Ф. Дикин - Дело Рихарда Зорге
Сама атмосфера предварительного суда, похоже, исключала случайные разговоры личного характера между заключенным и переводчиком. Икома испытывал большие трудности при переводе с юридического японского на немецкий. Отчет Йосикавы, лежавший в основе допросов, проводившихся судьей Накамурой, был очень труден для перевода.
«Документ этот был длинным и трудным, составленным в юридических терминах и без каких-либо знаков препинания. Меня бросало в холодный пот при попытках перевести его на какое-то подобие немецкого так, чтобы обвиняемому было понятно.
И каким-то образом мне удалось этого добиться, наверное, потому что я очень хорошо знал содержание отчета.
На этот раз Зорге было не до шуток. Ему приходилось выслушивать перевод, время от времени указывая на ошибки. Иногда его возражения бывали весьма серьезными. Все это было очень утомительно.
Когда судья Накамура спорил с ним в неприятной манере или задавал особо острые вопросы, Зорге часто или энергично возражал, или не отвечал вовсе».
Допросы предварительного суда тянулись всю зиму. И очень скоро, говорит Икома, «все мы — обвинитель, обвиняемый, переводчик — были очень измотаны».
«Очень часто бывало уже темно, когда мы заканчивали допрос — семь или восемь часов вечера — и давали обвиняемому прослушать все, что было запротоколировано, получая его согласие на то, что было записано с его слов.
Иногда служащие суда, уставшие и торопившиеся домой, выключали свет в кабинетах, несмотря на то что суд все еще заседал. Это очень сердило судью, и когда такое случалось, судья Накамура, напоминавший по своим манерам английского джентльмена, громко выговаривал обслуживающему персоналу.
Все это было ужасно утомительно».
И наконец 5 декабря 1942 года судья Накамура объявил следствие по делу Зорге и Одзаки законченным и десять дней спустя принял решение в пользу официального суда над обоими[142].
Обвиняемые оставались в Сугамо до следующей стадии суда, начавшегося в апреле. Каждый из них в одиночку предстал перед Токийским окружным уголовным судом. Слушания начались процессом над Одзаки в апреле 1943 года, затем в мае последовал процесс над Зорге, продлившийся до августа.
В этом случае в качестве переводчика выступал коллега Икомы из академических кругов профессор Уеда Тоширо. Икома говорил авторам этой книги, что почувствовал огромное облегчение, разделив обязанности переводчика в суде с другим человеком.
Суду были предъявлены как свидетельства, собранные в ходе предварительного суда и прокурорского расследования, так и признания самого Зорге. Японский адвокат Асанума Симудзи мог давать советы своему подзащитному лишь с позволения председателя суда. Обвинения, перечисленные в обвинительном акте, были классифицированы строго согласно тем законам о безопасности, которые были опубликованы в Японии в период между 1937 и 1941 годами. Несмотря на первоначальные намерения министра юстиции во время выпуска пресс-релиза в мае 1942 года, в окончательном обвинительном акте основной упор был сделан главным образом на преступления, совершенные после вступления 10 мая 1941 года в действие Закона о национальной безопасности и находившиеся в прямой связи с положениями этого закона.
Суть обвинений против Зорге, кроме общего заговора с Одзаки, Клаузеном, Вукеличем и Мияги с целью сбора информации в Токио и других районах и снабжения ею иностранной державы, «зная, что эта информация могла быть использована против интересов национальной обороны», состояла также в передаче государственных секретов, что представляло собой «серьезнейшее из преступлений, совершенных обвиняемым».
Суд сосредоточился на двух секретах, которые Одзаки передал Зорге: решениях Имперского совещания от 2 июля 1941 года и японских «Предварительных предложениях Соединенным Штатам». Согласно Закону о национальной безопасности, подобные действия караются смертной казнью.
В суде ни разу не упоминалось о связях Зорге с 4-м Управлением Красной Армии и лишь кратко говорилось, что он получил некие документы военного значения от генерала Матски — военного атташе германского посольства в Токио. Таким образом, суть дела свелась к деятельности группы Зорге летом и осенью 1941 года и рассматривалась в прямой связи с историческим решением правительства Тодзио нанести удар на юг, в Тихом океане и против Соединенных Штатов, а не в Сибири, против Советского Союза.
Расследование этого выдающегося достижения Зорге и Одзаки открыло японским властям и правительству, к их великой тревоге, опасную возможность воздействия этого дела на японскую политику и привело не только к аресту Сайондзи и Инукаи, но и к приостановлению действия гражданских прав самих Зорге и Одзаки.
Оба обвиняемых надеялись, что их, как членов международной коммунистической организации, будут судить по Закону о сохранении мира, поскольку это обвинение не влекло за собой смертной казни. Но как только дело оказалось в суде, сразу проявились зловещие изменения в тактике министра юстиции. Зорге, в частности, сделал последнюю попытку защиты в своем заявлении: «Следует напомнить, что переговоры между японцами и американцами н6 были секретными. Вопрос этот дискутировался как в японских, так и в американских газетах. Было хорошо известно, что американский посол Грю активно действовал за кулисами… Я сам получил указания из «Франк-фуртер Цайтунг» предоставить полный отчет о переговоpax, особо обратив внимание на американское посредничество между Японией и Китаем. Я отправлял длинные телеграммы, и ни одна из них не цензурировалась».
Такая же информация, которую Зорге отправлял в Советский Союз, собиралась добровольно и более или менее открыто. Зорге так подвел итог своей защите:
«Японские законы — объект для интерпретации, и интерпретировать их можно или широко, или строго следуя их букве. И хотя, строго говоря, утечки информации и могут наказываться по закону, на практике японская общественная система не подразумевает ответственности за хранение секретов, и потому я считаю, что при составлении обвинительного заключения недостаточное внимание было уделено нашей деятельности и природе той информации, которую мы получали. Данные, которыми снабжал нас Вукелич, не были ни важными, ни секретными; он приносил лишь те новости, что хорошо известны любому корреспонденту. То же можно сказать и о Мияги, который по своему положению не мог иметь доступа к государственным секретам. То, что можно назвать информацией политического характера, обеспечивалось Одзаки и мною».
«Я добывал информацию в германском посольстве, но я еще раз хочу подчеркнуть, что вряд ли ее можно отнести к разряду «государственных секретов». Ее давали мне добровольно. Для ее получения я не прибегал ни к какой стратегии, за которую меня следовало бы наказать. Я никогда не применял силу или обман. Посол Отт и полковник Шолль просили меня помочь им в написании отчетов, особенно Шолль, который мне очень доверял и просил меня прочитывать его собственные отчеты, прежде чем отослать и в Германию. Что до меня, я очень доверял этой информации, поскольку ее составляли и оценивали компетентные люди — военный и военно-морской атташе — для использования в германском генеральном штабе. И я уверен, что японское правительство, сообщая какую-либо информацию германскому посольству, предполагало возможность ее утечки».
«Большую часть информации Одзаки получал в «Клубе завтраков». Однако клуб этот — не официальная организация. Информация, какой обменивались в клубе, могла обсуждаться и в других компаниях, каких много было в Токио в те дни. И даже те данные, которые Одзаки считал важными и секретными, на самом деле таковыми уже не были, поскольку он получал их косвенно, после того как они уже покинули свой секретный источник».
Но тщетны были подобные обращения. 29 сентября 1943 года Токийский окружной суд вынес смертный приговор Рихарду Зорге. Некоторые вещи, принадлежавшие ему на момент ареста, были конфискованы как непосредственно относящиеся к его деятельности: два наброска разведывательных отчетов, написанных по-английски, еще семь подобных документов, три фотоаппарата и принадлежности к ним, а также 1782 доллара наличными.
Так же прошел и суд над Одзаки.
Оба — и Зорге, и Одзаки, обратились с апелляциями в Верховный суд Японии, однако прошение Зорге было отклонено 29 января 1944 года на том основании, что он не успел сделать этого «в установленный законом срок». Одзаки по настоятельному совету адвоката обратился в Верховный суд с апелляцией и итоговым заявлением. После долгого обсуждения его обращения также были отвергнуты судом 5 апреля, и смертный приговор остался без изменения.
Два других обвиняемых, Клаузен и Вукелич, были приговорены в пожизненному заключению, а Анна Клаузен получила три года.
