Виктор Кондрашин - Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма
Жесткая позиция по отношению к зажиточному крестьянству во многом определяется официальной политикой большевиков. Столкнувшись с острейшей продовольственной проблемой в городах и промышленных центрах страны, власть стала решать ее путем раскола деревни. Была сделана ставка на «слабых» — деревенскую бедноту, которую считали способной оказать эффективную помощь реквизиционным отрядам рабочих. При этом советское руководство крайне настороженно относилось к остальным категориям крестьянства. Так, например, побывавший в двадцатых числах января 1918 г. в Петрограде председатель Саратовского губсовета В.П. Антонов-Саратовский вспоминал, что во время его встречи с председателем Совнаркома В.И. Лениным не успел он «открыть рта», как тот его сразу перебил и «назвал саратовских мужиков злым народом», который «может наделать много хлопот». При расставании глава Советского правительства напутствовал его: первое — обратить самое серьезное внимание на бедноту, второе — «добывать хлеб», «не останавливаясь ни перед чем»{811}. 27 марта 1918 г. Ленин в телеграмме проходящему в Пензе продовольственному съезду указал: «…единственно верным средством увеличения хлебных пайков является решение Совнаркома — реквизировать хлеб у кулаков и отдавать его городской и деревенской бедноте. Для этого нужно, чтобы беднота скорее и решительно вступала в ряды продовольственной армии, создаваемой Народным Комиссариатом продовольствия»{812}.
Оценивая в целом ситуацию в поволжской деревне в докомбедовский период, можно заключить, что, несмотря на острые противоречия и ярко выраженную ставку власти на бедноту, она развивалась в прежнем русле. Деревня сохраняла приверженность старым традициям, когда во главе общины стояли наиболее хозяйственные крестьяне. Управление общиной все еще оставалось в руках «сильных», которые, как могли, «отбивались» от притязаний на их хлеб и имущество со стороны маломощных односельчан, получивших поддержку власти{813}.
Комбедовский период, сопровождавшийся осуществлением советской властью с помощью деревенской бедноты хлебной монополии и других ее мероприятий, вызвал резкое недовольство не только зажиточных крестьян, но и подавляющего большинства середняков. Показателем этого стали многочисленные крестьянские выступления. Их анализ показывает, что именно зажиточные крестьяне являлись первоочередным объектом принудительных реквизиций. Об этом говорят, например, размеры наложенных на хозяйства штрафов и перечни имущества крестьян, конфискованного за различные противоправные действия. Так, в октябре 1918 г. в с. Муромка Пензенской губернии «на кулаков» за «спекуляцию хлебом» был наложен штраф в среднем по 1000 руб. на человека{814}. 20 ноября 1918 г. отрядом Казанской 4Kb окрестностях Арска за участие в восстании конфисковано и «сдано в распоряжение бедкомов» «2 фабрики валенных и одна кожевенная, одна паровая мельница, 28 подвод кож в сыром виде, 280 шапок»{815}.
Число участников крестьянских выступлений в комбедовский период противоречило их «кулацкому характеру», объявленному советской пропагандой. Например, 22 июня 1918 г. в с. Всеволодчино Саратовского уезда на съезд представителей 16 волостей съехалось более 2 тысяч крестьян{816}. Сами власти противоречили себе, приводя конкретные факты. Так, в ноябре 1918 г. чрезвычайная следственная комиссия предложила расстрелять за участие в «кулацком восстании» от 100 до 200 человек, а остальных, почти 16 000 сельчан, «пролетаризировать» — конфисковать излишки хлеба, скота и «другие богатства»{817}. О выступлении кулаков аж в 22 волостях Сердобского уезда Саратовской губернии сообщили 22 марта 1919 г. «Известия ЦИК»{818}.
Документы указывают на повсеместное «проникновение в Советы» кулаков в ходе перевыборной кампании волостных и сельских Советов в конце 1918 г. Они проникли в большинство Советов, используя «тактику хамелеона»{819}.
Бесперспективность политики «классового раскола» деревни стала особенно очевидной в ходе развернувшейся в губерниях Поволжья в конце 1918 — начале 1919 гг. кампании по сбору так называемого «чрезвычайного революционного налога».
30 октября 1918 г. ВЦИК принял декрет о единовременном чрезвычайном 10-миллиардном революционном налоге, целью которого был сбор средств на нужды советской власти, оказавшейся в тот период в крайне тяжелом положении{820}. Декрет о чрезвычайном революционном налоге был направлен прежде всего против кулака — зажиточного крестьянина, и имел целью укрепление позиций главной опоры советской власти в деревне — бедноты{821}.
Губернские и уездные власти направляли в сельскую местность инструкторов с отрядами красноармейцев, которые собирали бедноту и разъясняли, с кого и как должен браться чрезвычайный налог. При их участии создавались специальные сельские комиссии из бедноты. Начав при активной поддержке уездной и губернской власти сбор с односельчан чрезвычайного налога, сельские комиссии сразу же столкнулись с неразрешимой проблемой: в селе не было настоящих кулаков, подпадающих под эту категорию крестьян с точки зрения имеющихся у них материальных средств. Гражданская война, хозяйственная разруха, уравнительный земельный передел нивелировали социально-экономические различия между крестьянскими хозяйствами. Подавляющее большинство крестьян были середняками и бедняками. Те же, кто выделялись на общем фоне, имели самые незначительные хозяйственные и материальные преимущества. Поэтому закономерной реакцией на попытки сельских активистов собирать налог без учета данного обстоятельства стали многочисленные жалобы крестьян в вышестоящие советские органы, а также отказы от его сдачи по причине «отсутствия кулаков и спекулянтов» в их селении. Характерным в этом смысле является дело крестьян с. Чиндясы Старо-Захаркинской волости Петровского уезда Саратовской губернии.
22 января 1919 г. общее собрание граждан с. Чиндясы составило приговор в Петровский уездный финансовый отдел с просьбой сложить с селения наложенную на него сумму чрезвычайного налога в размере 100 000 руб. В приговоре сообщалось: «При всем нашем желании помочь Советской России мы, крестьяне, находимся в бедственном положении: ввиду голодовки в прошлом году платили по 100 и 120 рублей за пуд, ужасного пожара и падежа весной 1918 г. рогатого скота. Ввиду означенных несчастий наше общество было на краю гибели, так как урожай в прошлом году был ниже среднего, благодаря чему не в состоянии и те платить, которые не получили деньги за свои излишки»{822}. Финансовый отдел уисполкома установил критерии, по которым сельская комиссия по сбору налога определяла субъектов обложения и дала этому свою оценку: «Богатый» имеет предприятие: завод (дубильный, сельдевый), мельницу, или участок земли и продал много хлеба; «средний»: имеющий достаток без излишков; «бедный»: имеет лошадь, без коровы или имеет плохую корову, хлеба никогда до нового урожая не хватает. Учет производится предвзято; систематически, с арифметическими выкладками учета не производилось. Составляли список, оценивали имущество и разверстывали налог, зная лично всех граждан, на глаз, придерживаясь цифр, указанных в списках. Из 120 домохозяев по первому списку обложено 96. По исправлении волостным комитетом окончательно обложено 39. Из них богатеев — 9, средних — 29, бедных — 1. Некоторые обложены высоко, не по доходам. Из предложенного списка 50% налога не выплатят. Богатый элемент разорен контрибуцией. В два раза на Чиндясы было наложено 8500 рублей, причем излишки хлеба отбирались бесплатно. В июне 1918 г. в стихийном пожаре сгорело 96 домохозяйств. Погорели утварь, одежда и скот. Налог может быть собран в половинном размере. При репрессиях собирается полностью»{823}. Таким образом, комиссии пришла к выводу о невозможности сбора налога в силу объективных причин, противостоять которым могли лишь «репрессии».
С подобной ситуацией власти сталкивались повсеместно. По поволжским губерниям прокатилась волна сельских сходов, на которых постановляли, что налог нельзя выплатить из-за отсутствия для него соответствующей налогооблагаемой базы. При этом их поддержали многие члены сельских и волостных комиссий{824}. Например, в Городищенском уезде Пензенской губернии, по сообщению бюро печати НКВД: «Многие села, обсудив вопрос о налоге, отвечают в том смысле, что у них ни кулаков, ни спекулянтов не, и платить налог для них необязательно», население Казанской губернии не выполняло чрезвычайный налог «за неимением кулаков и спекулянтов»{825}.
Представители советских учреждений, непосредственно задействованных в ходе кампании по сбору чрезвычайного налога, приводили многочисленные факты несоблюдения при его сборе «классового принципа», сообщали о невозможности взыскания налога в полном объеме. В своих донесениях они сообщали факты вопиющего произвола и насилия со стороны местных властей по отношению к крестьянству Например, в с. Пилна Курмышского уезда Симбирской губернии комбед арестовал 40 «кулаков». Чтобы заставить заплатить налог, посадил их в холодную, через три дня шестеро заключенных были найдены замерзшими{826}. В аналитической справке Бюро печати НКВД «о причинах антисоветского движения на почве чрезвычайного налога» в период с 18 декабря 1918 г. по 18 января 1919 г. говорилось: «В некоторых губерниях раскладка налога проводится подушно, подворно, подесятинно. При этой системе вся тяжесть налога падает на заведомых бедняков. В Казанской губернии волостные Совдепы и комитеты решили разделить весь налог поровну на каждый дом»{827}.
