Иван Ле - Хмельницкий (Книга первая)
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. "И АЗ ВОЗДАХ!"
1
Жаркое, приветливое лето в южных степях за Самарой-рекой шло к концу. Ночью казакам приходилось надевать кунтуши, а в низине, у ручьев, даже разжигать костры из камыша. Ночи заметно удлинялись, на кустах степного терновника поспевали самые поздние дары земли - сизовато-черные ягоды.
Татарские орды рассредоточенными сотнями медленно отступали по степным просторам к Перекопу. Напав на след такой сотни, казаки настигали ее, завязывали бой, брали "языка", которого потом приводили к Богдану толмачу отряда Максима Кривоноса, чтобы выяснить, в каком направлении татары угоняют ясырь и награбленное имущество. Богдан теперь не участвовал в боях, а занимался только допросами "языков".
Не по душе были молодому казаку эти скучные обязанности. Он стремился к действиям, горел желанием отомстить басурманам за зверства, учиненные ими на православных землях. Но в то же время при допросе пленников Орды он первым узнавал о судьбе бедных невольников. Особенно он хотел как можно скорее напасть на след Христины, Мелашки и Мартынка.
Но чем дальше углублялись в дикую степь, тем сведения о невольниках, плененных в низовьях Суды, становились скупее, а потом и совсем о них ничего не стало слыхать. При допросах пленные татары и турки уже не упоминали имя Зобара Сохе. Отряд Кривоноса в течение этих нескольких недель, после ухода от Суды, спас более трех тысяч русских людей, в большинстве своем женщин и девушек, плененных в южных, пограничных районах Московии. Детей ордынцы вели отдельно, где-то далеко впереди. Только полторы сотни мальчиков и около десятка девочек отбил отряд за время этого похода. В Запорожье к ним дошел слух, что возле Суды на Орду напал полк региментара Стефана Хмелевского, усилив фланг русских войск польскими и украинскими жолнерами. Его войска действовали решительно и спасли много украинцев, захваченных татарами на Посулье. Это известие особенно обрадовало Богдана. Хмелевский, освобождая невольников, делал то же благородное дело, что и казаки, к тому же он был отцом самого лучшего его друга. А как сейчас недоставало ему Стася! Могло же случиться и так, что именно жолнерам региментара посчастливилось спасти Христину, Мелашку с сыном и детей с хутора Джулая...
Волнующий разговор Богдана с Кривоносом об этих страшных, ранящих сердце делах пришлось прервать. Их удивило неожиданное появление в овраге целого косяка оседланных ордынских коней. Потом увидели двух гуртовщиков верхами; выбиваясь из сил, они выгоняли лошадей из кустов терновника в лощину.
Одного из гуртовщиков Богдан сразу узнал. Это был пожилой воин Кузьма, из веремеевских крестьян, которые еще возле Сулы в первые дни похода присоединились к Кривоносу. А второй заинтересовал не только Богдана, но и Кривоноса, и всех казаков.
- А голомозый-то как старается! - восхищенно произнес Кривонос, наблюдая, как пленник заботливо выгоняет на плато оседланных коней.
В татарском седле, будто сросшись с ним, сидел высокий молодой татарин или турок. Он был без шапки, в польском жолнерском кунтуше, словно на него шитом. Пустые рукава кунтуша подчеркивали стройность безоружного всадника, который искусно, с характерными ордынскими восклицаниями, сгонял лошадей. Тонкие усы окаймляли его выдающиеся вперед губы, острые скулы с огрубевшей, словно обожженной на солнце, кожей свидетельствовали об упорстве. А узкие глаза под густыми, черными бровями, казалось, метали молнии, когда он поднимал их. В них жила страстная жажда жизни, и это сразу же заметил Богдан.
Карий конь, на котором ехал крымчак, выгодно отличался от остальных лошадей табуна. У него были тонкие длинные ноги с пышным пучком волос возле копыт, как у горных лошадей, и роскошная грива на изогнутой шее. Но больше всею украшала коня седая звездочка на лбу. Казалось, будто этот жеребец был торжественно коронован. На таком коне ездил сам дерзкий и неуловимый Зобар Сохе.
И пленный и казак больше заботились о лошадях, нежели о том, чтобы следить друг за другом.
- Пан Ганджа прислал отбитых коней да вот этого басурмана, который охотно сдался нам в плен. Пан Иван велел передать этого голомозого казаку Богдану, потому что он из отряда распроклятого Зобара Сохе, чтоб он сгорел! Говорит, пускай пан Богдан решит, как с ним быть, поскольку в походе пленные нам ни к чему, - докладывал веремеевский Кузьма Максиму, узнав его среди казаков.
Максим, улыбаясь, кивнул головой в сторону Богдана, стоявшего рядом с ним и при упоминании имени Зобара Сохе задрожавшего, словно в лихорадке. Богдан бросился к пленнику.
- Адиниз недир? [Как тебя зовут? (турецк.)]
- Адим Назрулладир, бай ака... [Назрулла, брат... (турецк.)] - ответил пленник, слегка наклонив голову.
Но в этом поклоне не чувствовалось приниженности, которую проявляли другие допрашиваемые Богданом турки и татары.
Они стали разговаривать как старые знакомые. Пленник охотно рассказывал о том, почему он перешел к казакам и теперь просит пощады у "брата", разговаривавшего с ним на благословленном аллахом языке. Во время похода он не убил ни одного гяура, потому что был джурой в отряде самого Мухамеда Гирея с первого же дня похода. Но этот визирь, несправедливый раб всесильного аллаха, велел наказать его, Назруллу, за то, что тот отказался сопровождать ханский ясырь - девушек и подростков.
- Мне, молодому батырю, за весь поход не досталось ни одной души ясыря или чего-нибудь другого, а ханское добро должен был сопровождать до Аккермана! - жаловался Назрулла на допросе.
Двадцать ударов безжалостно отсчитали ему гайдуки хана, и кровь, пролитая под нагайками, взбунтовалась. Назрулла отказался от позорной для молодого воина службы в отряде Мухамеда Гирея. Тем более что они отступали, и надо было защищаться, а не спасать свой ясырь - девушек... Тогда наказали его еще сильнее - раздели и голого секли в присутствии всего отряда и пленных девушек...
- Хоть он и является потомком славного Гирея-хана, хоть ему самим аллахом дано наказывать и карать Назруллу, но не таким же позорнейшим способом, на глазах у молодых девушек, пускай они и гяурки... - возмущался Назрулла, рассказывая о позорном наказании.
В завершение всего свирепый Мухамед Гирей послал его искупать свою вину в отряд к самому Зобару Сохе, проклятому выродку с албанской границы Турции, осевшему в Синопе. Назрулла должен был доказать свою верность хану при отступлении, обороняя своего же обидчика. Что же, смирился, туфли ханские лобызал, обдумывая, как отомстить за позор и боль. В степи сбил на опасную дорогу сотню Зобара Сохе. Точнее говоря, он не сообщил, что заметил казацкую засаду, и в момент нападения казаков зарубил своего старшого, которому был отдан Зобаром под надзор. Пронзил его саблей, сбросил с этого ханского коня и сам сдался в плен казакам. Только польский кунтуш, привязанный к седлу турка, достался Назрулле как трофей в этой битве. Кунтуш убитого турка в плену пригодится Назрулле, одежду которого изодрали гайдуки.
Потом Назрулла рассказал, поклявшись на сабле Богдана, что ясырь Зобара Сохе отправлен с другим отрядом. Назрулла сам не видел ясыря и не слыхал, сколько пленников увел Зобар Сохе. Казаки "Ганджи-бея" поскакали догонять его...
- Веры гяуров принимать не буду. А казаком стану охотно, чтобы отплатить потомку Гиреев! С лихвой отплачу!
Богдан в точности передал его слова Максиму, и казаки, находившиеся здесь, дружно захохотали. Назрулла все еще не доверял казакам, озирался как загнанный волк. Но это объяснялось удивлением и страхом, а не раскаянием в своем поступке. Он верил, что казаки в плен не берут, а захваченных обязательно казнят. И каким сильным должно было быть желание мести, чтобы, зная это, все-таки сдаться в плен! Кривонос оценил смелость турка.
- Передай голомозому, что для него мечеть строить не будем. Но мешать молиться аллаху или шайтану не станем. Если же этот переход к казакам является лишь хитрым маневром, то пусть знает, что вместо двадцати ударов нагайкой мы сообщим хану о его проступке и... наши хлопцы сделают его евнухом, а потом отправят за Дунай...
Краснея, Богдан передал эти слова Назрулле. Тот наконец улыбнулся, снизу вверх посмотрел на коня, которого до сих пор держал за поводья.
- Согласен. Принимаю ваши условия, а когда стану добрым казаком, хочу получить право взять к себе, в свой украинский улус, мою Азанет-хон и маленького Уйбек-али. А этого коня Ганджа-бей велел отдать Богдан-бею как его подарок. Конь этот не мой. У меня был обыкновенный степной конь из ханских конюшен, со стареньким аскерским седлом. А этого коня на моих глазах Мухамед Гирей отдал одному смелому турецкому аскеру, посылая его вместе с отрядом Зобара Сохе к Суде. Подлый аскер потом стал моим старшим в отряде и тоже угрожал мне нагайкой, даже перед боем с казаками... Это превосходный конь, отбитый у горских курдов на персидской границе братом Мухамеда Гирея!
