Коллектив авторов - Королевский двор в Англии XV–XVII веков
При этом, несмотря на подчеркнутый разрыв с предыдущей схемой, классицизм и неоплатонизм, почти полное отсутствие христианских образов, установление новых loci манифестации королевской божественности и городской идентичности, преемственность достаточно очевидна. Многие образы – четыре Добродетели, семь свободных искусств – встречались ранее неоднократно. Ряд символических образов, таких как Время и Истина или цветущее древо государства, перешли из елизаветинского мифа и были призваны подчеркнуть преемственность. Ряд образов повторяли предыдущие не буквально, но структурно, такие как Трон Правосудия, Трон Доброго Правления и триумфальная арка Мира. Некоторые образы вполне могли иметь привычные средневековые коннотации – упоминание происхождения от Иессея или апокалиптический звездный венок.
Но самое главное, несмотря на множественные различия в символических образах, жестах, пропагандируемых мифах, проявлениях дидактики или магии, применении католической, протестантской или герметической неоплатонической солярной литургии, у всех процессий за два с половиной века было общее. Была общность структурная – все они представляли собой движения по loci, имевшим значение как место манифестации королевского могущества и городской идентичности. Была общность функциональная – все они маркировали монарха как человека, находящегося в центре социального пространства, и формировали его харизму. Была общность на уровне символической модели, поскольку все они представляли собой эпифанию монарха, его позиционирование как божественного царя и место схождения земли и Неба. Все они представляли символический брак монарха и королевства как установление отношений власти. Все они превращали конкретное историческое и феноменальное событие в явление, носящее вневременной универсальный и нуминозный характер, и через это формировали миф власти. Все они представляли индивидуальные, частные, ценные именно своей уникальностью проявления символической модели, культурной протяженности, идеологии, структуры – здесь не так важны точные определения– чего-то, существовавшего, по меньшей мере, 3000 лет и определявшего восприятие людьми отношений власти.
С. Е. Федоров
Посмертные изображения монарха в раннестюартовской Англии
Благодаря успешным начинаниям Ральфа Гизи и Сары Ханли, развивавшим положения церемониальной школы Э. Канторовича, сложились два перспективных с точки зрения исследовательских подходов направления, изучавшие феномен так называемого «церемониального междуцарствия». Суть этого феномена сводилась к ритуальному, целостно оформленному преодолению известной паузы, которая возникала между официальной церемонией похорон усопшего монарха и коронацией его наследника или преемника. Речь идет о знаменитых королевских эффигиях, образно и телесно восполнявших такую паузу.
Закладывавшиеся во времена правления Тюдоров, в особенности, как представляется, – ранних Стюартов основы «династических сценариев» предполагали активное использование разработанной в XIV–XV вв. практики скульптурных моделей для визуальной демонстрации непрерывающейся преемственности находящейся на троне династии. Скульптурные эффигии применялись для организации теперь уже хорошо известных церемоний, таких как презентация тела усопшего монарха в парадных одеждах и под государственными символами, а также ритуального исхода в собор-усыпальницу.
Содержание этих двух церемоний, составлявших самостоятельное звено в погребальной процессии Якова I Стюарта, определяется, с одной стороны, наличием как французского, так и собственно английского влияний. При этом очередность и полнота заимствований, формирующих характер сценария этой части самой процессии, не всегда поддаются однозначной интерпретации. С другой стороны, обе церемонии, визуализируя, как представляется, династические концепты Стюартов, несли на себе самостоятельную нагрузку и были новационными. Однако и в этой части погребального «спектакля» при желании можно обнаружить определенные параллели.
Переплетение традиции и новых решений в организации этих двух церемоний придает им особое значение для понимания того, как ранние Стюарты пытались интерпретировать легитимность собственной династии, и при помощи каких средств они решали связанные с этой проблемой задачи[1195].
* * *Церемония презентации складывалась постепенно и, судя по всему, обрела окончательные черты не ранее середины XVI в. Именно тогда оформилась последовательность, определявшая сочетание двух ее основных элементов. После изготовления самой эффигии умершего государя, ее облачения в парадные одежды, причем, как правило, оставшиеся после инаугурации, куклу с короной на голове и инсигниями в обеих руках укладывали на специально изготовленное ложе с балдахином, украшенным династической символикой, либо помещали поверх покрытого гроба, водруженного на специальный постамент. Дальнейшее действо разворачивалось таким образом, что с «эффигией государя обращались так, словно она воплощало его живое присутствие, словно почивший государь оставался живым, и будто не произошло никаких трагических событий»[1196]. Эффигии воздавали соответствующие королевскому сану почести, произносились адресованные ей речи. Словом, осуществлялось то, что традиционно связывалось в сознании современников с повседневной рутиной государственного церемониала. Однако помимо почестей, очевидно, составлявших подобие публичной части презентировавшего эффигию спектакля, соблюдались правила, лишь частично напоминавшие официальный протокол. Перед куклой с принятой регулярностью выставлялись еда и напитки, ей прислуживал необходимый при этом штат придворных, ей омывали руки так, как обычно поступали тогда, когда государь завершал трапезу, и каждый день меняли нижнюю рубаху. При этом покоившееся в гробу набальзамированное тело умершего государя, облаченное в скоромные одежды, находилось в придворной часовне, и над ним совершались все необходимые в этом случае обряды и манипуляции.
Церемония презентации тела умершего государя опиралась на традицию. Наиболее ранней и, очевидно, реальной точкой отсчета в использовании королевской эффигии для подобных целей следует считать похороны Эдуарда II (1327), после чего такая практика стала более или менее регулярной для англичан. До этого времени подобный вариант никогда не применялся. Известно, что ненабальзамированные тела Эдуарда Исповедника (1065/1066), Вильгельма Завоевателя (1087) лежали покрытыми на специально изготовленных дрогах. При этом наблюдавшие за самой процессией могли de facto лицезреть проступающие из-под покрова контуры их тел. Похороны Генриха I (1135) протекали несколько по иному сценарию. Тем не менее, теперь уже забальзамированное, опять-таки покрытое тело монарха также покоилось на носилках. Похоронная процессия Генриха II (1189), включавшая новый элемент – непокрытое лицо монарха, также была более или менее типичной для тех лет процедурой. Лишь только похороны Генриха III (1272) обнаруживают определенный сдвиг, произошедший в организации церемонии, когда наряду с закрытым гробом, где покоилось тело усопшего монарха, присутствовала восковая маска его лица, но при этом не было эффигии.
Во Франции эффигии стали применяться значительно позднее и под влиянием англичан. Первый известный мне опыт относится к погребальной церемонии Карла VI (1422), замысел которой повторял аналогичную процессию умершего почти одновременно с ним Генриха V[1197]. Известно, что кости и плоть английского короля, согласно обычаю (mos teutonicus), были раздельно доставлены из Руана (возможно, из Сент-Дени) в Вестминстерское аббатство, а эффигия, заменявшая тело монарха, покоилась при этом на крышке гроба. В последующем практика использования эффигий во Франции частично обновлялась (Карл VIII, 1498) и, как представляется, достигла новой стадии в похоронной процессии Франциска! (1547)[1198], повторенной, как известно, и в ходе погребения Карла IX (1574)[1199].
Именно тогда эффигия впервые была использована для церемонии презентации тела усопшего монарха в официальных одеждах и под государственными символами. До этого события в этих целях фигурировал только открытый гроб с телом покойного. Теперь же в течение одиннадцати дней эту функцию выполняла изготовленная по этому случаю эффигия, изображавшая Франциска I, облаченная в парадные одежды государя. Эффигии, водруженной на специально сооруженный постамент, выставленный в salle d’honneur, прислуживали первые люди королевства, подававшие привычную еду монарха слуги[1200]. На двенадцатый день эффигию заменил гроб с телом монарха[1201]. При этом изготовленные для похоронной процессии Генриха VII и его сына Генриха VIII эффигии с этой целью не применялись. Относительно посмертных изображений Эдуарда VI и его сестры Марии Тюдор сохранившиеся сведения весьма противоречивы. Известно, что эффигия, изображавшая старшую дочь Генриха VIII, была все-таки изготовлена и представляла собой скульптурное изображение королевы во весь рост[1202], но помимо того, что она была выставлена в Вестминстерском аббатстве для всеобщего обозрения вплоть до коронации Елизаветы Тюдор[1203], более ничего не известно.
