Юлий Анненков - Флаг миноносца
Привезли ночной завтрак. Шацкий вскрыл плоскую консервную банку. Мясо ели с холодной кашей, запивая родниковой водой. Никому не хотелось есть, но по опыту знали, что весь день до темноты есть не придется.
Утро шло с Кавказа. На юго-востоке небо бледнело. Николаев и его замполит Барановский прошли вдоль батарей. Сомин смотрел им вслед, сидя на краю щели, спустив ноги вниз. До него донеслись обрывки разговора:
- Начнут, как рассветет...
- Не больше часа...
- Пожалуй.
Противник не стал дожидаться рассвета. Огонь открыли сразу несколько батарей. Тяжелые снаряды перелетали через огневую позицию и рвались далеко сзади.
Кто-то из бойцов засмеялся:
- Лупят по нашим вчерашним позициям. Давай, давай!
- Погоди - и сюда дадут! - мрачно заметил Шацкий.
Впереди завязался бой. Видимо, противник пошел в контратаку. Все напряженно ждали зуммера полевого телефона, но зеленый ящик молчал.
- Берегут до особого случая, - заключил Баканов, - отдыхай, ребята. Пока нашего вмешательства не требуется.
Генерал Поливанов действительно решил обойтись без помощи гвардейских минометных дивизионов. Первая контратака была отбита. Часов около девяти усилившийся минометный огонь возвестил о приближении следующей волны. Теперь наступали два батальона эсэсовцев. Впереди двигались танки. Атаку прикрывала авиация.
Со своего наблюдательного пункта Поливанов видел, как остановились несколько танков, подбитых противотанковыми орудиями, действовавшими в боевых порядках пехоты. Остальные продолжали идти вперед. Бомбардировщики не давали солдатам и носа высунуть из траншей.
Поливанов вызвал к телефону командира стрелкового полка:
- Пропустить танки.
Тяжелые машины надвинулись на первую линию обороны, перекатились через траншею. Эсэсовцы шли в полный рост. Поливанов навел бинокль:
- Пьяные, нахально идут!
Его план заключался в том, чтобы отсечь пехоту от танков, а затем истребить танки в глубине своей обороны.
Эсэсовцы приближались. Они шли густыми цепями, непрерывно стреляя из автоматов, не обращая внимания на ответный огонь из окопов.
Поливанов, не опуская бинокля, сказал своему адъютанту:
- Соединитесь с Арсеньевым. Полковой залп!
- Связь перебита, товарищ генерал.
В это самое время Арсеньев спросил у Будакова:
- Поливанов молчит?
- Молчит, товарищ капитан второго ранга.
Будаков надеялся, что пехотинцы справятся сами. Он понимал, что первый же залп полка выдаст противнику новое расположение огневых позиций, и тогда снова начнется ураганный огонь.
- Проверить связь! - приказал Арсеньев.
Уже ползли с обеих сторон связисты, отыскивая в траве концы перебитых проводов, а эсэсовские батальоны, шаг за шагом, как на параде, надвигались на поредевшие передовые роты Поливанова. В глубине обороны завязался бой с танками. Гремели противотанковые ружья. Рвались гранаты.
Оказавшись между танками и наступающими цепями эсэсовцев, солдаты первой линии дрогнули. Поливанов видел, как они выскакивали из траншей и бежали назад. Многие падали, скошенные густым пулеметным огнем.
Арсеньев не видел всего этого со своего КП, но Бодров, находившийся в боевых порядках пехоты, сообщил ему по радио: "Контратакующие эсэсовцы подходят к рубежу No 4. Наша пехота отходит".
Арсеньев понял, что дожидаться приказания Поливанова нельзя. Он решил дать полковой залп.
Первая цепь эсэсовцев - здоровенные парни в черных мундирах с расстегнутыми воротниками - уже приблизилась на расстояние трехсот метров к траншеям, когда раздался залп полка моряков. Сотни ревущих снарядов пронеслись над КП Поливанова, столбы земли и дыма заслонили небо. Генерал опустил бинокль:
- Арсеньев не опоздал!
Когда дым рассеялся, все увидели, как эсэсовцы, уже без всякого строя, бегут назад. Пожелтевшая трава была усеяна черными мундирами. Уцелевшие танки пытались прорваться обратно, но немногим удалось это. Большая часть машин была уничтожена бронебойщиками и артиллерией.
- Вот теперь, пожалуй, достанется и нам! - сказал Баканов Шацкому. Жди артналета или бомбежки.
Противник быстро нащупал новые огневые позиции полка. Снова тяжелые молоты обрушились на степь. Полуоглохшие, в осыпающихся узких щелях, моряки ждали нового приказа, а крупнокалиберные снаряды рвались между боевыми машинами, засыпая людей комьями земли.
Немцы опять накапливались для контратаки. На этот раз Поливанов решил накрыть их артогнем на рубеже сосредоточения. Арсеньеву передали приказ генерала. Он вспомнил разговор в машине и сказал Будакову:
- Передайте комдивам новые цели. Придется выводить машины из укрытий.
Николаев взял телефонную трубку, выслушал то, что сказал ему Будаков.
- Есть, товарищ подполковник!
Через несколько мгновений на батареях прозвучала команда: "Вывести машины из аппарелей!"
Снаряд разорвался рядом со щелью, где сидели Баканов, Шацкий и Сомин. Шацкий отряхнул землю с фуражки, выпрыгнул из щели и, приложив руки рупором ко рту, крикнул:
- Вывести машины из аппарелей!
Загудели моторы, медленно пятясь, громоздкие "студебеккеры" выползали наверх. Шацкий по очереди подошел ко всем четырем машинам своего огневого взвода, проверил наводку. Артобстрел продолжался с прежней силой. Подняв голову над краем щели, Сомин с восхищением смотрел на Шацкого. Раздалась команда: "Залп!". И еще прежде, чем до батареи донеслись разрывы снарядов, матросы уже принялись снова заряжать боевые установки. Баканов не выходил из укрытия. Он знал, что Шацкий отлично справится сам.
Зарядив установки, матросы побежали к укрытиям. Шацкий постоял еще несколько секунд и тоже пошел к своей щели. В это время снаряд разорвался у боевой машины. Пламя сразу охватило ее. Загорелся бензин. Оранжевые языки взметнулись вверх. Шестнадцать длинных ракетных снарядов лежали на спарках. Еще несколько мгновений, и они взорвутся тут же, на огневой позиции.
Раньше чем Сомин успел сообразить, что произошло, Баканов с непонятным для его комплекции проворством выскочил из укрытия и бросился к машине. Схватив за стабилизатор один из снарядов, он потянул его к себе, вскинул на плечо и, пригибаясь под тяжестью, понес в сторону. Несколько матросов по примеру комбата кинулись в огонь. Шацкий сорвал с задней стенки кабины огнетушитель. Вместо того чтобы ударить кнопкой о землю, он стукнул по ней своим пудовым кулаком и направил пенистую струю под корень языка пламени, вырывавшегося из мотора. Моряки глушили огонь шинелями, но он выскакивал из-под рук, прыгая им в лица.
На спарках оставался всего один снаряд. Баканов схватил его, отбежал в сторону и бросил снаряд в пустой окоп. Потом он сделал несколько шагов и опустился на траву. Все его лицо, грудь, ладони были обожжены.
Матросы положили командира батареи на дно укрытия. Несмотря на страшные ожоги, он был в сознании. Шацкий хотел напоить его из своей фляжки, но снова запищал зуммер телефона. Баканов открыл глаза и еле слышно прохрипел: "...май батарею". Шацкий понял: "Принимай батарею". Машины снова ввели в укрытия. Артобстрел то ослабевал, то начинался опять. Когда он достиг, казалось, предела, Шацкий сказал Сомину:
- Вот теперь было бы нежелательно выводить машины из аппарелей.
Сомин указал ему рукой на небо и полез наверх, а Шацкий, приподнявшись над краем окопа, смотрел на Сомина, который среди рвущихся снарядов корректировал огонь своих орудий по самолетам.
К середине дня на участок дивизии генерала Поливанова подошли еще один полк РС и два полка ствольной артиллерии из резерва командующего фронтом. Поливанов не пускал их в дело. Он видел, что напор вражеских контратак слабеет, и берег свои огневые средства для решительного удара. Зато полк Арсеньева давал один залп за другим.
Арсеньев на своем командном пункте чувствовал себя, как в боевой рубке корабля. Он получал задачи от высшего командования, выслушивал доклады разведчиков-наблюдателей, отдавал приказания своим дивизионам. Ни на одну минуту из его сознания не исчезала общая обстановка боя. Яновский, как обычно, находился в одном из дивизионов. Будаков работал спокойно, четко, без ошибок, но по легкому подрагиванию века можно было предположить, что начальник штаба сдает.
Командный пункт все время был под обстрелом. Снаряд разворотил блиндаж радистов. Арсеньев приказал установить непосредственно на КП запасную рацию.
- Надо перенести КП, - сказал Будаков, - нас уже засекли.
Земсков пожал плечами: "Как может Будаков, опытный офицер, предложить такую чепуху? Прервать связь с дивизионами? Выключить мозг полка хотя бы на двадцать минут?"
- А если мы все погибнем здесь - будет лучше? - сказал Будаков, словно он понял мысли Земскова.
Арсеньев не удостоил его ответом. "Если меня убьют, - подумал он, Будаков может наделать непоправимые ошибки. Его осторожность опаснее нерасчетливой отваги Николаева. Надо будет объявить, что в случае чего за меня остается Николаев", - но тут же он решил, что такие мысли приходят только от крайней усталости. Арсеньев верил в свою неуязвимость. Он никогда не говорил об этом, но матросы были того же мнения. Никому не приходило в голову, что полк может остаться без Арсеньева.
