Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
Есть основания полагать, что продвижение каштана в горные районы Виварэ и Жеводана связано с их колонизацией, поскольку пахотных земель, как и земель, годных для устройства огородов, здесь слишком мало. Колонизация эта действительно приходится на XII–XIII вв. Скудость более ранних источников, относящихся к этим районам, не позволяет с точностью судить о роли каштана в предшествующие столетия. Но в других местностях, лучше обеспеченных источниками, каштаны зафиксированы уже в каролингское время — в первую очередь, благодаря топонимам, но не только им. Важную роль в распространении каштана сыграло то обстоятельство, что его плоды, как правило, не облагались сеньориальными повинностями[1691] — исключая те местности, где эта культура была одной из главных[1692]. Но именно это и затрудняет изучение истории данной культуры. Выручает то, что уже в середине XII в. каштаны облагались торговыми пошлинами[1693], наряду с другими товарами подпадали под распоряжения городских властей об использовании определенных мер веса и объема[1694], учитывались в записях расходного характера. Сведения эти, разумеется, относятся к чуть более позднему времени, но, на мой взгляд, их правомерно экстраполировать на изучаемую эпоху. Ведь речь идет не просто о более поздних документах, но о документах другого типа, ранее неизвестных и освещающих действительность под совершенно другим углом зрения. Другое дело, что, как и сегодня, каштаны росли не повсеместно. Они были распространены в горной местности, особенно в Севеннах, ближе к морю мы их уже не встречаем, разве что в горных местностях, таких, как массив Maures к северу от Тулона. Дело, таким образом не столько в близости к морю, сколько к горам. Например, в равнинной части Виварэ каштаны были редкостью еще в XV в.[1695] В Арле того же времени каштаны считались привозными продуктами, а потому лакомством. Напротив, в Авиньоне включение каштанов в 1382 г. в рацион монастыря миноритов объяснялось нехваткой обычных продуктов (quia pitancia erat satis parva)[1696].
Несколько слов об огородных культурах, важных как источник витаминов и клетчатки, в меньшей мере — углеводов.
Чаще всего упоминается лук, причем как в сочинениях отцов церкви[1697], так и в грамотах[1698]. Есть единичные свидетельства о капусте — бесспорно, важнейшей из местных огородных культур[1699], а также о чесноке[1700], порее[1701], репе[1702] и моркови[1703]. Капуста и особенно репа считались деревенской пищей[1704]. В проповедях Цезария упоминаются и некоторые другие овощи, но к этим сведениям надо относиться с осторожностью. Характер аллюзий к евангельской притче о горчичном зерне[1705] не оставляет места сомнению в том, что прихожанам Цезария это растение было хорошо известно. Когда же он, комментируя известный пассаж из Книги Чисел о евреях, с тоской вспоминающих в пустыне о египетских яствах, называет тыкву и огурцы (точнее некие овощи, которые по традиции считаются тыквой и огурцами — оригинал, в данном случае, допускает разные толкования)[1706], — правомерно задуматься о том, понимали ли арлезианцы, о чем идет речь. С другой стороны, судя по текстам классического средневековья, огородничество в регионе процветало[1707]. Этому способствовали особенности рельефа, затрудняющие устройство полей, а также особенности климата и связанного с ним сельскохозяйственного календаря: в Средиземноморье огородные культуры требуют наибольшего внимания весной, когда здешний хлебопашец относительно свободен.
Сельское хозяйство Средиземноморской Франции немыслимо представить без садоводства. Оно было развито уже в древности: раскопки выявили орех, персик, черешню, абрикос и сливу[1708]. В письменных источниках сведения о конкретных садовых культурах нечасты и случайны даже в классическое средневековье. В большинстве случаев источники, как нарративные[1709], так и документальные[1710], не вдаваясь в подробности, говорят просто о садах и плодах. Львиная доля свидетельств приходится на формулы принадлежности.
Чаще других упоминаются финики, они же фиги и смоквы. О них, комментируя известные библейские пассажи, говорит уже Цезарий[1711], считая излишним объяснять прихожанам, что это за фрукт, — в отличие, например, от "пунийских яблок"; в этом случае он растолковал им, что речь идет о гранатах[1712]. Григорий Турский оставил красочный рассказ о затворнике, закованном в цепи в башне под Ниццей: одетый во власяницу, он питался хлебом, финиками и особыми кореньями, которые ему доставляли из Египта[1713]. По сообщению арагонского хрониста, осаждая в 1343 г. Перпиньян, король Педро IV приказал выкорчевать или сжечь окрестные виноградники, насаждения маслин и других плодоносящих деревьев, кроме финиковых, поскольку предпочитал их другим фруктам[1714]. Судя по документам, эта культура была распространена практически по всему региону[1715]. Финиковые деревья зафиксированы даже в некоторых горных местностях, где уже не росла олива[1716], и кое-где, например на Ривьере, они составляли важный элемент пищевого рациона[1717]. Наряду с миндалем, фиги были заметной статьей экспорта — в частности, через Марсель, хотя массовое распространение этой культуры в округе самого Марселя относится уже к XV в.[1718] Финиковые деревья выращивали по соседству с лозой, маслиной, орехом и миндалем[1719].
Из других культур выделялась слива, которая и в наши дни во многом определяет облик южнофранцузских садов[1720], и черешня — помимо топонимических данных[1721] и упоминаний в городских статутах, например Йера[1722], сошлюсь на неопубликованный руссильонский текст X в.[1723]. На первый взгляд, удивительно отсутствие внятных сведений о яблоках, но их здесь и сейчас не так много; кроме того, не забудем, что рота — это не только "плод", но и "яблоко". Напротив, есть разнообразные известия о груше. Согласно Григорию Турскому, в Амбрене, на могиле мучеников Назария и Цельса, росла груша, чьи плоды исцеляли всякую болезнь, — так продолжалось до тех пор, пока святые, явившись во сне владельцу сада не потребовали ее срубить, дабы высвободить место для возведения храма[1724]. По его же сообщению, в Арле, на месте, где св. Генезий когда-то лишился головы, росло шелковичное дерево, также обладавшее чудодейственными лечебными свойствами, но его погубили сами верующие, ломавшие его ветки и даже обдиравшие кору на реликвии[1725]. Известно также, что святая отшельница Сеголена запивала ячменный хлеб, чечевицу и овощи грушевым сидром[1726].
