Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

В то время как Аврелиан своим энергичным и благоразум­ным образом действий восстанавливал безопасность на илли­рийской границе, алеманны нарушили мирные условия, которые были частью куплены у них Галлиеном, частью предписаны им Клавдием; увлекаясь пылом своей воинст­венной молодежи, они внезапно взялись за оружие. Их ар­мия состояла из сорока тысяч кавалерии и двойного числа пехоты. Несколько городов, лежавших на рецийской гра­нице, сделались первой жертвой алчности алеманнов; но их смелость росла вместе с их успехами, и они быстро дошли от берегов Дуная до берегов По, повсюду оставляя следы опу­стошений.

Император почти одновременно получил известие и о вторжении варваров, и об их отступлении. Собрав войска, годные для скорых переходов, он быстро и без шума прошел вдоль окраины Герцинского леса, и, когда алеманны достиг­ли берегов Дуная с награбленной в Италии добычей, они не подозревали, что римская армия занимала на противополож­ном берегу выгодную позицию и была готова пресечь их от­ступление. Аврелиан старался поддерживать их в пагубном заблуждении и не помешал почти половине их армии перейти без всяких предосторожностей через реку. Их критическое положение и удивление, которым они были поражены, обеспечили ему нетрудную победу, а его искусный образ действий еще увеличил плоды этого успеха. Он расположил легионы в форме полукруга, затем стоявшие на обеих око­нечностях этой линии войска перевел через Дунай и, вне­запно повернув их в направлении к центру, окружил арьер­гард германской армии. Это привело варваров в замешательство; куда бы они ни обратили свои взоры, они видели перед собой или опустошенную местность, или глубокую и быст­рую реку, или победоносного и неумолимого врага.

Доведенные до такого отчаянного положения, алеманны стали искать мира. Аврелиан принял их послов во главе сво­их войск и в такой блестящей военной обстановке, которая должна была внушить варварам уважение и к величию Ри­ма, и к дисциплине римской армии. Легионы стояли в боевом порядке и хранили внушительное молчание. Главные на­чальники, украшенные внешними отличиями своего ранга, были на конях по обеим сторонам императорского трона. По­зади трона, на длинных пиках, покрытых серебром, видне­лись высоко в воздухе освещенные изображения императора и его предшественников, золотые орлы и различные титу­лы легионов, написанные золотыми буквами. Когда Аврели­ан занял свое место, его благородная осанка и величествен­ная наружность внушили варварам уважение как к высо­кому положению, так и к личности их победителя. Послы пали ниц, не говоря ни слова. Им приказали встать и позво­лили говорить. Через посредство переводчиков они стали оп­равдывать свое вероломство, превозносить свои подвиги, распространяться насчет превратностей фортуны и выгод мира и, наконец, с неуместной самоуверенностью потребова­ли значительной субсидии в награду за союз, который они предложили римлянам. Ответ императора был суров и пове­лителен. Он отнесся к их предложению с презрением, а к их требованию - с негодованием, упрекнул варваров в том, что им так же мало знакомо военное искусство, как и законы ми­ра, и, наконец, отпуская их, предоставил им на выбор или безусловную сдачу, или самое строгое наказание. Хотя Ав­релиан и уступил готам одну из отдаленных провинций им­перии, он считал опасным полагаться на вероломных германских варваров, постоянно державших в страхе не только провинции, но даже Италию.

Немедленно вслед за этим совещанием какое-то неожидан­ное событие потребовало присутствия императора в Паннонии. Он возложил на своих военачальников заботу об окон­чательном истреблении алеманнов или оружием, или более верным средством - голодом. Но вызванная отчаянием пред­приимчивость уже нередко торжествовала над беспечной уверенностью победителя. Не находя возможности ни перей­ти Дунай, ни прорваться сквозь римский лагерь, варвары пробрались сквозь римские посты, находившиеся у них в ты­лу и охранявшиеся или более слабо, или более беспечно, и с невероятной быстротой, но другим путем возвратились к го­рам, через которые идет путь в Италию. Аврелиан, считав­ший войну уже совершенно конченной, с прискорбием уз­нал, что алеманны спаслись и что они уже опустошают ми­ланскую территорию. Он приказал легионам со всей скоро­стью, на которую были способны эти тяжелые войска, пре­следовать быстро отступавшего неприятеля, у которого пехо­та передвигалась почти с такой же быстротой, как конница. Через несколько дней после того император сам отправился спасать Италию во главе избранного отряда вспомогатель­ных войск (в составе которых находились заложники и кава­лерия вандалов) и всех преторианцев, уже прежде участво­вавших в войнах на Дунае.

Так как легкие войска алеманнов рассеялись по всей тер­ритории от Альп до Апеннин, то непрестанная бдительность Аврелиана и его полководцев была направлена к тому, чтобы отыскивать, разбивать и преследовать их многочисленные отряды. Впрочем, военные действия не ограничились этими отдельными стычками, и нам рассказывают о трех сражени­ях, в которых упорно боролись между собой главные силы обеих армий. Результаты этих сражений были различны. В первом из них, происходившем подле Пиаченцы, римляне понесли такое поражение, что, по словам одного писателя, очень предубежденного против Аврелиана, можно было опасаться немедленного распада империи. Хитрые варвары, пробравшись незамеченными вдоль опушки леса, неожидан­но напали с наступлением ночи на легионы, которые, как ка­жется, были утомлены длинным переходом и не успели выстроиться в боевой порядок. Ярость их атаки была непреодо­лима, но, после страшной резни, император наконец успел ободрить свои войска и благодаря своей терпеливости и твер­дости в некоторой мере восстановил честь римского оружия. Второе сражение произошло близ Фано, в Умбрии, на том самом месте, которое за пятьсот лет перед тем было столь ги­бельно для Ганнибалова брата, - так далеко зашли победо­носные Германцы по Эмилиевой и Фламиниевой дорогам с намерением разграбить беззащитную владычицу мира! Но Аврелиан постоянно имел в виду безопасность Рима и, сле­дуя по пятам за неприятелем, наконец нанес ему неподалеку от столицы полное поражение. Спасавшиеся бегством ос­татки неприятельской армии были уничтожены в третьем, и последнем, сражении при Павии, и Италия была избавлена от нашествий алеманнов.

Страх был прародителем суеверия, и при каждом обще­ственном бедствии трепещущие от ужаса смертные старают­ся смягчить гнев своих невидимых врагов. Хотя самые осно­вательные свои надежды республика возлагала на храбрость и поведение Аврелиана, общее смятение было так велико, когда ежеминутно ожидали появления варваров у ворот Ри­ма, что сенатским декретом было решено посоветоваться с книгами Сивиллы. Даже сам император - из религиозного или из политического мотива - рекомендовал эту спаситель­ную меру, упрекал сенат за его медлительность и предло­жил денежные суммы, животных и пленных всяких наций - одним словом, все, что бы ни потребовалось для умилостив­ления богов. Несмотря на это великодушное предложение, как кажется, не было принесено ни одной человеческой жер­твы для искупления ее кровью грехов римского народа.

Сивиллины книги требовали более невинных религиозных церемоний - процессии жрецов, одетых в белые облачения и сопровождаемых хором из юношей и дев, исполнения очисти­тельных обрядов в самом городе и в его окрестностях и жертвоприношений, имевших такое могущественное влияние, что они делали варваров неспособными перейти то таинственное место, на котором они совершались. Как бы ни казались ребя­ческими эти суеверные обряды, они тем не менее содействова­ли успешному исходу войны, и, когда в решительном сражении при Фано алеманны вообразили, что они видят армию приви­дений, сражающихся на стороне Аврелиана, этот последний нашел для себя существенную помощь в этом воображаемом подкреплении.

Но как бы ни было велико доверие римлян к таким идеаль­ным оплотам, уроки прошлого и опасения за будущее заста­вили их позаботиться об укреплениях более вещественных и более прочных. Преемники Ромула обнесли семь холмов Ри­ма стеной, имевшей в окружности более тринадцати миль. Такая обширная ограда может показаться несоразмерной с силами и населением только что зарождавшегося государст­ва. Но римлянам нужно было защитить свои пастбища и па­хотные земли от частых и внезапных нападений латинских племен, постоянно живших во вражде с республикой. С уси­лением римского могущества и город, и его население мало-помалу увеличились, свободные места были заняты, оказав­шиеся ненужными стены перестали служить границей, Мар­сово поле покрылось зданиями, и по обеим сторонам веду­щих из Рима больших дорог возникли великолепные предме­стья. Новая стена, которую начал строить Аврелиан и ко­торая была окончена в царствование Проба, имела, по обще­принятому мнению, около пятидесяти миль в окружности, но, по более точным вычислениям, не превышала двадцати одной мили. Это было огромное, но наводившее грусть соо­ружение, так как оно было красноречивым свидетельством упадка монархии. В более счастливые времена римляне по­лагались на храбрость легионов для обороны пограничных лагерей и никак не предполагали, что им когда-нибудь прядется укреплять столицу империи против вторжений варваров.