Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

В то время как Аврелиан своим энергичным и благоразумным образом действий восстанавливал безопасность на иллирийской границе, алеманны нарушили мирные условия, которые были частью куплены у них Галлиеном, частью предписаны им Клавдием; увлекаясь пылом своей воинственной молодежи, они внезапно взялись за оружие. Их армия состояла из сорока тысяч кавалерии и двойного числа пехоты. Несколько городов, лежавших на рецийской границе, сделались первой жертвой алчности алеманнов; но их смелость росла вместе с их успехами, и они быстро дошли от берегов Дуная до берегов По, повсюду оставляя следы опустошений.

Император почти одновременно получил известие и о вторжении варваров, и об их отступлении. Собрав войска, годные для скорых переходов, он быстро и без шума прошел вдоль окраины Герцинского леса, и, когда алеманны достигли берегов Дуная с награбленной в Италии добычей, они не подозревали, что римская армия занимала на противоположном берегу выгодную позицию и была готова пресечь их отступление. Аврелиан старался поддерживать их в пагубном заблуждении и не помешал почти половине их армии перейти без всяких предосторожностей через реку. Их критическое положение и удивление, которым они были поражены, обеспечили ему нетрудную победу, а его искусный образ действий еще увеличил плоды этого успеха. Он расположил легионы в форме полукруга, затем стоявшие на обеих оконечностях этой линии войска перевел через Дунай и, внезапно повернув их в направлении к центру, окружил арьергард германской армии. Это привело варваров в замешательство; куда бы они ни обратили свои взоры, они видели перед собой или опустошенную местность, или глубокую и быструю реку, или победоносного и неумолимого врага.

Доведенные до такого отчаянного положения, алеманны стали искать мира. Аврелиан принял их послов во главе своих войск и в такой блестящей военной обстановке, которая должна была внушить варварам уважение и к величию Рима, и к дисциплине римской армии. Легионы стояли в боевом порядке и хранили внушительное молчание. Главные начальники, украшенные внешними отличиями своего ранга, были на конях по обеим сторонам императорского трона. Позади трона, на длинных пиках, покрытых серебром, виднелись высоко в воздухе освещенные изображения императора и его предшественников, золотые орлы и различные титулы легионов, написанные золотыми буквами. Когда Аврелиан занял свое место, его благородная осанка и величественная наружность внушили варварам уважение как к высокому положению, так и к личности их победителя. Послы пали ниц, не говоря ни слова. Им приказали встать и позволили говорить. Через посредство переводчиков они стали оправдывать свое вероломство, превозносить свои подвиги, распространяться насчет превратностей фортуны и выгод мира и, наконец, с неуместной самоуверенностью потребовали значительной субсидии в награду за союз, который они предложили римлянам. Ответ императора был суров и повелителен. Он отнесся к их предложению с презрением, а к их требованию - с негодованием, упрекнул варваров в том, что им так же мало знакомо военное искусство, как и законы мира, и, наконец, отпуская их, предоставил им на выбор или безусловную сдачу, или самое строгое наказание. Хотя Аврелиан и уступил готам одну из отдаленных провинций империи, он считал опасным полагаться на вероломных германских варваров, постоянно державших в страхе не только провинции, но даже Италию.

Немедленно вслед за этим совещанием какое-то неожиданное событие потребовало присутствия императора в Паннонии. Он возложил на своих военачальников заботу об окончательном истреблении алеманнов или оружием, или более верным средством - голодом. Но вызванная отчаянием предприимчивость уже нередко торжествовала над беспечной уверенностью победителя. Не находя возможности ни перейти Дунай, ни прорваться сквозь римский лагерь, варвары пробрались сквозь римские посты, находившиеся у них в тылу и охранявшиеся или более слабо, или более беспечно, и с невероятной быстротой, но другим путем возвратились к горам, через которые идет путь в Италию. Аврелиан, считавший войну уже совершенно конченной, с прискорбием узнал, что алеманны спаслись и что они уже опустошают миланскую территорию. Он приказал легионам со всей скоростью, на которую были способны эти тяжелые войска, преследовать быстро отступавшего неприятеля, у которого пехота передвигалась почти с такой же быстротой, как конница. Через несколько дней после того император сам отправился спасать Италию во главе избранного отряда вспомогательных войск (в составе которых находились заложники и кавалерия вандалов) и всех преторианцев, уже прежде участвовавших в войнах на Дунае.

Так как легкие войска алеманнов рассеялись по всей территории от Альп до Апеннин, то непрестанная бдительность Аврелиана и его полководцев была направлена к тому, чтобы отыскивать, разбивать и преследовать их многочисленные отряды. Впрочем, военные действия не ограничились этими отдельными стычками, и нам рассказывают о трех сражениях, в которых упорно боролись между собой главные силы обеих армий. Результаты этих сражений были различны. В первом из них, происходившем подле Пиаченцы, римляне понесли такое поражение, что, по словам одного писателя, очень предубежденного против Аврелиана, можно было опасаться немедленного распада империи. Хитрые варвары, пробравшись незамеченными вдоль опушки леса, неожиданно напали с наступлением ночи на легионы, которые, как кажется, были утомлены длинным переходом и не успели выстроиться в боевой порядок. Ярость их атаки была непреодолима, но, после страшной резни, император наконец успел ободрить свои войска и благодаря своей терпеливости и твердости в некоторой мере восстановил честь римского оружия. Второе сражение произошло близ Фано, в Умбрии, на том самом месте, которое за пятьсот лет перед тем было столь гибельно для Ганнибалова брата, - так далеко зашли победоносные Германцы по Эмилиевой и Фламиниевой дорогам с намерением разграбить беззащитную владычицу мира! Но Аврелиан постоянно имел в виду безопасность Рима и, следуя по пятам за неприятелем, наконец нанес ему неподалеку от столицы полное поражение. Спасавшиеся бегством остатки неприятельской армии были уничтожены в третьем, и последнем, сражении при Павии, и Италия была избавлена от нашествий алеманнов.

Страх был прародителем суеверия, и при каждом общественном бедствии трепещущие от ужаса смертные стараются смягчить гнев своих невидимых врагов. Хотя самые основательные свои надежды республика возлагала на храбрость и поведение Аврелиана, общее смятение было так велико, когда ежеминутно ожидали появления варваров у ворот Рима, что сенатским декретом было решено посоветоваться с книгами Сивиллы. Даже сам император - из религиозного или из политического мотива - рекомендовал эту спасительную меру, упрекал сенат за его медлительность и предложил денежные суммы, животных и пленных всяких наций - одним словом, все, что бы ни потребовалось для умилостивления богов. Несмотря на это великодушное предложение, как кажется, не было принесено ни одной человеческой жертвы для искупления ее кровью грехов римского народа.

Сивиллины книги требовали более невинных религиозных церемоний - процессии жрецов, одетых в белые облачения и сопровождаемых хором из юношей и дев, исполнения очистительных обрядов в самом городе и в его окрестностях и жертвоприношений, имевших такое могущественное влияние, что они делали варваров неспособными перейти то таинственное место, на котором они совершались. Как бы ни казались ребяческими эти суеверные обряды, они тем не менее содействовали успешному исходу войны, и, когда в решительном сражении при Фано алеманны вообразили, что они видят армию привидений, сражающихся на стороне Аврелиана, этот последний нашел для себя существенную помощь в этом воображаемом подкреплении.

Но как бы ни было велико доверие римлян к таким идеальным оплотам, уроки прошлого и опасения за будущее заставили их позаботиться об укреплениях более вещественных и более прочных. Преемники Ромула обнесли семь холмов Рима стеной, имевшей в окружности более тринадцати миль. Такая обширная ограда может показаться несоразмерной с силами и населением только что зарождавшегося государства. Но римлянам нужно было защитить свои пастбища и пахотные земли от частых и внезапных нападений латинских племен, постоянно живших во вражде с республикой. С усилением римского могущества и город, и его население мало-помалу увеличились, свободные места были заняты, оказавшиеся ненужными стены перестали служить границей, Марсово поле покрылось зданиями, и по обеим сторонам ведущих из Рима больших дорог возникли великолепные предместья. Новая стена, которую начал строить Аврелиан и которая была окончена в царствование Проба, имела, по общепринятому мнению, около пятидесяти миль в окружности, но, по более точным вычислениям, не превышала двадцати одной мили. Это было огромное, но наводившее грусть сооружение, так как оно было красноречивым свидетельством упадка монархии. В более счастливые времена римляне полагались на храбрость легионов для обороны пограничных лагерей и никак не предполагали, что им когда-нибудь прядется укреплять столицу империи против вторжений варваров.