Настоящий Дракула - Макнелли Рэймонд Т.
Конечно, привлекательнее всего в этом плане были исторические анекдоты (байки) современников о Дракуле, давшие нам значительную порцию материалов, на которых мы составили портрет исторического Влада. Вопреки предложениям некоторых, их нельзя сбрасывать со счетов как чистые выдумки по целому ряду причин: они прочно основаны на свидетельствах очевидцев, чьи личности идентифицируемы; они выдают детальное знание географической местности, где происходит действие, а также местные названия и особенности; они точны в части указания имен и дат. Иными словами, анекдоты о Дракуле обладают всеми атрибутами фактологического документа, хотя и зачастую склонны к искажениям. Следует подчеркнуть также, что каждый повествователь приводит подробности только того сюжета, с которым ближе всего знаком: так, Бехайм сосредоточивает свое повествование на злодеяниях Дракулы в Трансильвании, поскольку этот край хорошо знаком его информанту брату Якобу. Русский посол Курицын рассказывает о днях Дракулы в венгерском изгнании и о его семье, членов которой знал лично. В отличие от них, турецкие хронисты, как и византийские историки, все внимание уделяют военному походу Дракулы, о котором знали по личному опыту или были наслышаны.
В действительности свод документов, касающихся военного похода Дракулы против Мехмеда в 1462 г., ввиду обилия свидетельств очевидцев с обеих сторон представляет собой едва ли не самый исчерпывающий источник для изучения происходившей в XV в. крупной военной кампании. При всем различии мнений, высказываемых относительно тех или иных сторон жизни Дракулы, в изложении событий у повествователей, официальных придворных историографов и дипломатов наблюдается поразительное совпадение по части фактов и тематик. Это единодушие выражено в документах на многих языках (итальянском, латинском, русском, немецком и т. д.), и оно вряд ли могло быть результатом некоего хитроумного заговора, на который его норовят списать любители исторических конспирологий. Наиболее убедителен тот факт, что устные народные предания румын, несмотря на все попытки придать преступлениям Дракулы рациональные мотивы, в значительной степени совпадают с нарративами других народов — немецкими, греческими, турецкими, славянскими и даже южно-балканскими, — тоже сочиненными во времена, когда некоторые из балканских языков еще не имели письменности. Хотя при отсутствии других документов к фольклору следует относиться с известной предосторожностью, он остается законным инструментом изучения, особенно когда дело касается событий, происходивших на протяжении почти двух сотен лет до того, как письменно зафиксированные истории о Дракуле впервые попали в поле зрения хронистов (например, строительство замка Дракулы). Почему нам не верить народным балладам и поэмам, пускай и претерпевшим последующие искажения, но при этом всецело доверять официальным историкам и мемуаристам, в большинстве случаев ангажированным и восхвалявшим каждый своего господина, поскольку за это им и платили жалованье? Панегирист, перевирающий события, чтобы оберегать положительный образ своего господина, едва ли был феноменом XV в. Особенно очаровывает в Дракуле то, что память о нем до сих пор бережно хранится в румынском народе, хотя румынская государственность знавала и других, куда более выдающихся, чем Дракула, правителей; но именно его фигура породила богатый фольклорный пласт, пока еще не в полной мере изученный. В целом мы, соавторы, были более склонны верить в подлинность тех событий, которые отражены во многих источниках самого разного происхождения, — в противовес фактам, которые указаны только в каком-то одном источнике.
На основании всего многообразия источников мы вынуждены сделать вывод, что наш герой — человек жестокий и по части злодейств весьма изобретательный, прямо виртуоз. И хотя посажение на кол прежде всего служило ему способом расправы с его противниками, он не брезговал и множеством других способов казни, в том числе сжигал на костре, варил заживо, живьем сдирал кожу, отрубал руки-ноги, не делая различий по полу, национальности или возрасту казнимых. И конечно, мы не верим кошмарной статистике папского легата епископа Эрлау, доносившего папе, что Дракула умертвил 100 тысяч человек, — и это во времена, когда все валашское княжество насчитывало от силы полмиллиона жителей. Будь эта статистика правдива, по одному только числу жертв она, без сомнения, вывела бы Дракулу в разряд самых кровавых мясников за всю историю. Мы не принимаем на веру эту оценку на том простом основании, что такого рода огульная статистика почти всегда ложна, к тому же эту чудовищную цифру не подтверждает ни один другой источник. В других случаях, например, когда упоминаются 20 тысяч бояр, которых Дракула в начале своего правления лишил жизни прямо во внутреннем дворе дворца в Тырговиште, эту конкретную цифру легко опровергнуть простым обмером дворцового двора, который, судя по площади, мог вместить самое большее несколько сотен человек. Такие же серьезные сомнения вызывают сведения о массовых убийствах в замке на Арджеше, где мог бы поместиться гарнизон численностью чуть больше сотни человек.
Но опровержение самих этих чудовищных количеств жертв Дракулы не снимает подозрения, что Дракула все равно превосходил злодеяниями других тиранов эпохи Ренессанса, во всяком случае по числу им убиенных. Но и тут остается вопрос: разве он убивал исключительно ради удовольствия, как свидетельствовали его недоброжелатели, уподобляя его самым гнусным и растленным древнеримским императорам? Испытывал ли он болезненное удовольствие при виде своих корчившихся от боли жертв, каковая патология больше ассоциируется с Иваном Грозным и с Жилем де Ре, прототипом одиозного серийного женоубийцы по прозвищу Синяя Борода? Был ли Дракула в медицинском смысле психопатом, каким его выставляли немецкие памфлеты, и убивал ли людей просто так, без всякого смысла и цели? Был ли Дракула садистом? Вот вопросы, которыми мы по меньшей мере вправе задаться, даже не имея документов с более предметными сведениями касательно психологического склада Дракулы.
Даже безотносительно статистики можно утверждать, что жестокость Дракулы носила скорее патологический характер, на что указывают методы, которыми он лишал жизни своих жертв, а также его предполагаемое личное присутствие на казнях, намекающее, что он наслаждался видом крови. С этой точки зрения показательно также, что, помимо физических, Дракула прибегал к разнообразным психологическим пыткам, о чем упоминается в нарративах и преданиях о нем.
Подобные зверства не так-то легко объяснить (хотя румынские историки предпринимали такие попытки). Одна из возможных линий защиты, уже порядком заезженная, отсылает к общей подлости политических нравов и низким этическим стандартам, которые царили в Европе XV в. еще задолго до Макиавелли. Кроме того, следует иметь в виду, что жизнь Дракулы мы должны рассматривать сквозь тюремные решетки — по большому счету в заточении он протомился почти вдвое больше времени, чем просидел на троне, и в каждый момент несвободы его жизнь находилась под угрозой. Этот факт, несомненно, дает историкам хороший ключ к пониманию, почему Дракула так низко ценил человеческую жизнь. Можно добавить, что в детские годы он фактически не жил в нормальной семье. В раннем отрочестве его отправили к турецкому двору на далекую чужбину, где держали на положении заложника, и при этом он знал, что его отец своей политикой нарушал данные султану обещания, чем подвергал угрозе его жизнь; он был свидетелем противоестественных сексуальных домогательств к младшему брату, как и свидетелем безжалостного ослепления других таких же, как он, иностранных заложников при османском дворе. Позже ему довелось узнать, что его отец был убит, а старшего брата живьем закопали в землю; стать свидетелем убийства своего дяди, молдавского господаря Богдана (отца Стефана Великого); столкнуться с массовым изменничеством бояр и с заговорами, которые плели против него его родичи, а также с предательством двоюродного брата Стефана, поклявшегося ему в дружбе. Наконец, уже в зрелые годы он пал жертвой вероломства венгерского короля Матьяша Корвина, которому верил. И все же такого рода фактов самих по себе недостаточно, чтобы историк XX в. отпустил Дракуле все его грехи.
