Дэниэл Брук - История городов будущего
Даже при такой дискриминации неграждан власти Дубая вынуждены прилагать немало усилий, чтобы разрядить напряженность в отношениях с собственным народом, который чувствует себя чужим в переполненном иностранцами городе. С ростом числа приезжих многие местные жители перебрались вглубь пустыни. Получивший образование в Джорджтауне профессор университета Эмиратов Абдулхалек Абдулла – один из немногих коренных дубайцев, кто публично выражает настроения, созвучные декабристскому недовольству засильем немецких чиновников в Петербурге и ропоту бомбейских или шанхайских националистов колониальной эпохи, которые обернули западные политические лозунги демократического самоопределения против самих колонизаторов. Белобородый Абдулла в элегантном белом халате сидит в Dôme, сетевом австралийском заведении, которое чудесным образом преображает угол фуд-корта дубайского торгового центра в парижское кафе. Не таясь, он заявляет, что иностранцев в городе настолько больше, чем эмиратцев, что «тебе кажется, что ты теряешь свое общество». Абдулла убежден, что высокооплачиваемые западные специалисты, прибывшие управлять транснациональными компаниями, захватили лучшие районы города – и все это ради экономического бума, в котором не было никакой необходимости. Если Китаю и Индии головокружительный рост нужен, чтобы вытянуть из бедности сотни миллионов людей, то в Дубае, которому Бог даровал нефтяные сокровища по полтора миллиона долларов на каждого гражданина, никакой такой нужды нет. У Дубая не было проблем, требовавших срочного решения, и тем не менее его распахнули для всего мира и перевернули там все вверх дном, сделав дубайцев меньшинством в собственном городе. «Это вам не США, Канада или Австралия», – говорит Абдулла, со значением перечисляя бывшие английские колонии, где коренные жители подверглись геноциду, чтобы освободить место для обществ, в которых переселенцы составляют более 95 % населения.
Хотя точный процент граждан ОАЭ в Дубае является предметом споров – достоверных демографические данных правительство не публикует, – он уже явно сопоставим с долей индейцев Северной Америки или австралийских аборигенов. Специалисты дают оценки в диапазоне от 526 до 3 %27. Несмотря на наличие порядка 150 тысяч арабских мигрантов28, многие из которых – образованные специалисты из менее благополучных стран вроде Марокко или Египта, максимальная открытость, которую исповедует шейх Мохаммед, имеет серьезные демографические последствия: Дубай теперь куда менее арабский город, чем Дирборн, штат Мичиган, или французский Марсель, не говоря уже о других ближневосточных столицах. Самая большая этническая группа нынешнего Дубая – выходцы из Южной Азии, которых насчитывается более миллиона29, от врачей и юристов до строителей и гостиничных портье. Около 100 тысяч британцев составляют крупнейшую общину выходцев с Запада30. В Дубае так редко встретишь коренного жителя, что в 2007 году департамент туризма и маркетинга организовал программу «Поговорите с местным» – в торговых центрах расставили кабинки, где туристы могли встретиться с настоящим эмиратцем31. Сегодня любопытствующие могут познакомиться с туземцем в Центре культурного сотрудничества шейха Мохаммеда – но только один раз в неделю. В другие дни традиционным арабским кофе и свежими финиками гостей угощает индиец.
Власти эмирата стараются успокоить своих граждан, создав систему, в которой они занимают заведомо привилегированное положение по отношению к приезжим. В порядке умасливания местных бизнесменов государство требует, чтобы контрольный пакет акций всех предприятий вне свободных зон принадлежал гражданам ОАЭ. Это означает, что и работающий от рассвета до заката бангладешский парикмахер, и филиппинец, торгующий вермишелью в ночную смену, трудятся для дальнейшего обогащения местных жителей. В частном секторе, где иностранцы составляют 99 % рабочей силы32, 1 % коренных дубайцев имеют практически полную гарантию от увольнения, поскольку осмелившаяся избавиться от гражданина компания будет иметь серьезные неприятности с властями. По словам американского менеджера одного архитектурного бюро, их единственная местная сотрудница «играет по своим правилам». Куда чаще эмиратцы работают в госсекторе, где им в открытую положена более высокая заработная плата, чем их коллегам из других стран. К примеру, в государственных школах учителям с паспортом ОАЭ платят более чем в два раза больше, чем иностранцам33. Руководящие посты в принадлежащих правительству компаниях также закреплены за гражданами. Облаченные в белые одежды эмиратцы на никому не нужной, но щедро оплачиваемой должности «старшего кассира», царственно посматривают на пассажиров из-за спин продающих билеты малазийцев – такую картину можно ежедневно наблюдать в дубайском метро. Вся рутинная деятельность, связанная с государственной безопасностью, – тоже вотчина граждан, хотя выполняют свои обязанности они, как правило, спустя рукава. В международном аэропорту Дубая в промежутках между штамповкой паспортов пограничники играют с сотовыми телефонами и неторопливо забрасывают в рот горсти орешков, в то время как усталые пассажиры ждут, когда подойдет их очередь. Более сложные задачи по обеспечению безопасности выполняют квалифицированные иностранцы. Элитное подразделение спецназа, защищающее башню Burj Khalifa от терактов, укомплектовано колумбийскими и южноафриканскими наемниками, которых готовят американские, британские, французские и немецкие инструкторы.
Для неработающих эмиратцев предусмотрена щедрая система социальной поддержки. Безработный гражданин получает в среднем по 55 тысяч долларов в год34 – что примерно равно сумме, которую строитель-пакистанец может скопить в Дубае за всю жизнь. Каждый коренной дубаец – аристократ по рождению; даже в муниципальном жилье тут всегда имеется комната для прислуги.
Какими бы щедрыми ни были социальные пособия, в стране по сути действует правило «Нет налогов – нет и представительства»[3]. Правительство, возможно, и хотело бы, чтобы граждане чувствовали себя партнерами по управлению страной, но все шаги в этом направлении пока оказывались неудачными. В 2006 году в ОАЭ была впервые дозволена хотя бы видимость демократического процесса, когда граждане избрали половину членов не имеющего фактической власти «консультативного» парламента. Подбор кандидатов в соответствии с установками правителей – общее явление на псевдовыборах в авторитарных государствах, но руководство ОАЭ пошло дальше и решило отобрать еще и избирателей. Из 350 тысяч наделенных избирательным правом граждан мужского пола старше 18 лет бюллетени получили лишь указанные властями семь тысяч. Почувствовав подвох, многие из них так и не пришли на участки, заставив одного высокопоставленного госчиновника произнести фразу, достойную комических оперетт Гильберта и Салливана: «Это тем более огорчает, поскольку и кандидаты, и избиратели были из очень хороших семей, и каждого из них лично одобрили правители ОАЭ»35. Очевидно, слишком немногие смогли оценить, какой честью для них было приглашение принять участие в бессмысленных выборах.
В то время как в Объединенных Арабских Эмиратах в целом внедряется такая «демократия», в Дубае шейх Мохаммед работает над преобразованием феодальной наследственной монархии в государство-корпорацию с самим собой в качестве пожизненного генерального директора. Дубаем управляет не кабинет министров, а Исполнительный совет, состоящий из глав государственных предприятий, таких как авиакомпания Emirates или девелопер Emaar Properties. Исполнительный совет располагается на последних этажах Emirates Towers. На самом же верху – кабинет шейха Мохаммеда: он правит Дубаем не из дворца, как король, но, подобно корпоративному боссу, с последнего этажа офисной башни класса люкс.
В любой корпорации, в отличие от страны, политика в конечном счете определяется руководством, а когда шейху нужен совет, он просит его не у бессильного парламента, а у западных консалтинговых фирм вроде McKinsey и Booz Allen Hamilton. По словам работающего в Дубае сотрудника фирмы PricewaterhouseCoopers, тут соблюдается строгая иерархия: правительство ставит задачу, а иностранные консультанты предлагают варианты ее решения. Сегодняшний Дубай работает во многом по той же схеме, что и царский Петербург, куда западных советников приглашали, чтобы они помогали модернизировать систему управления, не оспаривая сам самодержавный строй. Как и в Петербурге, вопрос о грани, за которой присутствие иностранцев может привести к дестабилизации режима, остается тут открытым. Ясно одно – склонность правительства полагаться на мнение западных экспертов уже сейчас кажется гражданам Дубая унизительной.
Стратегия шейха Мохаммеда по использованию средств, полученных от глобализации, для подкупа своих подданных, чувствующих как та же глобализация вытесняет их на обочину, все отчетливей проявляется в городской ткани Дубая. В архитектурном плане шейх прошел путь от простых заявлений, что успех Дубая как центра мировой экономики является, сам по себе, триумфом арабского народа, до использования традиционных арабских мотивов в наиболее значимых городских проектах. Этим объясняется тот странный факт, что чем более глобальным становится Дубай, тем более арабским он смотрится. В 1990-х годах шейх Мохаммед довольствовался тем, что называл заказанный им сверхдорогой отель Burj al-Arab («Башня арабов»), хотя спроектированное в Лондоне здание в форме паруса не имело никаких национальных черт. Напротив, в построенном десять лет спустя небоскребе Burj Khalifa арабское архитектурное влияние уже не вызывает сомнений36.
