе. Он с ненавистью смотрел на сытое, самодовольное лицо сибирского сатрапа и думал: "Его слово в этих краях закон. Самодур! Но военный губернатор Киргизской области генерал-майор Фридрихс еще чище. Всегда надут, как индюк, и глуп, как пробка! Редкий экземпляр. Доклады выслушивает стоя, играя на флейте, а поднесенные ему для подписи бумаги взвешивает на безмене. Этот бюрократ в конце недели хвастает, сколько пудов отношений пришлось ему подписать за шесть дней!".

Думы Аносова перебивала музыка. Военный оркестр заиграл полонез. Подрагивая тощими ляжками, Анненков прошелся в танце с генерал-губернаторской дочкой.

- Ах, маменька, он совсем молод сердцем! - восторженно вымолвила юная дочь генерал-губернатора.

- Великосветские люди никогда не стареют, моя милая. Порода! радуясь оказанному дочери вниманию, с важностью отозвалась рыхлая мать.

Было жарко и душно от сальных свечей, - Аносов еле дождался разъезда.

Только через неделю сенатор вызвал начальника Алтайских горных заводов на доклад. Прервав Аносова на полуслове, он улыбнулся ему:

- Видите ли, мне не интересны технические подробности. В министерстве двора уже читали ваш пространный доклад. Вы должны понять, что никто не думает тратить деньги на столь невыгодные предприятия. Важен доход. К чему попустительствовать рабам!

Аносов понял, что его просьба отклонена; он уныло опустил голову. Сенатор снова улыбнулся ему:

- Но я всё-таки должен объехать Алтай! Приготовьтесь в дорогу, милейший Павел Петрович...

Всё стало ясно: ревизора нисколько не интересовало состояние дел. Прогонные, командировочные - вот что стояло на первом плане. Аносов холодно ответил:

- Слушаю, ваше превосходительство. Всё готово к отбытию.

На ранней заре в сопровождении казачьего конвоя Аносов и сенатор на тройке двинулись по берегу Иртыша. Снег сошел с полей, и после освежающих дождей в степи буйно росли травы, радуя взоры путешественников. Трещали кузнечики, стаи птиц носились над озерками, блестевшими среди зеленого простора. Звенели ручьи, и стада сайгаков появлялись вдруг на холмах и так же внезапно исчезали в полдневном мареве, словно гонимые ветром.

Анненков с восторгом разглядывал всё встреченное. Завидя казахские юрты, раскинутые на берегу ручья, он весело закричал:

- Смотрите, смотрите, ведь это номады!* Ах, какая прелесть. Давайте завернем!

_______________

* Н о м а д ы - кочевники.

Сколько ни уговаривал его Аносов, сенатор остался непреклонен. Пришлось свернуть в кочевье. Лохматые псы с хриплым лаем бросились к экипажу. Молодой пастух длинным шестом разогнал псов и что-то сказал по-казахски.

- Что он говорит? - спросил Анненков.

- Он сказал, что бай будет рад видеть русских начальников в своей юрте, - пояснил ямщик.

В большом круглом шатре, крытом войлоком, на груде подушек сидел ожиревший старик с редкой пожелтевшей бородой и хитрыми глазками. Он низко поклонился гостям и указал им на место рядом с собой.

В юрте было душно, неприятные запахи гнилой струйкой доносились из-за полога. Бай хлопнул в ладоши. Занавес шевельнулся, и вышла тонкая, с черными косами девушка. Позвякивая монистами, она протянула две прекрасные, китайского фарфора, пиалы гостям.

- Кумыс... Ашай! - сказал бай.

Перебродившее кобылье молоко отливало синевой, было прохладно. Еле сдерживая тошноту, Аносов приложился к чаше. Анненков долго колебался, но зная, насколько строги азиаты к соблюдению их обычаев, взял пиалу и выпил залпом. Прохлада прошла по телу, кумыс показался ему прекрасным напитком. Он решительно протянул чашу баю. Казах довольно покачал головой.

- Жамиль, Жамиль! - прокричал старик и глазами показал на пиалу.

Девушка, словно ящерка, нырнула под полог и снова появилась с полными чашами. Смущенно зардевшись, она протянула пиалу Анненкову. Косые глаза девушки лукаво смеялись. Сенатор улыбнулся баю и любезно сказал:

- Твоя дочь прекрасна!

Казах прижал руку к сердцу и учтиво ответил:

- Добрый гость, она не дочь мне, а седьмая жена! Мы просим вас обождать немного: сейчас пригонят стадо, мой сын Карашаш выберет лучшего барана и зарежет на ужин.

Аносов молча следил за сенатором. Тот поднялся и поблагодарил бая.

- Нам пора в дорогу!

Анненков круто повернулся и схватился за полог. За ним стояла бадья, полная кумысом; полчища мух с жужжаньем носились над ней. Большие глаза с испугом глядели на гостя. В лицо Анненкова ударило неприятным запахом. Он резко повернулся и быстро вышел из юрты. Садясь в экипаж, сенатор сластолюбиво сказал Аносову:

- Хороша азиатка! А глаза какие! Умеют же тут, в пустыне, сии дикари находить свои радости!

- Не для всех они здесь доступны. Дозвольте заметить, на сего бая много пастухов старается, - сдержанно сказал Павел Петрович.

- Чего же удивляться: так самим господом положено, - безмятежно отозвался сенатор. - Бай, без сомнения, умен, вот и сыт, и красавицами окружен, а пастух глуп, к тому же лентяй, - вот и гол, и желудок у него пуст! Где ему, нищему, жену прокормить!

Они говорили на разных языках, и раздосадованный Аносов, отвернувшись, стал разглядывать степь, полную буйного майского оживления. Смолк и сенатор. В стороне сверкали разливы Иртыша, веяло прохладой. Анненков задремал. В казачьих станицах застыла мертвая тишина. Лишь на безграничных пастбищах паслись резвые конские табуны да в синем небе, высматривая добычу, кружили орлы-стервятники.

Долог, долог путь по сибирским дорогам! Но еще томительнее и тяжелее показался он Аносову на этот раз. Спустя несколько дней они проехали старую сибирскую Колывань, минули Бердск, добрались до Тальменки и только изредка перекидывались скучными отрывочными фразами.