Гибель империи. Уроки для современной России - Егор Тимурович Гайдар
Бюджетный дефицит в III квартале 1991 г. быстро приближался к 30 % ВВП[632]. Это означало, что ситуация на потребительском рынке будет оставаться катастрофической. Без устранения структурных диспропорций, снижения оборонных расходов, дотаций селу, капитальных вложений дальнейшее повышение цен будет лишь воспроизводить дефицит потребительских товаров на более высоком уровне. За все это должен будет отвечать непопулярный и нелегитимный режим. Если учесть то, что будет происходить на этом фоне в Прибалтике, Грузии, Армении, Западной Украине, его судьбу предугадать несложно.
Один из близких помощников М. Горбачева В. Медведев во время августовских событий сказал участнику заговора В. Болдину: “Пиночетовский вариант с щедрой иностранной помощью не пройдет; напротив, внутренние беспорядки и неизбежное перекрытие каналов внешнеэкономической помощи быстро приведут экономику к катастрофе. Переворот не только не ослабит центробежные тенденции в Союзе, а, напротив, вызовет неминуемый развал Союза, ибо республики не захотят ходить под такой властью”[633].
Председатель Кабинета Министров СССР В. Павлов, лучше других участников заговора представлявший валютно-финансовое положение страны, вечером 18 августа принял такое количество алкоголя, что его свалил тяжелый гипертонический криз. О чем глава последнего советского правительства в это время думал, узнать невозможно. Не исключаю, что он хорошо понимал политэкономические основы обреченности переворота[634].
§ 2. Политическая агония
После событий 19–21 августа 1991 г. гибель империи стала не просто неизбежной – она произошла. Вопрос был лишь в том, насколько тяжелыми будут экономические и политические последствия ее краха для населения страны.
Разумеется, советские власти могли бесконечно ссылаться на проведенный 17 марта референдум по вопросу о сохранении СССР[635], доказывать, что проведенный 1 декабря на Украине референдум, на который пришли 84 % жителей республики, а 90,3 % из них высказалось за независимость второй по величине союзной республики, противоречит союзному законодательству. К реальному политическому процессу все это уже отношения не имело. Когда рушатся империи, их судьба не решается на плебисцитах. Еще за пару недель до голосования 17 марта М. Соколов справедливо отмечал: “С точки зрения формально-правовой, некорректный референдум не может породить юридических последствий, с точки зрения практической он не дает Горбачеву ни одной лишней надежной дивизии… Готовность (или неготовность) Горбачева к решительным действиям зависит от менее эфемерных факторов, чем бессмысленный ответ граждан СССР на бессмысленный вопрос. Есть более значащие факторы: озлобленность населения, надежность войска…”[636] То, что к декабрю 1991 г., ко времени формальной констатации распада Союза, никаких надежных войск в распоряжении союзного руководства не было, современникам происходивших событий было очевидно.
Первое следствие провала путча – демонстрация неспособности союзных властей применять силу для обеспечения контроля над территорией. К концу августа 1991 г. то, что ни один танк, ни одна рота не двинется по приказу союзного руководства, чтобы защитить действующие власти и обеспечить общественный порядок, было данностью[637].
Это не ново для распадающихся империй. Опыт Австро-Венгрии, Югославии убедительно показывает, с какими трудностями сталкиваются государственные органы, когда легитимность центральной власти подорвана, лояльность офицеров и солдат разрывается между новыми национальными образованиями, из которых они родом, метрополией и властями тех частей империи, где они дислоцированы. Как правило, результат один – военные теряют способность что-либо делать.
И союзные, и республиканские власти осенью 1991 г. не имели возможности контролировать вооруженные силы. События в Чечне в ноябре 1991 г. это наглядно продемонстрировали. Попытка российских властей ввести войска, обеспечить режим чрезвычайного положения провалилась, в частности, и потому, что союзные власти были готовы дать военным повод бездействовать. Когда государство утрачивает не только монополию на силу, но даже способность ее применять, оно перестает быть государством в собственном смысле этого слова.
За августовскими событиями следует череда деклараций независимости, принятых республиканскими властями. Чтобы остановить ее, у Союза нет ни силы, ни авторитета. Происходящее наглядно демонстрирует и стране и миру, что Советский Союз не контролирует свою территорию, с точки зрения международного права не может быть признан его субъектом. В Прибалтике, на Украине союзные власти не управляют ситуацией на таможенных и государственных границах СССР. Оформленных и обустроенных границ между республиками не существует[638]. На деле это означает, что Советский Союз – государство без границ. 5 сентября Съезд народных депутатов СССР самораспустился, подведя черту под семьюдесятью с лишним годами существования СССР. Так, по меньшей мере, принятые решения рассматривали средства массовой информации[639].
Подготовленные в начале октября руководителями части союзных республик положения Договора об экономическом сообществе были расплывчатыми. В 16-й статье оформлена договоренность о необходимости сохранения рубля как единой денежной единицы. Там же предусматривалась возможность введения государствами – членами экономического сообщества национальной валюты. Для любого государства вопрос о деньгах – ключевой. Как его решать, было не определено, предполагалось впоследствии урегулировать это специальным соглашением. Создавался банковский союз, действующий на принципе резервной системы. То, как он будет принимать решения, прописано не было. Важнейшая для любого государства и межгосударственного образования проблема бюджета осталась нерешенной. В документе написано: “Бюджет Экономического сообщества формируется за счет взносов его членов, определяемых в виде
