Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира
Вскоре кареты уже доставляли калек с железнодорожной станции в гостиницу, и вереница безмолвных пациентов каждое утро идет к мраморному залу. Большеглазые туберкулезные больные выглядывают из кресел-носилок, которые несут носильщики-горцы. Те, кому не удается получить консультацию у курортного врача, – он при случае дает и консультации – вынуждены ждать своей очереди. Вскоре вдоль дорожек, проложенных вокруг города, возникают надгробия над могилами слишком поздно приехавших лечиться курортников и местных жителей, помогавших строить дорогу. Почти во всех курортных городках население увеличивалось с каждым годом. Курорт О-Бон, который называли «парижская улица в пиренейском ущелье», в 1830 году принял 300 больных, а в 1856-м уже 6400. Другой курорт, Котре, стоящий на дороге к югу от Лурда, принял 16 тысяч посетителей – почти 200 человек на каждого местного жителя.
За Пиренеями новые курортные города с театрами и бульварами возникали почти за одну ночь, словно города и крепости, которые, по преданию, строила за один день фея Мелюзина. Население Виши увеличивалось почти так же быстро, как население Парижа. Экс-ле-Бенна берегу озера Бурже в 1784 году принял 260 иностранных посетителей, а в 1884-м почти 10 тысяч, в том числе 3 тысячи британцев и 2 тысячи американцев. Оркестры гостиниц играли «Боже, спаси королеву», а 4 июля стало праздничным днем. Ключом к успеху Экс-ле-Бен было казино, в котором местным жителям разрешалось работать, но запрещалось играть. Некоторые врачи с тревогой смотрели на эти новшества. Их беспокоило, что люди стали лечиться минеральными водами не потому, что были больны, а потому, что им нравился курорт и развлечения в курортном городке. Но врач, писавший под именем доктор Спелеус, сражался за уже проигранное дело, когда предупреждал этих здоровых инвалидов о вредных последствиях отказа от душей и минеральной воды ради головокружительной светской жизни.
«Это постоянные переодевания, траты денег, безумства, тщеславие, суета, самодовольство, мошенничество и ложь. Каждый хочет превзойти соседа и затмить его телом или умом, знатностью рождения или богатством; и на этом пути каждый роет себе могилу, в которой находит разочарование, разорение и сожаление».
Такая же эпидемия легкомыслия началась и вдоль морских берегов Франции. Если верить свидетельствам путешественников, то получится, что до начала XIX века море было бурным и губительным, а потом вдруг выглянуло солнце и выяснилось, что морской воздух имеет лечебные свойства. Морское побережье стало цивилизованным убежищем от зол цивилизации. Дьеп, который с 1824 года имел регулярное сообщение с Брайтоном через Ла-Манш, стал первым приморским курортом, который привлек большое количество посетителей. Затем возникли курорты в Булони, Трувиле и других, менее модных местах, где британские первопроходцы показывали, как приятно и полезно купаться в море. Многие сцены на побережье Нормандии, запечатленные на картинах импрессионистов, были такими же современными, как написанные ими же виды фабрик и железнодорожных станций. Новыми явлениями были зонты от солнца и полосатые тенты на берегу, хорошо одетые семьи, которые, сидя на соломенных стульях, играют с рыболовными сетями, флаг казино, который развевается на морском ветру, и белые дома, фасады которых, в отличие от прежних жилищ, обращены к морю и богато украшены, словно пирожные в кондитерской.
Влияние всего этого на местных жителей легко вообразить, но трудно описать словами. Появление массового туризма в местности, не изуродованной грабительским предпринимательством или лишь немного изуродованной мелкой коммерцией, несомненно, было тяжелой травмой. В ставших курортами городах на побережье Ла-Манша землю экспроприировали у прежних владельцев, людей выселяли с привычных мест, и все дорожало. Строительные рабочие создавали для себя особые временные поселки и имели собственные запасы еды. Иногда единственными работами для местных жителей на строительстве курорта были уборка мусора и чистка уборных. Как в старые времена, местные жители дрались с приезжими рабочими, которые презирали крестьян и «грязных бретонцев». Как вдоль побережья и железных дорог начали расти цветы и иные растения из других частей Франции, так и проституция распространила сифилис вдоль туристских дорог.
Некоторые города оставались строительными площадками почти весь XIX век и были еще совсем молодыми, когда Вторая мировая война снова сровняла их с землей. Кабур-ле-Бен, основанный в 1855 году, несколько лет был пустыней из бетона и асфальта, прежде чем возникли его расположенные полумесяцем элегантные особняки и освещенный газовыми фонарями бульвар. Новые города, в том числе Берк, Берневаль, Довиль и Лё-Туке-Пари-Плаж, были спроектированы спекулянтами, разрекламированы журналистами, имевшими акции курортов, и построены так, словно в них собирались эвакуировать массы беженцев, рассортировав их по общественному положению. В путеводителе Конти по побережью Нормандии (1889) аккуратно указано, для какого рода клиентов предназначен каждый курорт – во избежание путаницы. Мер был «неофициальным водным курортом» для мелких буржуа и их семей; Агон-Кутенвиль был предназначен для состоятельных владельцев магазинов и торговцев (участок побережья возле этого курорта прозвали «берег книготорговцев»: считалось, что туда «продавцы книг приезжают забыть, что они продавцы книг»); Ландемер-Гревиль был для «артистов», а Этрета – для «знаменитых артистов». Ульгат был курортом для «аристократических семей», поскольку «его мягкий мелкий песок» был «достоин самых изящных и нежных ног»; Арроманш, наоборот, был рекомендован «купальщикам, которые любят жить в патриархальной простоте» (то есть у которых мало денег). Несколько курортов, которые не были в моде и потому не упомянуты в путеводителе, принимали на лечение детей из нищих семей, которых направляла в санатории дирекция государственных больничных учреждений.
Событий такого масштаба на побережье Нормандии не было со времени вторжений викингов и Столетней войны. Из всех мест, которые упомянуты в предыдущем абзаце, полный путеводитель Мюррея, изданный в 1854 году, упоминает лишь одно – Этрета, как «рыбацкую деревню» с каменистой дорогой и дешевой маленькой гостиницей.
Когда строительные бригады ушли, местное население оказалось в новом мире, полном странных сюрпризов. Буржуазные семьи без приглашения заходили в хижины местных жителей и заглядывали под перевернутые лодки, потому что думали, будто рыбаки живут в лодках круглый год. Туристы, относившиеся к часовне как к этнологическому музею, рассматривали как любопытные диковины те модели кораблей и грубо нарисованные картины, которые местные жители вешали в часовнях в знак благодарности Пресвятой Деве.
От Бретани до Прованса люди, которые видели, как их край становится современным и в нем вырастают города, работали на консервных заводах и понимали, как приливы и отливы волны спроса на далеко расположенных рынках влияют на их отрасль промышленности, вдруг услышали просьбы сыграть роль примитивных туземцев. Ни одна поездка на море не считалась полной без рассказа очевидца о том, как береговые разбойники привязывали фонари к рогам быков и водили их по берегу, изображая огни кораблей, заманивали суда на риф, а потом снимали у утопленников кольца с пальцев. Самые отважные путешественники посещали плавучие тюрьмы в Бресте и Рошфоре и смотрели, как порют заключенных. Более приличные семьи удовлетворялись рассказами об ужасных несчастьях. Гюстав Флобер, путешествуя пешком по Бретани в 1847 году, попал в Карнаке на похороны утонувшего рыбака и всматривался в освещенное свечой лицо вдовы. «Ее рот был сжат, как у слабоумной, губы дрожали от отчаяния, и все ее бедное лицо плакало, как небо в грозу». Существует десятки таких рассказов о живописных страданиях. В 1837 году на берегах Аркашонской бухты, которая является единственным укрытием для судов на прямом и ровном, как лезвие бритвы, атлантическом побережье, член городского совета, отдыхая в выходной, обнаружил, что недавно случившееся в этих местах кораблекрушение может стать источником вдохновения и нравоучений.
«Мы расспрашивали уцелевших жертв этой катастрофы – доблестных страдальцев, которые одели эти уединенные берега в траур и принесли горе в соседние деревни. Они указывали на огромный залив, который недавно поглотил семьдесят восемь их несчастных товарищей… Нам хотелось остаться с ними, изучить их обычаи и услышать рассказы об их опасных приключениях. Это стало бы хорошим завершающим штрихом в картине наших переживаний этого дня».
Аркашонская трагедия произошла в открытом море, возле клочка песчаной земли, который называется Кап-Ферре, где рыбаки забрасывали свои сети, следя, не начинается ли буря, а потом быстро отходили на веслах назад, в бухту, держа курс на высокую дюну Пила. Большинство судов, идущих ко дну, были видны с берега. Известно, что отдыхающие смотрели с берега на это «любопытное и захватывающее» зрелище. В Остенде в 1845 году публика, собравшаяся на танцы в водолечебнице, наблюдала за тем, как в гавани тонут два корабля. Курортники в бальных нарядах стояли перед зданием лечебницы и пытались расслышать в шуме ветра полные отчаяния крики.
