Ф. Дикин - Дело Рихарда Зорге
Завеса упала вокруг этого дела. Известно только, что позднее Бартельс умер в тюрьме.
Вилли Фостер был хорошо известной фигурой в германской колонии в Японии. Он владел небольшим пропеллерным заводом, и в доме его часто проходили многочисленные вечеринки, на которых бывали многие известные люди из числа живущих в Японии немцев и европейцев, включая германского посла и Зорге. А в его офисе, находившемся под постоянным надзором полиции, собирались настроенные против «оси» иностранцы.
Мейзингер приступил к полицейской проверке Фостера в Германии и в сотрудничестве с японцами в течение года собирал против него компромат. В мае 1943 года Фостер был арестован, причем неизвестно по какому обвинению. Особо было отмечено лишь то, что он был так или иначе связан с Зорге.
Его предыдущая карьера, как установили германские службы безопасности, нуждалась в некотором прояснении. Согласно архивным данным, Фостер в 1928 году уехал из Германии в Москву, где и проработал аэромехаником до 1931 года. Одно время считалось, что он был членом Германской коммунистической партии, а также объектом докладов, отправляемых германским посольством в Москву. В Японии он объявился в середине тридцатых и был взят на заметку филиалом Германской национал-социалистской партии в Токио как антинацист. Существовали смутные подозрения, что Фостер — агент Коминтерна.
Фостер живым вышел из тюрьмы и после войны вернулся в Германию.
Куда более загадочной фигурой остается Стефания Касарова. Все свидетельства по ее делу бесследно исчезли. В сентябре 1941 года, еще до разгрома группы Зорге она уже была арестована, и Мейзингер лаконично сообщал, что подозрения в отношении нее справедливы. Ее подозревали в принадлежности к крупной шпионской группе, в которой, однако, не было ни одного немца.
В телеграмме, отправленной Мейзингером, перечислялись имена восьми немцев, арестованных в Токио по подозрению в шпионаже в пользу России[141]. Телеграмма эта привлекла личное внимание Риббентропа, который 10 июня телеграфировал германскому послу Стамеру:
«Германское Министерство иностранных дел просит вас обратиться к японцам в дружественной манере за более подробными объяснениями причин арестов Лисснера и других немцев, поскольку отчеты не дают точной картины.
Информация для Вас лично: если японцы приведут обоснованные причины ареста, не стоит ничего предпринимать в пользу арестованных, чтобы избежать ухудшения германо-японских отношений».
Германский МИД был встревожен последствиями продолжающихся арестов немцев в Японии по обвинению в шпионаже в пользу Советского Союза. Однако ни один из этих арестов не был осуществлен японской полицией как прямой результат каких-либо действий Мейзингера. Аресты явно были частью общего нетерпеливого желания вскрыть существование советской шпионской группы, действовавшей независимо от группы Зорге, но обнаруженной благодаря разоблачению самого Зорге. В случае с Лиссне-ром, однако, ни германская военная разведка, ни службы безопасности не верили в обвинения против него. Чиновники германского МИДа считали, что Вагнер был прав в своей поддержке ценного разведчика. «Японцы, скорее всего, просто ищут повод, чтобы ликвидировать германскую разведывательную сеть на Дальнем Востоке, которая была известна японской военной разведке, однако ей неподконтрольна, что и вызывало особое беспокойство у японцев».
В начале августа японская военная полиция передала Мейзингеру меморандум, озаглавленный «Обзор дела Лисснера о шпионаже», в котором были изложены результаты расследований, проведенных японцами в отношении Лисснера, Крома и секретаря последнего. В сообщении, отправленном в Берлин с изложением этого документа, Стамер подчеркнул, что остальные немцы, перечисленные в июньском списке Мейзингера как арестованные, не имели никаких связей с Лисснером, а лишь подозревались в шпионаже в пользу русских. Стамер выразил свою заинтересованность в деле Лисснера японскому МИДу, но вовсе не предполагал вновь поднимать эту тему. «После дела Зорге, еще не законченного, дело Лисснера будет строиться строго на уголовной, а не политической основе, с тем чтобы избежать каких-либо обострений в германояпонских отношениях».
19 августа 1943 года Мейзингер в телеграмме шефу гестапо генералу Мюллеру кратко изложил отчет японцев о деле Лисснера. Согласно этому отчету, Лисснер якобы был двойным агентом в Харбине с 1940 года, поддерживая связь с советским консульством. Кром признался в том, что получал разведзадания от Лисснера и знал о работе Лисснера на Советский Союз. Кром собирал материал о японской политике и военных вопросах и передавал «важную информацию» Лисснеру. В ходе дальнейших допросов Лисснер заявил, что получил указания от своего германского начальства узнать об обстановке в Японии и что он инструктировал Крома, чтобы тот посылал ему такие отчеты.
Мейзингер и официальный переводчик германского посольства Хамель трижды допрашивали Лисснера по предложению японской военной полиции, причем японцы на допросах не присутствовали. В разговоре с Мейзингером Лисснер подтвердил слова Крома, однако решительно заявил, что не давал ему никаких конкретных задач, но что отчеты об обстановке в Японии были составлены по особым инструкциям, полученным из Берлина.
Военный атташе в Токио полковник Кретчмер в телеграмме, отправленной в Берлин несколько недель спустя, прокомментировал реакцию японских военных кругов, сообщая, что на японцев особое впечатление «произвел тот факт, что немцы не только шпионят в Японии в пользу Советского Союза, но и собирают секретные военные данные в Японии по указаниям германского Министерства обороны.
После решения о вынесении смертных приговоров по делу Зорге и на фоне продолжающегося следствия против других немцев в кругах японской военной разведки возникло серьезное недоверие к германской колонии в Восточной Азии, которое ни в коей мере не уменьшили инструкции германского Министерства обороны Лисснеру в отношении японской разведки. Когда я разговаривал с японскими офицерами, я ясно объяснил, что Лисснер лжет… и что он собирал информацию только для русских. Любое вмешательство германской военной разведки в пользу Лисснера было бы неправильно понято японцами и стало бы политически деликатным вопросом».
Германский посол добавил к этой телеграмме свой собственный напыщенный комментарий: «Я очень сожалею, что Лисснер своим поведением сделал невозможными любые попытки открыто прояснить дело и дал дополнительную пищу для японской болтовни о якобы шпионской деятельности Германии».
«Признание» Лисснера могло иметь лишь катастрофические последствия для отношений японской и германской разведслужб. С его арестом немцы утратили жизненно важный источник разведданных о боевых порядках советских войск на Дальнем Востоке.
Как мрачно и точно докладывал в середине сентября полковник Кретчмер:
«После шпионского дела Зорге, связанного с германским посольством, и нынешних обвинений в шпионаже против Лисснера, работавшего на германское Министерство обороны, а также против Крома японский генеральный штаб чрезвычайно подозрительно относится к любым формам сбора разведданных немцами. Возможно, это связано с японской решимостью не допустить, чтобы какая-то «бестактность» или «неловкость» со стороны иностранцев расстроила бы их политику нейтралитета в отношениях с Россией».
Тщетно Мейзингер уверял японскую полицию, что Лисснер лжет, когда говорит, что он сообщал данные о политической и военной обстановке в Японии. Такие отчеты часто поступали через германскую дипломатическую миссию в Чунцине и официально подписывались посланником. Даже если у него и не было никаких особых инструкций делать это, нет свидетельств, показывающих, что начальство Лисснера в Берлине или приказало ему прекратить подобные операции, или не нуждалось в подобной информации.
Необычайно враждебная реакция германских чиновников в Токио на этот аспект дела Лисснера была вполне естественной. Подобные отчеты являли собой прямое и наглое вмешательство в их собственные функции специалистов, действующих на японской военной и политической сцене, а также появление конкурирующих аванпостов, действовавших вне их контроля особенно на фоне резкого усиления более чем справедливых японских подозрений относительно германской разведывательной активности на Дальнем Востоке.
Германское посольство пальцем о палец не ударило в пользу Лисснера перед японскими властями. Однако он был освобожден в начале 1945 года, поскольку Япония не смогла найти против него никаких улик. Он так страдал от долгого заключения и плохого обращения, что здоровье его было серьезно подорвано. Его начальник адмирал Ка-нарис уже был арестован в Германии за участие в Июльском заговоре, и Лисснер остался в опасной изоляции в Японии.
