Ю Фельштинский - Вожди в законе
Письмо, кроме изложения взглядов Крупской, дает понять, что о событиях на Объединенном пленуме Ленина уже не информируют, что Ленин стоит на стороне Троцкого, а не Сталина, виновника "национального вопроса", и что выздоравливать Ленину "не стоит", так как "товарищи по работе" Ленина уже в грош не ставят, что, впрочем, Крупская должна была понять не позднее 5 марта.
Второе письмо Крупской, говорящее о том, что в конфликте со Сталиным она была на стороне Троцкого, было написано ею 29 января 1924 года, вскоре после смерти Ленина:
"Дорогой Лев Давыдович, [...] то отношение, которое сложилось у В. И. к Вам тогда, когда Вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти. Я желаю Вам, Лев Давыдович, сил и здоровья и крепко обнимаю"(109).
По своему эмоциональному заряду эту записку следует назвать прощальной. Во-первых, Крупская могла опасаться за свою жизнь. Во-вторых, она должна была предполагать, что после Ленина наступит очередь Троцкого. В январе 1924 года Сталин действительно пробовал от Троцкого избавиться. Троцкий описывает произведенное на него покушение более чем скромно, одной фразой:
"Во второй половине января 1924 года я выехал на Кавказ в Сухум, чтобы попытаться избавиться от преследовавшей меня таинственной инфекции, характер которой врачи не разгадали до сих пор. Весть о смерти Ленина застала меня в пути"(110).
Это все, что сообщает нам Троцкий об организованном Сталиным и состоявшемся в январе 1924 года государственном перевороте. Перед самым отъездом из Москвы, 18 января, Троцкого дважды посетил Гетье. 21 января, через три дня после отъезда Троцкого из столицы, Ленина не стало, а оправившийся от болезни Троцкий так и не смог вернуть себе былого политического веса. Но поскольку таинственный характер болезни, неразгаданный врачами, самому Троцкому был отчетливо ясен, с тех пор он перестал покупать в кремлевской аптеке, лекарства, выписанные на его имя(111). Эти меры предосторожности спасли его лишь отчасти: через три года Троцкий был сослан, еще через год выслан, а там и убит. Избежать участи Ленина в конечном итоге он не смог.
После 1924 года зловещие слухи об отравлении Ленина не умирали. Лидия Шатуновская, приговоренная к двадцати годам "за намерение эмигрировать в Израиль", отсидевшая семь лет в одиночной камере Владимирской тюрьмы и выпущенная вскоре после смерти Сталина, в санатории "Поречье", под Москвой, встретила своего старого знакомого -- партийного критика, журналиста, редактора и функционера И. М. Гронского (1894-1985). В 1932-33 годах Гронский был председателем Оргкомитета Союза советских писателей; в 1928-34 -- ответственным редактором "Известий ВЦИК", а в 1932-37 -- главным редактором "Нового мира". Кроме этого Гронский был чем-то вроде комиссара по делам литературы при Сталине. "Через него Сталин получал информацию обо всем, что происходило в литературе, и через него осуществлялась связь Сталина с писательской средой. [...] Гронский, как один из очень немногих близких людей, имел право входить к нему без доклада. В числе прочих обязанностей на Гронского была возложена и весьма деликатная функция надзора за Горьким"(112).
В 1937 году Горонский был арестован, осужден, провел 16 лет в тюрьмах и лагерях. В 1953-м он был реабилитирован. И вот сейчас, в санатории "Поречье" встретился с реабилитированным товарищем по несчастью -- Л. Шатуновской, которая вспоминала:
"После того, как наше знакомство возобновилось мы с Иван Михайловичем часто гуляли и обо многом друг другу рассказывали. [...] Во время одной из прогулок Гронский, человек очень умный и очень осторожный, поделился со мной, беспартийной женщиной, своими предположениями о смерти Ленина и о той загадочной роли, которую сыграл Сталин в ускорении этой смерти. [...] Он прямо поделился со мной своей уверенностью в том, что Сталин активно и сознательно ускорил смерть Ленина, ибо, как бы тяжело ни болел Ленин, пока он был жив, дорога к абсолютной диктатуре была для Сталина закрыта"(113).
Что же рассказал Гронский? В начале 1930-х, во время одной из встреч с писателями, когда Сталин, как и все присутствующие, изрядно выпили, и Сталина "совсем развезло", Сталин "к ужасу Гронского, начал рассказывать присутствующим о Ленине и об обстоятельствах его смерти". Шатуновская пишет:
,,Он бормотал что-то о том, что он один знает, как и от чего умер Ленин. [...] Гронский [...] на руках вынес пьяного Сталина в соседний кабинет и уложил его на диван, где тот сейчас же и заснул. [...] Проснувшись, он долго, с мучительным трудом вспоминал, что же произошло ночью, а вспомнив, вскочил в ужасе и бешенстве и набросился на Гронского. Он тряс его за плечи и исступленно кричал: "Иван! Скажи мне правду. Что я вчера говорил о смерти Ленина? Скажи мне правду, Иван!" Гронский пытался успокоить его, говоря: "Иосиф Виссарионович! Вы вчера ничего не сказали. Я просто увидел, что вам нехорошо, увел вас в кабинет и уложил спать. Да к тому же все писатели были настолько пьяны,что никто ничего ни слышать, ни понять не мог."
Постепенно Сталин начал успокаиваться, но тут ему в голову пришла другая мысль. "Иван! -- закричал он. -- Но ведь ты-то не был пьян. Что ты слышал?" [...] Гронский, конечно, всячески пытался убедить Сталина в том, что ничего о смерти Ленина сказано не было, что он, Гронский, ничего не слышал и увел Сталина просто потому, что все присутствующие слишком уж много выпили. [...] С этого дня отношение Сталина к Гронскому совершенно изменилось, а в 1937 году Гронский был арестован''(114).
В письме А. И. Овчаренко Гронский писал, что в 1932 году четыре встречи Сталина с писателями состоялись на квартире Горького, в бывшем особняке Рябушинского(115). Встречи не стенографировались, однако на одной из этих встреч присутствовал литературный критик Корнелий Зелинский. На следующий день после встречи, состоявшейся 26 октября 1932 года, он сделал соответствующие записи в дневнике. В надежде на публикацию К. Зелинский несколько раз редактировал записи. Так возникло два сокращенных варианта, относящихся к 1930-м и 1940-м годам(116). Зелинский пытался также опубликовать записи в брежневские годы (последняя редакция была закончена Зелинским в 1967 году). Экземпляр ее оказался в архиве М. А. Суслова в материалах 1949 года под названием "Запись участника". Первоначально ЦК отказывает: "Нецелесообразно публиковать". Затем решают "поручить секретариату ССП подготовить запись исторической беседы силами целой группы ее участников" (во главе с Фадеевым и Шолоховым). Решено, что "после тщательного обсуждения на секретариате ССП такую запись можно было бы доложить И. В. Сталину"(117). Обратимся к этой записи(118).
На встрече присутствовали члены правительства: Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов и Постышев, а также около пятидесяти литераторов, партийных и беспартийных(119). После многочисленных выступлений, когда все утомились, Сталин предложил выпить. После перерыва выступает Зелинский. Все уже хорошо выпили. Его перебивают репликами. Ворошилов: "Говорите, а то через пять минут не только слушать вас, но и двух слов никто не сможет связать". "Общий смех". После Зелинского -- Кольцов. Но ораторов слушают уже плохо. "Люди уже выпили и выпили некоторые крепко. Ходят, разговаривают, шумят. Горький не знает, как связать собрание". Тогда Фадеев говорит:
,,-- Товарищ Сталин, расскажите нам о Ленине. Свои воспоминания. Здесь все писатели. Это имело бы для нас большое значение.
Но Сталин отнекивается. На предложение Фадеева он отвечает новым предложением. Сталин встает, держа бокал с вином в руке:
-- Давайте лучше выпьем за Ленина. За великого человека. Давайте выпьем, ну, кто хочет? За великого человкека, за великого человека, -повторяет Сталин несколько раз''.
Сталин "отнекивается", так как знает о чем просит Фадеев. "Фадеев просил, чтобы Сталин повторил свои рассказы о Ленине на собрании писателей-коммунистов", состоявшемся у Горького 19 октября 1932 года. Зелинского на этом собрании не было, но присутствовавшие там П. Павленко и А. Фадеев, рассказали следующее:
,,Сталин тогда говорил замечательно. Он рассказывал редкие, интимные вещи из жизни Ленина, о которых никто не знает.
-- Ленин понимал, что умирает, -- говорил Сталин, -- и попросил меня однажды, когда мы были наедине, принести ему цианистого калия.
"Вы самый жестокий человек в партии, -- сказал Ленин, -- вы можете это сделать".
-- Я ему сначала обещал, а потом не решился. Как это я могу дать Ильичу яд. Жалко человека. А потом, разве можно было знать, как пойдет болезнь. Так я и не дал. И вот раз поехали мы к Ильичу, а он и говорит, показывая на меня: "Обманул меня, шатается он". Никто тогда этой фразы понять не мог. Все удивились. Только я знал, на что он намекает: о просьбе Ленина я тогда же доложил на Политбюро. Ну, конечно, все отвергли его просьбу. Вот Гронский знает про это.
Сегодня, в присутствии беспартийных, Сталин не хочет повторять этот разговор''.
Для передачи атмосферы, в которой прохолили встречи правительства с писателями, приведем пространное описание пьянки, данной Зелинский. Обратим внимание на то, что пьяны, видимо, все и что стаканами пьется не вино, а водка:
