Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира
Во многих провинциальных городах развернулась книгоиздательская деятельность (в библиографию этой книги входят сочинения, опубликованные в семидесяти шести городах Франции). Однако очень мало выдающихся писателей публиковали что-либо за пределами столицы. В карьере любого человека важнейшим шагом было стать парижанином или приобрести связи в Париже. Это чувствовал даже поэт Артюр Рембо, называвший себя «крестьянином»: он приехал в Париж сразу после своего семнадцатого дня рождения и упорно избавлялся от северного акцента. Эмиль Золя уехал из города Экс-ан-Прованс в 18 лет и сбросил с себя кожу провинциала, как только ступил ногой на парижскую мостовую. В своих первых письмах к другу детства Полю Сезанну он уже парижанин: снисходительно смотрит сверху вниз на «страну буайеса и айоли» (соус, похожий на майонез), разрекламированный почтовыми открытками край «сосен, которые колышутся на морском ветру» и «выжженных солнцем ущелий». С высоты Парижа Экс-ан-Прованс выглядел «маленьким, однообразным и жалким».
В оживленных городах, таких как Анжер, Нант, Нанси, Страсбург, Дижон, Лион, Тулуза, Монпелье и Марсель, у горожан росла гражданская гордость и одновременно возникало ощущение собственной неполноценности. Возможно, поэтому очень многие сочинения провинциальных литераторов были посвящены утверждению высокой ценности провинций, что подрывало авторитет Парижа.
Вследствие политики правительства лучшие картины и памятники материальной культуры прошлого попадали в Лувр, а в провинциальных музеях оставались портреты выдающихся местных жителей и изъеденные жучком шкафы с образцами местных искусств и ремесел. Наполеон обобрал Италию по праву завоевателя; его преемники грабили провинции своей страны. Провинциальная литература была представлена в столице сборниками фольклора, в которых народные песни и легенды были приведены в опрятный вид и приукрашены для парижского рынка писателями, забывшими, как выглядит жизнь за внешними бульварами столицы. Поэт-бреонец Огюст Бризё, возвращаясь из Парижа в «страну гранита и дубов», которую покинул еще в детстве, купил специальный «фольклорный костюм», чтобы приспособиться к образу жизни своих земляков. Жорж Санд помогала деньгами нескольким молодым поэтам из провинций, но, чтобы они выглядели провинциальными, должна была очистить их стихи от напыщенности, причудливых образов и в одном случае изменить написание правильно написанного слова. Провинции (кстати, в 1880 году они занимали 99,9 процента территории страны и жило в них 94 процента ее населения)[62] стали отождествляться с «домашними» добродетелями: простотой, скромностью и естественностью, в то время как в литературе выше всего ценились сложность, высокомерие и сознательная искусственность.
Поскольку такая огромная часть того, что писали о Франции, издавалась в Париже и была предназначена для парижан или городских буржуа, для которых Париж был примером, гражданская война между двумя культурами Франции никогда не проявлялась в книгах так сильно, как в повседневной жизни. Велосипедист, отдыхавший в Вандее в 1892 году, заметил, что несколько нелюбезных замечаний о парижанах обеспечивали ему сотрудничество и вежливое обращение местных крестьян, которые чувствовали «инстинктивную антипатию» к столице. Во многих частях Франции слово «парижанин» до сих пор используют как оскорбление, и любой приезжий, который может сказать что-нибудь пренебрежительное о Париже, всегда будет дружелюбно принят даже чиновниками.
Поля боя, на которых сталкивались одна с другой эти две культуры, больше не выглядят как места социальных сражений. Теперь большинство водолечебниц и приморских курортов – места, где так приятно побывать. Вспоминая, сколько историков и антропологов почувствовали при виде их вдохновение и написали о них, удивляешься, почему таких авторов не было больше.
Города с целебными источниками чаще всего бывали особенно спокойны, живописны и полны величественными, похожими на музеи гостиницами, чей стиль смягчала заброшенность. Цены там обычно были не слишком высокими благодаря постоянному покровительству системы здравоохранения, где высоко ценили лечебное действие минеральных источников. В меньших по размеру курортах это действие мгновенно становилось очевидным. В Ламалу-ле-Бен, курорте, который специализируется на лечении травм, жертвы автокатастроф, опираясь на костыли, ловко уклоняются от автомобилей. В Эжени-ле-Бен сезонное население, состоящее из крепышей, бросает вызов надписи на табличках, которые, явно с ироническим намеком, размещены по одной в каждом конце главной улицы. Надпись сообщает, что этот поселок – «лучший во Франции курорт для похудения».
В прошлом специализация каждого курорта была еще заметнее. Когда железная дорога связала Овернь и Пиренеи с Парижем и другими европейскими столицами, маленькие городки, куда еще со времен Римской империи приезжал лечиться небольшой поток больных, внезапно были затоплены волной людей, которые все болели одним и тем же недугом. Бареж, который был известен во всей Европе как место, где лечились больные с травмами, особенно рук и ног, находится на высоте 4 тысячи футов в унылом ущелье под перевалом Турмале, «в котором одна лишь надежда вернуть себе здоровье помогала человеку продержаться больше чем час или два». Искалеченные солдаты сидели вокруг бассейна в зале, который находился ниже уровня поверхности, окутанные сернистыми испарениями, и курили свои трубки, а в это время местные женщины обрабатывали их раны.
Расположенный ниже Баньер-де-Бигор выглядел как лазарет, основанный шутником-садистом: половина пациентов были меланхолики, склонные к самоубийству, а другая половина ипохондрики. Еще был Олю-ле-Бен – тупик в долине танцующих медведей, куда приезжали лечиться «инвалиды любви», то есть «молодые мужчины, больные постыдными болезнями». Началось с того, что в 1822 году один больной сифилисом лейтенант почувствовал себя немного лучше после лечения красноватой водой местного источника. (Видимо, она ослабляла действие ртути, которую тогда прописывали сифилитикам.) Однополчане лейтенанта рассказали об этом, и к 1849 году в Олю были три гостиницы, новый мост и проспект, обсаженный акациями. Курорт в Олю выжил, когда было найдено лекарство против сифилиса, и теперь его рекламируют как «антихолестериновый».
При Наполеоне III было достроено головокружительное горное шоссе, которое называется Термальная дорога (Route Thermale). Она, извиваясь, пересекает Пиренеи с запада на восток, объединяя курорты, которые сделала модными императрица Евгения, жена Наполеона III, посещавшая их во время поездок в родную Испанию. Несколько пиренейских городков пережили что-то вроде золотой лихорадки, только в малом размере. Однако ни одна минеральная вода не оказалась золотой жилой. Как правило, события в городке у минеральных источников, если им управлял честолюбивый мэр, разворачивались так: после того как Термальная дорога или железная дорога соединяла городок с внешним миром, жители городка придумывали историю о том, как популярен он был еще во времена римлян, и направляли просьбу добавить к его названию слово «les Bains» («ванны», в данном случае – «минеральные воды»). Один из местных врачей добивался, чтобы его назначили официальным инспектором местной воды, и издавал подозрительную своей восторженностью брошюру, в которой доказывал, что воды этого источника, происхождение которого окутано туманом прошлого, являются единственным надежным лечением против именно того увечья или болезни, на лечении которых этот врач случайно специализируется.
В тот день, когда вода официально провозглашается полезной для здоровья, становится величайшим днем в истории городка. На площади устанавливают новый каменный фонтан – памятник прогрессу и будущему процветанию. Вместо какого-нибудь бодрого изречения на латыни или французском на фонтане вырезают результаты химического анализа, который был проведен в муниципальной лаборатории. «Вода обладает выдающимися органолептическими свойствами. Она свежа, легка и практически не содержит органических веществ и бактерий… Тест на наличие болезнетворных микробов: отрицательный… Утверждено министром здравоохранения».
Перед тем как городок начинает принимать первых больных и умирающих, волки и медведи застрелены или посажены в зверинец, поставлена ограда, не допускающая свиней и овец на главную улицу, безобразные нищие и сумасшедшие отправлены в муниципальную богадельню. Старая гостиница, где останавливались пассажиры дилижансов, отремонтирована и имеет более новый вид, в спешке построены несколько новых домов – дополнительные помещения для приезжих. Если удается найти предпринимателя, который взялся бы за устройство парка, возникает маленький парк с деревьями и скамейками. Какую-нибудь местную женщину, немного говорящую по-французски, одевают в белую униформу и сажают в будку собирать плату с посетителей. Сами купальни – образец соблюдения общественной иерархии. Титулованные особы и крупные промышленники, чьи имена появляются в новых изданиях брошюры местного врача, выпивают свои стаканчики воды и принимают «шотландский душ» (чередование горячего и холодного душа. – Авт.) в мраморном зале. Ниже по склону холма мелкие буржуа и солдаты на государственной пенсии купаются в воде, которая уже омыла богачей.
