Роберт Масси - Николай и Александра
В конце октября, решив показать цесаревичу, что война - не забава с игрушечными крепостями и оловянными солдатиками, император взял сына с собой в месячную поездку по прифронтовой полосе. Неподалеку от Ровно, где помещался генерал Брусилов со своим штабом, "мы увидели длинные серые ряды войск, - писал Жильяр. - Государь с Цесаревичем прошел пешком по всему фронту, затем части прошли одна за другой перед ним. Вслед за тем он вручил георгиевские кресты." Когда окончилась эта церемония, уже наступила ночь. Узнав, что неподалеку находится передовой перевязочный пункт, Государь решил проехать туда. Это было небольшое здание, слабо освещенное красным светом факелов. Государь, сопутствуемый Алексеем Николаевичем, подходил ко всем раненым и с большой добротой с ними беседовал. Его внезапное посещение так близко от линии фронта вызвало изумление, выражавшееся на всех лицах... Алексей Николаевич стоял немного позади своего отца, глубоко потрясенный стонами, которые он слышал, и страданиями, которые угадывал вокруг себя". Несколько дней спустя в Тирасполе Государь сделал смотры частям войск генерала Щербачева. "По окончании смотра, - свидетельствует Жильяр, - через командиров полков приказал, чтобы все, кто находился в рядах с начала компании, подняли руку... Только несколько рук поднялось над этой тысячной толпой; были целые роты, в которых никто не шевельнулся... Этот случай произвел очень глубокое впечатление на Алексея Николаевича".
Куда бы они с отцом не ездили, цесаревич пытался удовлетворить свое любопытство. В Ревеле они с отцом побывали на борту четырех британских субмарин, потопивших в Балтийском море несколько германских судов. Корпуса и боевые рубки подводных лодок, покрытые ледяной оболочкой, сверкали на солнце, когда царь обходил строй, благодаря за службу матросов и офицеров. Всем четырем командирам он пожаловал знаки ордена Св.Георгия.
Царь писал императрице: "Мне так приятно было побывать на борту и поговорить с английскими офицерами и матросами. На палубе я их всех благодарил и некоторых наградил орденом за их последние подвиги ("Принц Альберт" и "Ундина"). Наши ужасно хвалят их, и они стали большими друзьями - настоящими товарищами!"
Алексея Николаевича чрезвычайно заинтересовали подводные лодки. Государь рассказывал супруге: "Алексей лазил всюду и забирался во всякую дыру, в которую только можно было, - я даже подслушал, как он непринужденно беседовал с одним лейтенантом, спрашивая о разных предметах!" К восторгу цесаревича, в тот вечер государь пригласил командиров субмарин отобедать в царском поезде.
23 ноября, пишет Жильяр, "в Подолии Государь делал смотр знаменитой кавказской кавалерийской дивизии, полки которой вновь покрыли себя славой. Среди них были кубанские и тверские казаки на высоких седлах, с длинными тонкими пиками, в мохнатых папахах, придававшим им свирепый вид. Когда мы тронулись в обратный путь, эта масса кавалерии вдруг двинулась, развернулась по обе стороны дороги и понеслась галопом, взбираясь на возвышенности, спускаясь по круче оврагов, перескакивая через препятствия, и проводила нас до вокзала стремительной лавиной, в которой люди и лошади сталкивались, падали наземь. Воздух оглашался дикими криками кавказских горцев. Зрелище было одновременно величественное и страшное".
Отец и сын побывали не только в частях, но посетили также города, фабрики, верфи и больницы. В Одессе, писал император: "на улице толпились молодые солдаты, кадеты, ученики военных школ и народ - это так напоминало мне весеннее пребывание там. Но теперь около меня было наше Сокровище. Он сидел с серьезным лицом, все время отдавая честь. Сквозь гомон толпы и крики "ура" мне удавалось уловить женские голоса; кричавшие: "Наследник, ангел, красавчик!" Страшно трогательно! Он также слышал это и улыбался им." Однажды, вспоминал царь, когда поезд остановился в предместьях города, "котенок Алексея убежал и спрятался под штабелем досок. Мы надели шинели и отправились на его поиски. Нагорный, светя фонарем, тотчас его нашел, но проказник никак не хотел вылезать. Он не хотел слушаться Алексея. Наконец мы схватили котенка за заднюю лапку и вытащили его через узкую щель". Вернувшись в Ставку после месячной поездки на поезде, царь радостно сообщал супруге: "Алексей великолепно выдержал нагрузку. Лишь иногда у него возникало небольшое кровотечение из носа".
Императрица, видно, не в силах примириться с тем, что супруг и сын попали в "мужской монастырь", время от времени приезжала в Ставку вместе с дочерьми, иногда приглашая с собой и А.А.Вырубову. Жили они в поезде. По утрам, когда царь работал, императрица сидела на берегу реки или же посещала семьи крестьян и железнодорожников. В полдень за дамами приезжали штабные автомобили, чтобы доставить их в дом губернатора ко второму завтраку. К концу дня, пока августейшее семейство совершало совместные прогулки, автомобили возвращались к царскому поезду за прислугой, парадными платьями и драгоценностями, которые следовало иметь к обеду императрице и ее дочерям. В доме, где жили одни мужчины, дамам с большим трудом удавалось найти уголок, где можно было переодеться.
Увидев императрицу во время обеда, Хенбери-Вильямс нашел, что "она гораздо общительнее, чем он ожидал. Она призналась, что очень робела, придя в комнату, где собрались главы союзных военных миссий и целое созвездие русских офицеров. Когда она услышала смех по какому-то поводу, лицо ее посветлело, и беседа полилась рекой. Удивительно, как мало нужно, чтобы развеселить ее. Она так гордится Россией и так страстно желает победы союзников... Война для нее ужаснее, чем для многих других. Но, по словам императрицы, она видит в ней "выход из мрака к свету победы. Мы должны победить".
Пока цесаревич находился в Ставке, заботы об его здоровье лежали на плечах государя. В своих письмах он подробно рассказывал жене обо всем, что с ним происходило. В конце ноября 1915 года он писал: "Когда мы вечером прибыли сюда в поезде, то Бэби дурил, делал вид, что падает со стула, и ушиб себе левую руку (под мышкой), потом у него не болело, но зато распухло. И вот, первую ночь здесь он спал очень беспокойно, то и дело садился в постели, стонал, звал тебя и разговаривал со мной. Через несколько минут засыпал, - это повторялось каждый час до 4-х ч. Вчерашний день он провел в постели. Я всем объяснил, что он просто плохо спал, и я тоже, - да это и было так. Слава Богу, нынче все прошло, - только он очень бледен, и было маленькое кровотечение из носу. В остальном он совершенно такой, как всегда, и мы вместе гуляли в садике".
Год спустя, в июле 1916 года, Николай Александровач писал: "Нынче утром, когда мы еще лежали в постели, Алексей показал мне, что у него не сгибается в локте рука; затем измерил температуру и заявил, что собирается весь день пролежать в постели". В ноябре того же года царь сообщал жене: "Маленький растянул вену в верхней части правой ноги... Ночью он то и дело просыпался и стонал во сне". На следующий день была сделана такая запись: "Нога Бэби время от времени болит, и большую часть ночи он не спит. Когда я ложусь спать, он старается не стонать".
Хотя создавалась ситуация, не имевшая прецедента в истории войн и монархии - император, главнокомандующий самой многочисленной в мире армии ночами сидел у постели больного сына - Николай Александрович избегал разговоров о болезни наследника. "Царь редко заводит разговор о здоровье цесаревича, - писал Хенбери-Вильямс. - Полагаю, он понимает, что здоровье ребенка никогда не будет удовлетворительным и, несомненно, задумывается над тем, что произойдет если сын унаследует его престол. Во всяком случае, он делает все, что в его силах, чтобы подготовить сына к царскому служению, которое окажется для него очень тяжелой задачей. Император желает, чтобы сын смог путешествовать, дабы увидеть свет и почерпнуть в этих путешествиях по зарубежным странам сведения, которые могут оказаться полезными у него в стране, несмотря на огромные трудности, свойственные, по его словам, огромной этой Европе".
Все в основном шло хорошо, недуг находился под контролем, и император испытывал обманчивое чувство покоя и уверенности. Но болезнь эта коварна. Она только и поджидает случай, чтобы нанести удар из-за угла. В декабре 1915 года у цесаревича началось сильное кровотечение. Со времени травмы, полученной в Спале, оно было самым серьезным. Именно таких кровоизлияний пуще всего страшилась императрица.
Государь ехал с сыном в Галицию с целью дать смотр гвардейским полкам. "Утром в день отъезда, 16 декабря, - вспоминал Жильяр, - у Алексея Николаевича, который накануне простудился, схватив сильный насморк, от чихания пошла носом кровь. Я уведомил об этом профессора Федорова, но тому не удалось окончательно остановить кровотечение... Ночью мальчику стало хуже. Поднялась температура, он слабел. В три часа утра встревоженный профессор Федоров решил разбудить Государя и попросить его вернуться в Могилев, где он смог бы лечить его в более благоприятных условиях.
