Сотворение мифа - Сергей Эдуардович Цветков
Никогда раньше идея равенства народов не звучала с такой ясностью и такой силой.
Согласно Илариону, народы проходят в своём развитии через два состояния: «идольского мрака» (эра закона) и богопознания (эра благодати). Первое состояние — это рабство у природы, блуждание во тьме, неосознанность исторического бытия. Переход из «идольского мрака» в эру благодати знаменует вступление народа в пору исторической зрелости, раскрытия всей полноты исторических сил, свободного и уверенного созидания будущего. С этого момента национальная история вливается в мировой исторический поток.
Обращение русских людей в христианство было предначертано в божественном плане мировой истории: «Сбылось на нас сказанное о язычниках: „Обнажит Господь святую мышцу свою пред <глазами> всех народов; и все концы земли увидят спасение Бога нашего“», — подчёркивает Иларион. Поэтому языческое прошлое подлежит не осуждению и забвению, но — спасительному исцелению. Крещение Руси не разрывает, а скрепляет связь времён, бросая провиденциальный свет на пройденный путь, который теперь получает своё историческое оправдание. Языческая старина лучшими своими сторонами врастает в приближающийся век благодати. В могуществе Руси, в величии деяний предков Иларион видит залог благодатного преображения Русской земли.
Каждая страница «Слова» мощно утверждала право Русской земли на самостоятельное историческое бытие. Это было настоящим рождением «русской идеи» в виде доктрины государственно-церковной независимости и исторического оптимизма[189].
Прямых учеников у Илариона, судя по всему, не было. Его идеи были подхвачены во второй половине XI века монахами Печерского монастыря, среди которых находился пожелавший остаться безымянным автор «Повести временных лет».
К тому времени пустынный холм под Берестовом превратился в многолюдную обитель, центр духовного просвещения и книжного дела. Второй игумен монастыря преподобный Феодосий (1057–1074) коренным образом преобразовал его устройство, поставив над пещерами кельи и окружив их тыном. При нём был введён Студийский (общежительный) устав. Духовный авторитет обители начал оказывать влияние на княжескую власть, вынуждая её действовать с оглядкой на нравственный суд печерских подвижников.
«Повесть временных лет» создавалась как историческая иллюстрация к «Слову» Илариона. Она разрабатывала те же самые темы (история вхождения Руси в круг христианских народов, предуготованность Русской земли к крещению, ограниченность языческой доблести первых русских князей, лишь слепо влекомых по предначертанному Провидением пути и т. д.), сохраняла содержательно-стилистическую перекличку[190] и была заключена в те же временные рамки — повествование завершалось кончиной князя Владимира и похвальным словом крестителю Русской земли. События в «Повести» не были датированы, в ней отсутствовали варяги, призвание Рюрика, путешествие на Русь апостола Андрея, тексты договоров с греками, а известия о князе Олеге не упоминали о какой-либо его связи с Игорем.
О себе автор «Повести» сообщил только то, что является «черноризцем Феодосьева монастыря Печерского», не упомянув своего имени. В дальнейшем, когда «Повесть временных лет» стала восприниматься как первая часть собственно летописи (погодовой хроники, дополненной вставными новеллами, цитатами из других историко-церковных сочинений и нравоучительными сентенциями), возникла традиция приписывать авторство этого исторического произведения иноку Киево-Печерского монастыря преподобному Нестору. «Слово о Никите Затворнике» монаха Поликарпа (в составе Киево-Печерского патерика, вторая половина 20-х годов XIII века) ставит Нестора, «иже написа летописец», в ряд великих старцев Печерской обители.
Мнение это продержалось больше шестисот лет, став частью и научной историографии.
Однако во второй половине XIX века под фундамент монументального изваяния «Нестора-летописца» были подведены критические мины, которые не оставили от него камня на камне[191].
Во-первых, было замечено, что Нестор не имел обыкновения скрывать своё авторство. В тех сочинениях, которые, несомненно, принадлежат его перу («Чтение о Борисе и Глебе» и «Житие Феодосия Печерского»), значится имя их создателя: «грешный Нестор».
Имеются, впрочем, некоторые списки летописи (Раскольничий, Голицынский, Хлебниковский), где её анонимность нарушена и в заглавии читается: «Повесть временных лет Нестора черноризца Феодосьева монастыря». Но правдоподобнее выглядит предположение, что имя Нестора было вставлено переписчиками в силу сложившейся традиции приписывать ему авторство летописи, нежели странная мысль, что оно было изъято из заглавия по каким-то неведомым причинам. Безымянный вариант — конечно, более древний и аутентичный.
Во-вторых, Несторовы «Чтение о Борисе и Глебе» и «Житие Феодосия Печерского» серьёзно противоречат соответствующим рассказам летописи в существенных деталях. Таких разноречий выявлено больше десятка. Так, «Житие» рассказывает, что монастырь над пещерой построил преподобный Феодосий; летопись же утверждает, что обитель построил его предшественник, игумен Варлаам. Согласно «Житию», за Студийским уставом Феодосий посылал в Константинополь одного из братии; в летописи говорится, что Феодосий нашёл этот устав в Киеве у одного монаха по имени Михаил, пришедшего «из грек» вместе с митрополитом Георгием.
Ещё более непримиримы разночтения летописи с «Чтением о Борисе и Глебе».
1. «Чтение»: князь Владимир дал Борису в удел Владимир-Волынский. Летопись: Борис был посажен отцом в Ростове.
2. «Чтение»: Борис по велению отца выступил против неких неназванных врагов. Летопись: Владимир послал Бориса против печенегов.
3. «Чтение»: Святополк Окаянный приехал в Киев после смерти князя Владимира. Летопись: он находился в Киеве в момент смерти отца.
4. «Чтение»: Убийцы Бориса привезли его к Святополку уже мёртвым. Летопись: посланные к Борису убийцы только тяжело ранили его и привезли в Киев, где Святополк велел добить истекавшего кровью брата.
5. «Чтение»: при появлении убийц Глеб ничего не знал об участи Бориса. Летопись: Глеб был уже предупреждён Ярославом о намерении посланцев Святополка убить его, как и брата[192]. И так далее.
Невозможно представить, чтобы эти тексты были написаны одной и той же рукою. Остаётся предположить, что во второй половине XI века в Печерском монастыре проживало два Нестора, из-за чего впоследствии произошла путаница. Однако эта догадка не имеет под собой никакой доказательной базы.
Наконец, в-третьих, обнаружились несовпадения в биографиях Нестора и автора летописи. Летописец, по его собственным словам, был учеником Феодосия, тогда как Нестор сообщает о себе, что он пришёл в Киево-Печерский монастырь уже после смерти преподобного, при игумене Стефане.
Все эти факты решительно разводят фигуры
