Пётр Кошель - История российского сыска

Остальные обвиняемые были исключены из партии после аре­ста по этому делу с формулировкой «как контрреволюционеры». Все это свидетельствует о том, что к моменту ареста обвиняемых по настоящему делу партийные органы не располагали материа­лами об их подпольной или какой-либо иной организованной ан­типартийной деятельности.

В процессе проверки этого дела были изучены справка «О важ­нейших агентурных и следственных делах», составленная началь­ником секретно-политического отдела ОГПУ Г. Молчановым 4 января 1934 года для руководящих работников ОГПУ; справка, представленная 15 января 1934 года заместителем председателя ОГПУ Аграновым секретарю ЦК ВКП(б) Л. Кагановичу, в кото­рой перечислялись различные контрреволюционные группы и организации; а также пять томов ежедневных оперативных ра­портов секретно-политического отдела НКВД СССР на имя ру­ководства НКВД об агентурно-оперативной работе за период с 1 января по 9 декабря 1934 года. Установлено, что сведений об ан­тисоветской деятельности Каменева, Зиновьева и других обви­няемых по этому делу, а также о существовании подпольной «зиновьевской организации» в этих материалах не имеется.

Оперативные работники УНКВД по Ленинградской области, до декабря 1934 года имевшие непосредственное отношение к сбору сведений о поведении бывших участников «зиновьев­ской» оппозиции, в своих объяснениях в 1961 году заявили, что об антисоветской деятельности «зиновьевцев» им также ничего из­вестно не было. Напротив, многие факты свидетельствовали о том, что ряд бывших участников «зиновьевской» оппозиции, осужденных впоследствии по делу так называемого «московского центра», считали неприемлемой для себя тактику фракционной борьбы против партийного большинства.

Таким образом, имеющиеся материалы не позволяют сделать вывод о том, что в 1928—1929 годах был создан подпольный центр зиновьевской организации и что такая организация вообще суще­ствовала. «Все данные говорят за то, — отмечалось в информаци­онном письме ОГПУ, — что Зиновьев, Каменев и все бывшие сто­ронники ленинградской оппозиции, примкнувшие к «Заявлению 23-х», безусловно порвали с оппозицией и прекратили фракцион­ную работу».

В других материалах также не имеется данных о подпольной антисоветской деятельности «зиновьевцев» после XV съезда пар­тии или о существовании «зиновьевской организации» с руково­дящим центром во главе.

Зиновьев и Каменев — враги народа?

С момента направления Зиновьева и Каменева в ссылку по делу так называемого «Союза марксистов-ленинцев», то есть с октября 1932 года, за ними велось активное агентурное наблюдение, сопровождавшееся перлюстрацией переписки и подслушиванием телефонных разговоров, однако в результате и этой работы не было получено никаких данных о ведении ими антисоветской деятельности.

При аресте Зиновьева в декабре 1934 года у него был изъят и тщательно изучен обширный личный архив, но и в нем компро­метирующих материалов не оказалось. Не имеется данных о су­ществовании и деятельности «зиновьевского центра» и в изъятых при аресте личных архивах Каменева и остальных обвиняемых по делу так называемого «московского центра».

Таким образом, в декабре 1934 года основания для ареста Зи­новьева, Каменева и других осужденных по настоящему делу лиц полностью отсутствовали. Арест их явился началом осуществле­ния замысла использовать убийство Кирова для политической дискредитации и физического уничтожения бывших оппозицио­неров, обвинив их в организации, подготовке и осуществлении этого преступления.

Обвинение бывших участников «зиновьевской оппозиции» в подготовке и организации убийства Кирова основывалось на том, что убийца Л. В. Николаев в прошлом якобы являлся сто­ронником Зиновьева. Между тем никаких документальных и иных материалов, подтверждающих это, не имелось. Версию о принадлежности Николаева к «зиновьевской оппозиции» вы­двинул Сталин. Она была воспринята и проведена в жизнь след­ствием и судом в результате прямого давления с его стороны.

Выступая на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году с заключительным словом, Ежов сообщал о том, в каких условиях проводилось следствие по делу об убийстве Кирова и как по инициативе Сталина следствие было направле­но по линии обвинения в этом преступлении бывших участни­ков «зиновьевской оппозиции». Вот выдержка из этого выступ­ления (цитируется по неправленой стенограмме):

«Теперь, товарищи, разрешите мне по существу сделать не­сколько замечаний. Можно ли было предупредить убийство т. Кирова, судя по тем материалам и по данным, которые мы име­ем? Я утверждаю, что можно было, утверждаю. Вина в этом цели­ком лежит на нас. Можно ли было после убийства т. Кирова во время следствия вскрыть уже тогда троцкистско-зиновьевский центр? Можно было. Не вскрыли, проморгали. Вина в этом и моя персонально, обошли меня немножечко, обманули меня, опыта у меня не было, нюху у меня не было еще.

Первое — начал т. Сталин, как сейчас помню, вызвал меня и Косарева и говорит: «Ищите убийц среди зиновьевцев».

Я должен сказать, что в это не верили чекисты и на всякий слу­чай страховали себя еще кое-где и по другой линии, по линии иностранной, возможно, там что-нибудь выскочит.

Второе — я не исключаю, что по этой именно линии все мате­риалы, которыми располагал секретно-политический отдел, все агентурные материалы, когда поехали на следствие, надо было за­брать, потому что они давали направление, в них много было фак­тов, благодаря которым вскрыть можно было тогда же и доказать непосредственное участие в убийстве т. Кирова Зиновьева и Ка­менева. Эти материалы не были взяты, а шли напролом.

Не случайно, мне кажется, что первое время довольно туго на­лаживались наши взаимоотношения с чекистами, взаимоотноше­ния чекистов с нашим контролем. Следствие не очень хотели нам показывать, не хотели показывать, как это делается и вообще.

Пришлось вмешаться в это дело т. Сталину.

Товарищ Сталин позвонил Ягоде и сказал: «Смотрите, морду набьем».

Результат какой? Результат по кировскому делу мы тогда, бла­годаря ведомственным соображениям, а кое-где и кое у кого бла­годаря политическим соображениям, например, у Молчанова были такие настроения, чтобы подальше запрятать агентурные сведения. Ведомственные соображения говорили: впервые в ор­ганы ЧК вдруг ЦК назначает контроль. Люди не могли никак пе­реварить этого.

И немалая доля вины за то, что тогда не смогли вскрыть цент­ра, немалая доля вины и за убийство т. Кирова лежит на тех узко­лобых ведомственных антипартийных работниках, хотя и убеж­денных чекистах...»

Кроме того, на очной ставке между Н. Бухариным и К. Раде- ком в ЦК ВКП(б) 13 января 1937 года в присутствии Сталина Бу­харин сообщил, что на второй день после убийства Кирова Ста­лин вызвал его и Л. Мехлиса и заявил им, что убийца Николаев является «зиновьевцем». Сталин не отрицал этого обстоятельства и лишь уточнил, что такой разговор имел место по возвращении его из Ленинграда, куда он выезжал во главе комиссии по рассле­дованию обстоятельств убийства Кирова.

Однако никаких объективных данных о принадлежности Ни­колаева к «зиновьевской оппозиции» не имелось, и такое заявле­ние Сталина являлось голословным.

Тем не менее 8 декабря 1934 года начались аресты бывших «зи- новьевцев», и 16 декабря были арестованы Каменев и Зиновьев.

Свидетельством того, что новый арест явился для них полной неожиданностью, так как никакой вины они за собой не чувство­вали, является письмо Зиновьева Сталину, написанное во время производства у него на квартире обыска. Вот его текст:

«Сейчас (16 декабря в 7 веч.) тов. Молчанов с группой чекис­тов явились ко мне на квартиру и производят у меня обыск.

Я говорю Вам, товарищ Сталин, честно, с того времени, как распоряжением ЦК я вернулся из Кустаная, я не сделал ни одно­го шага, не сказал ни одного слова, не написал ни одной строчки, не имел ни одной мысли, которые я должен был бы скрывать от партии, от ЦК, от Вас лично.

Я думал только об одном: как заслужить доверие ЦК и Ваше лично, как добиться того, чтобы Вы включили меня в работу. Ни­чего, кроме старых архивов (все, что скопилось за 30 с лишним лет, в том числе и годов оппозиции), у меня нет и быть не может. Ни в чем, ни в чем, ни в чем я не виноват перед партией, перед ЦК и перед Вами лично.

Клянусь Вам всем, что только может быть свято для большеви­ка, клянусь Вам памятью Ленина. Я не могу себе и представить, что могло бы вызвать подозрение против меня. Умоляю Вас пове­рить этому честному слову. Потрясен до глубины души».