Владимир Шигин - Неизвестная война императора Николая I
Ну не наглец ли! Обезопасив себя бумагами Грейга и выкрав, убегая, хозяйственные документы вместе с сейфом-сундуком, Критский в открытую глумится над Лазаревым, уверяя, что тот сам (I) отдал приказ о сожжении сейфа с документами, так как тот был «не из красного дерева»! Это значит, что ни сейфа-сундука, ни документов уже нет, — все своевременно уничтожено. Самое обидное в данной ситуации, что Лазарев был бессилен привлечь грейговского холуя к ответу. Мало того, наглый ответ Критского привел в полный восторг мемуариста Закревского!
Первым приказом Лазарева, по словам того же Н. Закревского, по вступлении в должность был такой: «Для обрабатывания частных севастопольских хуторов и виноградников, нижних чинов морского ведомства отнюдь не отпускать». В своих мемуарах врач Закревский иронизирует над «глупцом» Лазаревым: дескать, к этому времени все работы были уже проделаны и богатые дачники могли уже вполне обходиться без рабского матросского труда. Опоздал, дескать, Лазарев со своим-то приказом, запрещавшим процветавшую в грейговское время передачу матросов в рабство местным воротилам! Ну как над таким простаком не посмеяться!
О несправедливых обидах, наносимых любимцам Грейга Лазаревым, автор записок Закревский пишет, также не без издевки в отношении Лазарева: «1834 и 1835 годы замечательны переводом значительного числа морских офицеров из Черноморского флота и обратно. Черноморцы этими переводами обязаны большей частью Алексею Самойловичу, но некоторые из самонадеянных грейговцев — по преимуществу греки, не хотели оставить юг и Черное море, с которыми они сроднились. Из числа таких был Михаил Николаевич Кумани (ныне полный адмирал), который в отношении предубеждения М.П. Лазарева к грекам и грейговцам, по случаю перевода их в Балтику, а также по введению в употребление волчьих билетов, высказался перед ним замечательно резко, но справедливо, и Лазарев не нашелся остановить его, чему свидетелями были многие из грейговцев и лазаревцев».
Статья Н. Закревского вызвала справедливое возмущение всех честных флотских офицеров. Адмирал И. Шестаков отозвался же о ней так: «…Статья с берегов Ингула, помещенная в последнем нумере, потрясла меня на берегах Сены… Не могу преступным молчанием помогать оскорблению памяти человека (имеется в виду Лазарев. — В.Ш.), которого имя, без сомнения, было бы написано на стенах нашего национального пантеона или валгаллы, если мы имели такие хранилища народной гордости и славы…»
В 1864 году, в разгар кампании сыновей Грейга и нанятых ими журналистов против памяти Лазарева и Нахимова, адмирал И. Шестаков на страницах журнала «Морской сборник» (1864. № 4) предпринял попытку восстановить мир. Он писал: «Сослуживцам А.С. Грейга и М.П. Лазарева не в чем завидовать друг другу. Главные деятели уже сошли с земного поприща; оставшиеся могут в чистоте сердца протянуть друг другу руки и, отбросив прозвища грейговцев и лазаревцев, стать в ряд тех слуг общего отечества, которые гордятся памятью учивших их собственным примером, как должно служить России. Подобный способ действия будет, кажется, достойнее и полезнее, нежели, в который блага мира сего, по обстоятельствам, могут иметь значение.
При всей преданности к памяти Михаила Петровича, я считаю, однако ж, прозвание лазаревца (точно так же, как грейговца) весьма нелестным, не говоря уже об изысканности выражения. А.С. Грейг и М.П. Лазарев оставили отпечаток их могучих личностей на сослуживцах, но не могли закабалить их до такой степени, чтобы они отказались быть самими собою и сделаться лазаревцами и грейговцами… Статьи, подобные последнему отделу записок врача, не должны остаться без заслуженного возмездия… Извинительно, может быть, осуждать существующее, живое; оно владеет средствами защиты, может и умеет употребить их; но нападки на былое, от ударов которого мы защищены щитом гробовой плиты, бездушны и отвратительны.
Люди с именем, живущим в сердцах соотечественников, не должны быть предметом штучных наклонностей пишущих от безделья; в воспоминаниях о достойном гражданине не должно пачкать мысли, обращая ее к людям, которых зовут позором!
Эта жизнь длится не только в мирах нам недоступных, но в нашем вещественном мире продолжается уважение к памяти и заслугам, которого, к чести человечества, не сцарапает со скрижалей истории никакое легкомысленное или злобно-услужливое перо…
…Что бы ни писали обе стороны, каким бы побуждением ни следовали защитники Алексея Самуиловича и Михаила Петровича, из борьбы мнений выйдет только одна истина, ясная как день: Черноморский флот был истинно действенен потому, что им управляли адмиралы, преданные делу, потратившие на него целую жизнь и сроднившиеся с сословием. Но эта истина уже доказана фактами, известными России. Будем же вспоминать о главных виновниках нашего значения в минувшем, с целью продолжить ими начатое и похвальною надеждою превзойти их, не переставая чтить их память, а не с тем, чтобы знаменательные и сравнительно еще свежие могилы их превращать в арену отвратительной борьбы мелких чувств и расчетов».
С целью примирения враждующих партий «грейговцев» и «лазаревцев» в августе 1866 года два первых броненосных фрегата Балтийского флота были названы «Адмирал Лазарев» и «Адмирал Грейг». Судьба обоих этих кораблей, впрочем, оказалась вполне счастливой. Они прослужили в отечественном флоте ровно сорок лет, причем все время и плавали, и базировались вместе. Если Лазарев и Грейг были в жизни полными антиподами, то корабли, названные в их честь, наоборот, были неразлучны. Что ж, в жизни бывает и так…
* * *Апофеозом всей прогрейговской компании стала установка памятника адмиралу Грейгу в Николаеве.
История с установкой памятника не была проста. У этой идеи было много противников, но в конце концов они проиграли. Сыновья адмирала добились разрешения на установку, Юлия Михайловна утвердила эскиз памятника, а сыновья и зятья оплатили все работы и материалы, размещение многочисленных гостей, созванных на открытие памятника, и многочисленные банкеты. Бронзовую статую Грейга на гранитном пьедестале окружили якорями и трофейными пушками, увековечившими память о Русско-турецкой войне 1828—1829 годов.
В 1873 году памятник адмиралу Грейгу был открыт со всей возможной торжественностью. При этом открытие памятника обставляется как событие всероссийской важности. Помимо детей и прочих родственников адмирала в Николаев торжественно пребывает и престарелая Юлия Михайловна. Еще бы, открытие памятника — это день ее торжества над врагами!
На открытие собралось все семейство Грейгов и Штиглицев, представители еврейской диаспоры и банкиры.
Прибыл и великий князь Константин Николаевич. На банкете в честь открытия памятника генерал-адмирал пообещал незаконной супруге покойного адмирала, что сразу же по возвращении в Петербург переговорит с братом-императором об узаконении ее брака с Грейгом. Вскоре император Александр II действительно подписал соответствующую бумагу. Таким образом, Юлия Михайловна добилась своего и, пусть через тридцать лет после смерти своего супруга, все же стала его официальной женой.
Для нас это событие интересно, как апофеоз многолетней и многомиллионной кампании посмертной реабилитации адмирала Грейга. А потому, думаю, будет небезынтересно познакомиться с торжественными речами как высших начальников, так и сыновей покойного адмирала на открытии памятника.
Вот что писал об этом дне столичный политический и литературный журнал «Гражданин» в № 23 от 26 мая 1873 года: «…21-е мая останется надолго памятно жителям Николаева. В этот день Николаев, кроме празднования тезоименитства своего гостя Великого Князя Константина Николаевича, праздновал также открытие памятника адмиралу Алексею Самуиловичу Грейгу и спуск на воду первого черноморского броненосца-поповки “Новгород”. Оба эти торжества были удостоены присутствием Его Императорского Высочества генерал-адмирала.
С 10 часов утра Николаев представлял, говорит “Николаевский Вестник”, необычайный вид оживленного движения, какое редко можно видеть на его широких улицах: со всех сторон густые массы народа стекались к площади Адмиралтейского собора, где воздвигнут памятник адмиралу Грейгу; батальоны войск шли туда же…
В 11 часов Его Высочество генерал-адмирал прибыл в Адмиралтейский собор на литургию, по окончании которой изволил выйти на площадь и, в сопровождении главного командира Черноморского флота и портов, командующего войсками Одесского военного округа и многочисленной свиты адмиралов, генералов и прочих начальствующих лиц морского и сухопутного ведомств, изволил пройти по фронту инвалидов, современников покойного А. С. Грейга, и поздороваться с ними. Затем Его Высочество обошел войска, расположенные в батальонных колоннах с трех сторон монумента, у подножия которого стояли воспитанницы Николаевского училища дочерей нижних чинов морского ведомства. Вышедшее в это время из собора духовенство с образами и хоругвями заняло место у аналоя, приготовленного под легким навесом, по северную сторону памятника; здесь отслужено было молебствие, во время которого, по окончании чтения Евангелия, законоучителем гимназии, священником П. Еланским была произнесена краткая, но живая и прочувствованная речь.
